И шампанское, подумал он. Разумеется, мы будем пить шампанское в последнюю ночь нашего мира.

Она обвила его ногами, он вошел в нее, и она сладостно застонала ему на ухо.

Плохая новость пришла утром, когда Майкл, вернувшись с прогулки, поинтересовался у гостиничного служащего, не приходило ли ничего для майора Хорста Йегера.

— Да, майор. Как раз после того, как вы ушли, — клерк достал из-под высокого дубового стола небольшую коробку, завернутую в простую оберточную бумагу. Майкл сразу отметил, что в такую коробку обычно упаковывают ювелирные украшения. В такой упаковке могла содержаться…

— Если вы не возражаете, я спрошу, — служащий прервал мрачные раздумья Майкла. — Я несколько раз видел вас в компании красивой молодой женщины. Эм… это ведь кольцо для нее, сэр? Простите мое любопытство.

Майкл прекрасно понимал, что за картину рисовал себе этот человек. Благородный солдат Рейха, который скоро вновь отправится на войну и вынужден будет разлучиться с любимой. Ну, разумеется, в этой коробочке должно быть обручальное кольцо, как же иначе! Многозначительное обещание прекрасного будущего…

— Мне понадобится бутылка охлажденного шампанского в мой номер примерно к полуночи, — без каких-либо эмоций в голосе сказал Майкл. — Два бокала. Я хотел бы, чтобы это была лучшая бутылка из всего ассортимента.

— Хорошо, сэр. Кажется, у нас еще остался «Моэт» в запасе.

— Подойдет. Запишите на мой счет, — он направился к лестнице, зажимая коробочку в правой руке.

— Мои искренние поздравления, сэр, — сказал клерк.

Майкл не ответил.

В своей комнате он открыл коробочку и извлек оттуда маленький шарик, отложив в сторону бумагу и ленту. Таблетка была белой с легким голубым оттенком — такого же цвета, как жемчужины в бусах Франциски, только чуть меньшего размера. Он вернул ее обратно, затем убрал в ящик шкафа, спрятав эту маленькую смерть за сложенным одеялом.

Большую часть дня Майкл спал… или, по крайней мере, пытался. Он свернулся на кровати в позе эмбриона при сером дневном свете, проникавшем в окна номера, и глядел на то, как снежинки врезаются в стекло.

Франциска позвонила в три часа и сказала, что приедет в половине седьмого. Они заказали столик для ужина на семь часов. По телефону она назвала его своим любимым и сказала, что очень счастлива.

Повесив трубку, Майкл вновь погрузился в тяжелые раздумья о предстоящем вечере.

Да, я убийца.

Он спустился по лестнице, чтобы встретить ее в своем форменном пальто, вышел на крыльцо гостиницы и стал ждать.

«BMW» прибыл, верх его был поднят и закреплен накладками против непогоды. Когда Майкл сел в машину, Франциска быстро поцеловала его в уголок рта и сказала, что очень голодна: работы оказалось настолько много, что у нее даже не нашлось времени пообедать. Все больше фотографий, которые будут вскоре отправлены в печать. Она выглядела так, будто сегодня ей не пришлось выспаться, но довелось поплакать, потому что глаза чуть раскраснелись, а макияж не сумел скрыть обозначившиеся под глазами темные круги.

Двигатель заревел, и автомобиль полетел навстречу проклятому снегу.

Я убийца. Да.

Они ели в ресторане с чудесным видом на реку Шпрее. Кругом горели свечи, бросая свои огненные блики на темно-красные портьеры. Бродячий скрипач проделал свой путь между столиками, из которых, помимо того, за которым ужинали Майкл и Франциска, были заняты лишь два, однако, получив указание не мешать личной встрече, удалился прочь. Майклу пришлось немного переместить свой стул, потому что с его ракурса иногда были видны огни войны на востоке. Франциска держала его за руку, а ногой потиралась о его голень под столом. Она пила настой из шиповника, ела суп и картофельный салат. Сегодня — ввиду отсутствия и обеда, и даже завтрака — у нее был очень хороший аппетит, в то время как Майклу и кусок не лез в горло.

Он знал, что должен поехать с ней в свой номер сегодня. Он должен был вести себя естественно: слушать, говорить, кивать, улыбаться, когда нужно. Ничем себя не выдавать. В эту ночь он запоминал все: и поездку на серебристом гоночном автомобиле на огромной скорости, и ее прекрасное черное платье, и ее блестящие волосы с удивительным ароматом, забранные заколкой в виде полумесяца. Он не мог прекратить смотреть в ее горящие серые глаза, говорившие: я единственное в твоей жизни существо из другого мира, и все мое внимание сосредоточено на тебе. Он знал, что ему одному так повезло.

Вот так она и работает, подумал Майкл. Она может очаровать любого: военного, ученого, офисного работника, женатого, холостого. Любой будет счастлив, если такое прекрасное существо просто обратит на него внимание, и развяжет язык. Любой проявит определенное рвение и готов будет раскрыть любые, самые страшные тайны, чтобы эта Богиня оценила его усилия по достоинству. Молчаливое одобрение провоцирует откровенность. А после приходит Гестапо и забирает этих петухов, чтобы они кукарекали только в своем личном Аду и варились в кипящем масле для картофельного салата…

Да.

Я — убийца.

— Ты выглядишь таким взволнованным, — сказала она, накрыв его руку своей. — Тебе не нужно быть…

— Дело не в волнении. Просто стараюсь подготовиться.

— Я знаю, — кивнула она. — Ты хочешь выполнить свой долг. Я знаю, что ты воин. Разве ты мог стать кем-то другим? И кем? Офисным клерком? Или приближенным советником какого-нибудь генерала? Нет, ты тот, кто ты есть, и я благодарю Бога за то, что он создал тебя таким. Но ты также и человек, Хорст. Мой человек. Плоть и кровь… и эмоции. Беспокойство — это нормально для любого человека. И это тяжкое бремя, которое, ты считаешь, женщине не вынести. Но женщины хотят разделить это беспокойство. Так что, если тебя беспокоит хоть что-то, ты можешь поговорить об этом со мной… пожалуйста… я здесь, с тобой. И я выдержу.

Майкл сделал глоток своего кофе. Ее человек. Так она выразилась.

Как же невыносимо больно!..

Он взял вилку и провел борозду на белой скатерти.

В этом и есть ее работа, ее сила, напомнил он себе. И он готов был этой силе поддаться. Хотел сказать, что он должен быть убийцей, хотя больше всего на себе желает быть ее человеком. Желает начать все с чистого листа и рассказать ей всю свою историю. Рассказать о том, где родился и о том, как заново начинал жить. Рассказать о своей первой женщине и о своем пропавшем сыне. О мире, который был ему известен, и о мире, который он себе представлял. Он мечтал рассказать о том, как правдивы старые мифы о ликантропах. Он хотел бы, чтобы у него была возможность все это рассказать, а после — поднять взгляд, заглянуть в ее глаза и увидеть в них не страх, а любовь.

Но Майкл не сказал ничего из этого, потому что времени у него не было, а таблетка была в кармане. И если он действительно ее человек, то он не станет просить ее поддержки в этих тяготах — эту ношу он должен нести один.

— Все будет хорошо, — утешающе сказала она. — Вот увидишь.

Майкл кивнул.

Через несколько минут одна из других пар в зале — пожилая чета — встала и начала грациозно танцевать рядом с их столом под мелодичную игру скрипки, и Майкл, глядя в лицо Франциски, едва не умер от сердечной боли когда она улыбнулась добродушному старику, который придержал для жены стул и поцеловал ей руку, как истинный джентльмен.

После ресторана они отправились в музыкальный зал, где посещаемость была почти столь же скудной, однако темное пиво было хорошим, и трио гитариста, пианиста и барабанщика играло очень приятную музыку, развлекая немногочисленных гостей. Свет мерцал — но не для эффекта, а из-за перебоев в проводке, которую повредила одна из упавших на город бомб. Майкл попросил Франциску станцевать с ним медленный танец, во время которого он боролся с желанием прижать ее к себе слишком крепко и никогда не отпускать. И внезапно они поняли, что остались в зале одни, музыка закончилась, а заведение начало готовиться к закрытию.