Дуг еще немного побыл с ней в беспомощных попытках унять ее безмолвные гнев и боль, потом оставил ее в покое.
Лаура боялась сна и того, что может ждать ее в этом сне. Дождь стучал по стеклу костяным звуком. Она встала, чтобы попить воды в ванной и обнаружила, что открывает ящик комода, где лежит пистолет.
Она взяла его в руки. До нее донесся его злой и маслянистый запах — кусок смерти в ее руках. Мэри Террор наверняка разбирается в пистолетах. Мэри Террор живет оружием и умрет от оружия, и да поможет Бог Дэвиду.
Их пастор из Первой объединенной методисткой церкви навещал их сегодня вечером и руководил общей молитвой. Лаура едва слышала его слова, она до сих пор была в шоке. Сейчас молитва была ей нужна. Нужно хоть что-нибудь, чтобы выдержать эту ночь. Мысль, что она может никогда не взять на руки своего ребёнка, сводила ее с ума от горя, а от мысли о руках этой женщины на теле Дэвида пальцы вцеплялись в пистолет так, что белели костяшки.
Она всегда считала, что не сможет убить человека: Никогда и ни за что. Но теперь, когда у нее в руке был пистолет, а Мэри Террор на свободе, она знала, что сможет спустить курок не моргнув глазом.
Жуткое это чувство — желание убить.
Лаура положила пистолет обратно и задвинула ящик. Потом она встала на колени и помолилась о трех вещах: чтобы Дэвид вернулся цел и невредим, чтобы ФБР быстро нашло эту женщину и чтобы Бог простил ее за мысль об убийстве.
Глава 18
ПЕРВАЯ КРАСАВИЦА
Пока Лаура молилась в Атланте, серый «кадиллак» притормозил на лесной дороге в шестидесяти милях к северо-западу от Ричмонда. Автомобиль свернул с главной дороги на дорогу поуже и проехал еще полмили. Свет его фар блеснул на окнах дома на обрыве, приютившегося среди сосен и вековых дубов. Окна дома были темны, над трубой, сложенной из белого камня, не было дыма. От дома к далекому шоссе тянулись телефонные и электрические провода. Натали Террелл остановила машину перед ступенями веранды и вышла на резкий ветер.
Из облаков вырвался на свободу полумесяц. Он отбросил искры серебра на рябь вод озера Анна, над котором высился дом. Вниз по холму к лодочному сараю и пирсу отходила другая дорога. Натали не видела машины, но знала: ее дочь здесь.
Дрожа не только от холода, она поднялась по ступеням на веранду, толкнула ручку двери, и та открылась. Натали зашла внутрь, прочь от ветра и стала искать выключатель.
— Не надо.
Она остановилась. Сердце у нее яростно подпрыгнуло.
— Ты одна?
Натали напрягла взгляд, чтобы увидеть, где в комнате ее дочь, но не смогла рассмотреть.
— Да.
— Они не следили за тобой?
— Нет.
— Не включай свет. Закрой дверь и отойди от нее. Натали так и сделала. Из кресла поднялась неясная фигура, и Натали прижалась спиной к стене, когда эта фигура прошла мимо нее. Мэри поглядела в окно, наблюдая за дорогой. От ее размера — ее огромности — неприкрытый страх пиявкой засосал в животе у Натали. Дочь была выше ее приблизительно на четыре дюйма и намного шире в плечах. Мэри неподвижно стояла во тьме, разглядывая дорогу, а мать съежилась от ее присутствия.
— Почему они за тобой не следили? — спросила Мэри.
— Они… они поехали в другое место. Я послала их… — страх стискивал ее горло и не давал говорить. — Я отослала их в пляжный дом.
— Они прослушивали телефон.
— Да.
— Я догадалась, что у них есть эта хреновина для определения номера. Вот почему я не позвонила отсюда. Я ж тебе говорила, Старший Брат не дремлет.
Лицо Мэри повернулось к матери. Натали не могла его толком разглядеть, но что-то в нем было жестокое.
— Так почему же ты не сказала им, что я еду сюда?
— Не знаю, — ответила Натали. Это было правдой.
— Мама, — сказала Мэри, подошла к ней и холодно поцеловала ее в щеку.
Нагали не смогла подавить дрожь отвращения. От ее дочери пахло немытым телом. Она почувствовала руку Мэри у себя на плече; в ней что-то было зажато, и Натали поняла, что у Мэри пистолет.
Мэри шагнула назад, и мать и дочь глядели друг на друга во тьме.
— Много воды утекло, — сказала Мэри. — Ты состарилась.
— Разумеется.
— Что ж, и я тоже. — Она опять подошла к окну и выглянула наружу. — Я не думала, что ты приедешь. Я считала, что ты напустишь на меня легавых.
— Так зачем ты позвонила?
— Я скучала по тебе, — сказала Мэри. — И по отцу тоже. Я рада, что ты не навела на меня легавых. Я видела, как заезжает твой автомобиль, и знаю, что свиньи не ездят в «кадиллаках». Но свою машину я поставила в лодочном сарае, и если бы я увидела за тобой хвост, взяла бы своего ребёнка и уехала по приозерной дороге.
Приозерная дорога на самом деле была колеей, которая обходила озеро Анна и вливалась в главную дорогу. В это время года дорогу перекрывали ворота, но Мэри уже снесла их с петель, чтобы обеспечить себе быстрый отход.
«Мой ребёнок», — сказала Мэри.
— Где ребёнок? — спросила Натали.
— В задней спальне. Я его укутала в одеяло, ему там хорошо, лапоньке. Я не хотела разводить огонь. Никогда не знаешь, кто может учуять дым. Лесной кордон по-прежнему в паре миль к северу отсюда, верно?
— Да.
Приозерный дом, построенный как летний, не имел отопления, но в нем было три камина для прохладных ночей. Сейчас дом был холоден, как могила.
— Так почему же ты не привела легавых? Натали почувствовала, что ее дочь наблюдает за ней с настороженностью зверя.
— Потому что я знала, что ты не сдашься, если они тебя схватят. Я знала, что им придется тебя убить.
— Разве это не то, чего ты хочешь? Ты же говорила в газетах: ты не заплачешь, если я умру.
— Так и есть. Я думала о ребенке.
— Ага. — Она кивнула. Ее мать всегда любила детей; это лишь когда они стали постарше, она в скуке повернулась к ним спиной. Мэри сделала ставку на это, и она сыграла. — О’кей, это я врубаюсь.
— Мне бы хотелось знать, почему ты украла его у матери.
— Его мать — это я, — бесстрастно сказала Мэри. — Я тебе сказала. Я назвала его Барабанщиком.
Натали вышла из угла. Мэри следила, как она прошла по комнате и остановилась возле холодного очага, сложенного из больших камней.
— Украсть ребёнка — это для тебя что-то новенькое, да? Убийств, взрывов и терроризма тебе было мало? Ты должна была украсть невинное дитя, которому и двух дней не исполнилось?
— Говори, говори, — сказала Мэри. — Ты не изменилась, и все ту же фигню несешь.
— Да слушай ты меня, черт тебя побери! — огрызнулась Натали намного громче, чем намеревалась. — Господи, да ведь тебя наверняка за это изловят! Тебя убьют и проволокут твое тело по улице! Господи Иисусе, и что тебе в голову ударило, что ты пошла на такое?
Мэри не отвечала. Она положила «кольт» на стол достаточно близко, чтобы быстро его схватить, если понадобится. Но берег был чист: свиньи сейчас вынюхивают возле семейного пляжного дома.
— Я всегда хотела ребёнка, — сказала ей Мэри. — Своего собственного, я имею в виду. Из моего собственного тела.
— И поэтому ты украла ребёнка другой женщины?
— Фигню порешь, — укорила Мэри свою мать. Потом сказала:
— У меня однажды чуть не появился ребёнок. До того, как меня ранили. Это было давно, но… порой мне еще кажется, будто я чувствую, как он шевелится. Может, это призрак? Призрак у меня внутри, и он рвется наружу. Что ж, я выпустила этого призрака. Я дала ему кожу, кости и имя Барабанщик. Он теперь мой ребёнок, и никто в этом мире с закомпостированными мозгами его у меня не отнимет.
— Тебя убьют. Тебя выследят, обложат и убьют, и ты это знаешь.
— Пусть попробуют. Я готова.
Натали услышала тоненький плач ребёнка из гостевой спальни, и ее охватила такая душевная боль, что она чуть не потеряла сознание.
— Он хороший ребёнок. Не очень много плачет, — сказала Мэри.
— Ты не собираешься его взять?
— Нет. Через несколько минут он опять уснет.