Когда прозвенел обеденный колокол, Мэтью как раз заканчивал бриться перед овальным зеркалом. Он прополоскал бритву в тазу, вытер с лица остатки мыла влажным полотенцем, расчесал волосы. Глядя на свое отражение в полированном стекле, он понимал, какой далекий путь прошел от приюта. На него смотрел джентльмен, и не только любопытство светилось в этих ясных глазах, но и стальной блеск целеустремленности. Он уже не был тем, кем был когда-то, и хотя еще не годился для меча, у него появились сомнения, будет ли он годиться когда-нибудь снова для пера.

Пора было спускаться вниз на встречу с человеком из блокнота Осли.

Он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы прояснились мысли, и вышел из комнаты.

Сегодня днем Лоуренс Эванс был в полном ужасе, когда открыл парадную дверь на стук Мэтью — дверь была явно заперта на ключ, чтобы гость не ушел бродить. «О сэр, как вы туда попали? Вам не следовало выходить, сэр. Это опасно — бродить здесь, тут дикие кабаны есть!»

— Да, — ответил тогда Мэтью. — Я даже встретил на дороге одного.

«Но вы же никому не расскажете, сэр? Если мистер Чепел узнает, что я выпустил вас, он будет крайне недоволен».

— Я ему не скажу, — пообещал Мэтью, хотя и подумал, что хозяин имения может узнать об этом от кабана с дороги.

Сейчас, спустившись по лестнице и свернув в коридор, он услышал из столовой голоса. Они были приглушены, почти как шепот ветра. Мэтью подобрался, расправил плечи и как можно более уверенно вошел в освещенный свечами зал восемнадцати клинков.

— А вот и наш молодой дворянин! — произнес человек, сидевший во главе стола. Скрипнуло отодвинутое кресло, когда он встал навстречу гостю, зашагал к Мэтью, дружеским жестом протягивая широкую ладонь. Башмаки громоподобно стучали в половицы. — Саймон Чепел, к вашим услугам! Очень рад нашему знакомству!

Рукопожатие весьма мощное, что у Мэтью кисть чуть не превратилась в вяленую треску. Хозяин дома был высок, не меньше шести футов с тремя дюймами, и крепко сбит, как грузовая подвода. Резко очерченная челюсть выдавалась вперед, торчали похожие на крупные гвозди зубы, способные перекусить пополам бульдога. Под квадратными очками блестели топазовым оттенком большие глаза. Контрастом со всей этой резкой мужественностью выглядел английский носик, курносый, вздернутый, будто обонял подгнившие фиалки. Выше мраморной плитой расположился лоб с синими прожилками вен, путаница песочных волос с седыми ниточками закрывала череп, сходящийся в гребень как стенобитное орудие. Губы подергивались какими-то взрывчатыми ремарками, еще не оформленными до конца. Одет он был в темно-синий сюртук с кремовым жилетом, в белую рубашку с синим шелковым галстуком, где узором расположились красные и кремовые квадратики.

Да, зрелище было очень внушительное, но Мэтью еще не до конца понимал, что перед ним за человек.

— Прошу сюда, сэр! — Чепел положил правую лапищу на плечо Мэтью, а левой показал на место, приготовленное ему рядом с креслом, с которого только что так энергично встал сам.

Мэтью оглядел трех других собравшихся к обеду. За длинным столом, сверкавшим серебряными блюдами, чашами, приборами, тарелками и стаканами под потоками света от канделябров, сидела Чарити Ле-Клер, прямо справа от кресла, ожидающего Мэтью. Напротив нее, также вставший, чтобы приветствовать Мэтью, находился Ларри Эванс, и Мэтью понял, что лиг на десять промахнулся, считая его простым слугой.

Но за столом был еще один человек, который предпочел не вставать, и именно он приковал к себе внимание Мэтью. Он ел ломтики яблока, беря их с фруктовой тарелочки размером с открытую ладонь. Это был худощавый денди, лет примерно тридцати, с волосами светлыми почти до белизны, убранными назад в хвост и завязанными бежевой лентой. Пронзительно зеленые, но какие-то лишенные жизни глаза изучали Мэтью, а лицо этого человека было и красивым какой-то царственной красотой, и страшным из-за полного отсутствия выражения. Одет был денди в светло-коричневый сюртук, на груди рубашки и на манжетах громоздились волной европейские кружева.

В прошлый раз Мэтью видел этого человека ночью, сворачивая за угол Кинг-стрит возле приюта, но впервые увидел его на площади перед Сити-холлом, где денди метал яблоки в прикованного к позорному столбу Эбенезера Грудера.

Безжалостный гренадер, подумал Мэтью и кивнул ему. Тот видел, но на жест не ответил.

— Позвольте мне представить вам графа Антона Маннергейма Дальгрена, — сказал Чепел, направляя Мэтью туда, где сам сидел во главе стола.

Блондин теперь едва заметно кивнул, но свободная и почти сонная поза показывала, что процедура представления не очень его интересует. Он так и продолжал есть ломтики яблока и глядел на Мэтью, который сел напротив него.

Чепел тоже сел, не переставая улыбаться во весь рот.

— Боюсь, что граф Дальгрен не слишком хорошо говорит по-английски. Он приехал из Пруссии и он очень… как бы это сказать… прусский, если можно так выразиться. Да? — обратился он к Дальгрену.

— Йа, — прозвучал ответ с акцентом густым, как Черный Лес. На миг мелькнули серые зубы. — Отшен прусски.

Чепел взял лежащий рядом с его прибором серебряный колокольчик и позвонил.

— Что ж, приступим к трапезе? Мэтью, надеюсь, вы проголодались?

— Да, сэр.

Если бы только пропихнуть что-то в желудок, который в этой компании будто стальными обручами стянуло.

Тут же в дверь с правой стороны комнаты пошла первая перемена: процессия чаш, тарелок и блюд с нарезанными дынями, печеными яблоками, земляникой в меду, зелеными салатами и прочими соблазнами. Все это несли трое юношей лет четырнадцати-пятнадцати, одетые в белые рубахи и черные панталоны, и две женщины постарше в кухонных фартуках. Полилось в бокалы белое и красное вино, и Чепел провозгласил тост: «За новых друзей и новые успехи!» Все выпили. Тут же бокалы снова наполнил один из юношей — тощий, с темными волосами до плеч, зачесанными назад и будто напомаженными пчелиным воском. Очевидно, его функцией было стоять возле тележки с винными бутылками и тут же наполнять опустевший бокал.

Пир шел своим чередом, огни отражались от серебряных приборов, кометами черкая по стенам. И все время Мэтью помнил о клинках у себя за спиной. Но пока что он вел разговор о погоде с мисс Ле-Клер, Чепел вставил несколько замечаний о форме и размерах облаков, Эванс подхватил пару замечаний и переформулировал их так, что они прозвучали как его собственные, а граф Дальгрен просто пил белое вино, глядя на Мэтью поверх бокала. Потом разговор свернул на красоту столового серебра Чепела. Тот между глотками вина сообщил, какое впечатление на него когда-то произвела фраза отца о том, что ни одного джентльмена нельзя назвать джентльменом, если у него нет изящного серебра на обеденном столе. Мисс Ле-Клер захлопала в ладоши так, будто Чепел объявил об открытии средства от водянки.

Подали вторую перемену блюд — флотилия глубоких тарелок с супами и похлебками: грибной с копченой свининой, пшеничной с устрицами, крабовый суп с икрой и сливками. Чепел горстями брал перец из горки на серебряном блюде и щедро сдабривал свою еду — так что леди с трудом подавила чих прижатой ко рту салфеткой. Эванс больше налегал на соленое, в то время как граф Дальгрен, игнорируя ложку, аккуратно пил прямо из миски — Мэтью решил, что так принято в Пруссии.

Он все ждал первого шелеста извлекаемой из ножен шпаги, и вот — через двадцать минут после начала обеда Чепел прокашлялся с перечным рокотом.

Эванс и мисс Ле-Клер в это время как раз обсуждали роль устриц в правильном питании. И оба они вдруг онемели.

Чепел сунул руку в карман, достал некоторый предмет и положил на стол перед Мэтью, после чего снова вернулся к огненной от перца тарелке.

Это был блокнот Осли. У Мэтью сердце дернулось в груди. Он испугался, что это та книжка, что была у него, выкраденная из молочной, как только его сюда увезли. Но нет… «Держи себя в руках», — велел он себе. На записной книжке не было засохшей крови. Очевидно, одна из предыдущих, но точно такая же, как и та, что у Мэтью.