— Нет, — прошептала она. — Это все неправда…

К своему ужасу она увидела у платформы пожилую женщину, которая покачиваясь опиралась на палочку. В нее тоже вцепилась черная аура. Женщина говорила в микрофон о болях в сердце и о том, что она принимает лекарства, но ей нужно чудо.

— Выбрось эти лекарства, женщина! — проскрипел Уэйн, когда швейцар помогал женщине отойти от платформы. — Ты излечилась, они не нужны тебе!

Вокруг нее пульсировала черная аура.

— Нет! — произнесла Рамона и начала подниматься со своего места. — Это не …

Но тут Билли вырвал свою руку и побежал по проходу.

— Билли! — закричала Рамона, но на ее руку легла рука Билла.

— Оставь его! — сказал он. — Он знает, что делает…

В конце концов! Когда Билли добрался до платформы, улыбающийся швейцар поднял его, чтобы ему было удобнее говорить в микрофон. Вблизи глаза молодого — одного возраста с Билли — евангелиста блестели как голубые кусочки льда. Уэйн протянул руку, чтобы коснуться Билли, но его рука застыла на полпути, улыбка стала сползать с его лица, а в глазах промелькнула нерешительность. Билли почувствовал, как волосы на задней стороне шеи у него встают дыбом.

— Грех! — взвыл Билли. Внезапно, не в силах больше сдерживаться, он заплакал. — Я грешен, я нахожусь в темном месте и нуждаюсь в исповеди!

Уэйн немного подождал, а затем снова протянул руку к Билли. Вдруг он задрожал, а его рука сжалась в кулак. Он отступил от края платформы, а его отец быстро заслонил его и взял у него микрофон.

— Исповедуйся, сын мой, — помог Фальконер Билли и поднес к его губам микрофон.

— Я забрел в темное место! — Его испугала громкость собственного голоса, выходящего из динамиков, а затем он увидел, что Уэйн Фальконер и все окружающие неотрывно смотрят на него. — Я… Я видел Зло! Это было в подвале, и…

Рамона внезапно вскочила со своего места.

— …

Оно вылезло из кучи угля, и оно…

Оно выглядело как Вилл Букер, но его лицо было таким белым, что сквозь него можно было видеть! — Слезы текли по щекам Билли. — Оно говорило со мной…

И просило меня сказать людям…

Где оно находится…

— Билли! — закричал Джон, нарушив гробовую тишину. Он стоял, сжав в руках спинку стула, расположенного перед ним, и его лицо исказилось от боли.

— Я грешен в том, что пошел в темное место! — плакал Билли. Он хотел взять Фальконера за руку, но глаза евангелиста забегали туда-сюда. Фальконер почувствовал назревающий взрыв и видел ядовитые взгляды окружающих.

И вот, в дальнем конце палатки раздался возглас:

— Демон!

Еще один мужчина — Джон узнал голос Ральфа Лейтона — закричал:

— Мальчишка проклят, как его мать! Мы все это знаем, правильно? — У него внутри темное семя!

— Как его мать, готорнская ведьма!

Палатка взорвалась безобразными криками. Билли на платформе почувствовал, что на него обрушилась волна ненависти и страха, и он встал, ошеломленный.

— Он детеныш колдуньи! — кричал Лейтон из глубины палатки. — Его мать — Рамона Крикмор, и им здесь не место!

Лицо Дж. Дж. Фальконера покрылось потом. Он чувствовал настроение толпы и уже знал, что ему следовало предпринять. Он схватил Билли за шиворот.

— Демон, вы говорите? Этот мальчик и его мать — отродья Сатаны? При упоминании имени Рамоны Крикмор внутри него зазвенел сигнал тревоги: Рамона Крикмор, колдунья Готорнской Долины, женщина, предположительно разговаривающая с мертвыми и ткущая злые чары. А это ее сын? Шоу достигло наивысшей точки.

— Сегодня мы вытянем Дьявола из этого мальчика! Дадим Старому Козлу пинка под зад и…

Наступила полная тишина. По проходу, не глядя ни направо, ни налево, шла Рамона Крикмор. Дойдя до платформы, она произнесла тихим повелительным голосом:

— Уберите руки от моего сына.

Фальконер разжал хватку, его глаза сузились.

Рамона помогла Билли спуститься. За Фальконером она увидела испуганное лицо Уэйна, и внутри нее все перевернулось. Она повернулась лицом к толпе.

— Вы, испуганные бараны, — сказала она голосом, проникшим во все углы палатки, — никто сегодня здесь не излечился! Людям, которые думали, что они больны, сказали, что они здоровы, каковыми на самом деле и были, а вот те, кто действительно нуждались в помощи, теперь обречены из-за ложной надежды! — ее сердце разрывалось. — То, что здесь делают эти двое, равносильно убийству!

— Заткни свою пасть! — раздался женский голос. Это кричала молодая мать, все еще прижимающая к себе своего ребёнка.

Рамона развернулась к Фальконеру.

— Убийству, — проговорила она сверкая глазами, — потому что в глубине души вы знаете, что все это ложь.

Она взглянула на дрожащего мальчика, который снова попался ей на глаза.

— Знаешь ли ты, что такое Неискупимый Грех? — заревел евангелист. — Видеть Мощь Господа и называть ее Работой Дьявола! Ты потеряна для Бога, женщина! — В толпе зазвучали одобрительные восклицания. — Ты потеряна!

Пока швейцары выпроваживали их из палатки, Билли оглянулся и за мужчиной в жёлтом костюме увидел неподвижно стоящего с полуоткрытым ртом мальчика в жёлтом. Их взгляды встретились, и Билли почувствовал праведный гнев, горечь и страсть, исходящие от мальчика.

Потом они оказались на поле, и швейцары предупредили их, чтобы они не смели снова заходить в палатку.

Они подождали десять минут, но Джон так и не вышел. Собрание запело громкими голосами. Билли чувствовал, как его мать дрожала при каждом раскате голоса Фальконера. Она взяла сына за руку, и они двинулись в темноте по направлению к дому.

— Билли, сынок, проснись! Проснись!

Он сел в темноте на кровати и стал тереть глаза. Спустя некоторое время он разглядел неясные очертания фигуры, стоящей рядом, и узнал голос отца. Билли уговорил себя заснуть несколькими часами раньше, когда мама сказала ему, что отец сердится на них и может не прийти домой. Билли удивился и не мог понять, что было не так. Сила этого юного евангелиста вытянула его на подмостки, но когда он начал исповедь, все пошло кувырком. Ну, теперь по крайней мере папа вернулся домой.

— Прости, — сказал Билли. — Я не хотел…

— Шшшшшш. Нам надо вести себя тихо. Мы не хотим чтобы нас слышала мама, да?

— А почему нет?

— Потому что она спит, — ответил Джон. — Мы не хотим ее разбудить. Пусть это останется между нами, мужчинами. Я хочу, чтобы ты одел ботинки. Нет, не переодевайся, сойдет и пижама. Я хочу тебе что-то показать. Пошли быстрее, но тихо.

Голос отца звучал немного грубо, но Билли, занятый ботинками, этого не заметил.

— Пошли, — сказал Джон. — Мы немного прогуляемся. Ты и я.

— Я включу свет?

— Открой папе входную дверь и не забывай о тишине.

Во влажной тьме ночи стрекотали сверчки. Билли следовал за смутно видимым силуэтом отца. Они пошли по дороге по направлению к шоссе. Когда Билли попытался взять отца за руку, то тот отшатнулся и прибавил шагу. Он все еще злится на меня, подумал Билли.

— Я что-нибудь сделал не так? — задал Билли вопрос, который задавал матери в течение всей дороги до дома. — Я хотел исповедаться в своем грехе, как советовал тот проповедник.

— Ты поступил правильно, — Джон замедлил шаг. Теперь они шли по обочине шоссе в направлении, противоположном Готорну. — Очень правильно.

— Но тогда почему все будто с цепи сорвались? — его папа почему-то был чуточку выше, чем обычно. — Почему ты не поехал домой вместе с нами?

— У меня были на то причины.

Они прошли еще немного. На ночном небе сияли россыпи звезд. Билли все еще окончательно не проснулся, и он не мог понять, куда это отец взял его. Джон теперь шел на два шага впереди Билли и чуть-чуть ближе к дороге.

— Папа, — сказал Билли, — когда тот мальчишка поглядел на меня, я…

Почувствовал внутри себя что-то странное.

— Странное? Как что?

— Я не знаю. Я думал об этом всю дорогу домой, и сказал об этом маме тоже. Это было очень похоже на то, когда я ходил в дом Букеров. На самом деле я этого не хотел, но чувствовал, что должен… Почему так, папа?