«Славное шествие», — подумал Майкл. Наверняка впереди, у авеню Гамбетта их ждут другие. И этот ритуал они повторяют, как минимум, дважды в день, с тех пор как их приставили к Адаму. Однообразие этой процедуры притупило их бдительность, но рассчитывать на это не следует. Он не торопясь проехал мимо человека с газетой. Какой-то велосипедист обогнал его, яростно сигналя. Майкл опередил агента в коричневом костюме. Габи ехала за ним в сотне метров позади — на случай, если вдруг что-нибудь пойдет не так. Адам подходил к перекрестку между рю де Тоба и авеню Гамбетта. Он посмотрел по сторонам и пропустил грузовик, пересек улицу и направился на северо-восток. Майкл последовал за ним и тут же увидел, что человек в кожаной шляпе вошел в дверь дома, оттуда вышел гестаповец в сером костюме и двуцветных ботинках. Этот новый двинулся дальше, то и дело поглядывая на улицу.

Майкл прибавил скорости и проехал мимо Адама. Навстречу приближалась фигура на раздрызганном велосипеде. Майкл поравнялся с Мышонком и коротко кивнул. Мышонка трясло от страха, но делать было нечего: теперь или никогда. Майкл проехал мимо, дальше все зависело от воришки.

Заметив кивок Майкла, Мышонок чуть не потерял сознание. Какого черта он согласился? Но ему нужно попасть домой. Вернуться домой к жене и детям, и это была единственная возможность.

Он увидел, как человек в сером костюме бросил на него быстрый взгляд, потом посмотрел в сторону. В двадцати шагах от него шел блондин в круглых очках, которого Майкл так тщательно ему описал. Мышонок заметил, что к нему не торопясь приближается брюнетка на велосипеде. Ночью от нее было столько шума, что это возбудило бы даже мертвеца. Черт возьми, как ему недоставало жены! Блондин в сером плаще с черным портфелем подходил к перекрестку рю Сен-Фаржо. «Боже, помоги мне!» — думал Мышонок, обмирая от страха. Сердце его трепыхалось. От порыва ветра он чуть не упал. В правой руке у него была зажата записка. Блондин ступил с тротуара на мостовую и начал переходить рю Сен-Фаржо. «Боже, помоги!» Мимо некстати проскочило велотакси. Переднее колесо велосипеда виляло. Блондин почти перешагнул дорогу, и тут Мышонок, стиснув зубы, свернул направо. Он потерял равновесие, свалился с велосипеда и плечом налетел на блондина, протянул руки вперед, словно хватаясь за воздух. Его правая рука скользнула под пальто; он нащупал подкладку и кромку кармана. Пальцы его разжались. В его потной правой руке ничего не было.

Блондин сделал три шага вперед, обернулся, посмотрел на жалкую фигуру упавшего и приостановился.

— Ты не разбился? — спросил он.

Мышонок глупо ухмыльнулся и махнул рукой.

Когда блондин двинулся дальше, порыв ветра распахнул складки его пальто, оттуда вылетела какая-то бумажка, и ее подхватил ветер.

Мышонок был в панике. Бумажка летела, как предательская бабочка. Мышонок потянулся за ней, но промахнулся. Она приземлилась на тротуаре. Мышонок был весь в поту, и тут на его руку, тянущуюся за бумажкой, наступил до блеска начищенный ботинок. Маус все еще глупо улыбался. Человек, который стоял над ним, был в коричневом костюме и шляпе. Он тоже улыбался, но улыбка была фальшивая, глаза — холодными, а губы вовсе не были предназначены для улыбок. Человек поднял бумажку с тротуара и развернул ее.

В это время Габи была не более чем в десяти метрах от них и сжимала под свитером рукоятку «люгера».

Человек в коричневом костюме вчитывался в написанное на бумажке. Габи была уже готова вытянуть «люгер» из-под ремня: она заметила, что гестаповец в берете стремительно подошел к компаньону.

— Подайте бедняку, добрый господин! — пролепетал Мышонок по-французски, стараясь говорить без акцента. Его голос дрожал.

— Ах ты подонок! — Человек в коричневом костюме скомкал бумажку. — Я отобью тебе яйца. Впредь смотри, куда едешь. — Он бросил бумажку в грязь, кивнул напарнику, и они последовали за блондином.

Мышонка тошнило. Габи была ошарашена. Она опустила рукоятку пистолета и направилась на рю Сен-Фаржо.

Мышонок поднял смятую бумажку из грязи, его пальцы дрожали. Он моргал и читал то, что было там написано по-французски: «Голубой костюм — не хватает средней пуговицы. Белые рубашки крахмалить. Цветные рубашки — не крахмалить. Заменить воротнички».

Это был счет из прачечной. До Мышонка дошло, что счет лежал во внутреннем кармане и вылетел, когда он засунул туда записку.

Он засмеялся, но это был невеселый смех. Пощупав пальцы правой руки, он убедился, что переломов нет, хотя два пальца уже посинели.

«Я сделал это! — думал Мышонок; слезы навернулись у него на глаза. — Боже мой, я сделал это!»

— Быстро вставай! — Сделав круг, Майкл вернулся и стоял со своим велосипедом в нескольких шагах от Мышонка. — Вставай, вставай.

Адам и его гестаповская стража приближались к нацистской конторе.

— Я сделал это! — сказал возбужденно Мышонок. — Правда, правда!

— Садись на велосипед и следуй за мной. Сразу. — Майкл отъехал и направился в тайное убежище мимо лозунга «Германия побеждает на всех фронтах».

Мышонок поднялся из грязи, сел на свой помятый велосипед и последовал за ним. Может быть, его можно было назвать предателем, но ему показалось, что его жена и дети почти что рядом, и он чувствовал себя победителем…

В Гранд-опера давали «Тоску» — история обреченных на гибель влюбленных. Когда они подъехали по авеню д’Опера на потрепанном, старом «ситроене», громадное здание возникло перед Майклом и Габи как каменный король Скульптуры. За рулем был Мышонок, хорошо вымытый, почищенный и побритый. Майкл, в сером костюме, сидел сзади, рядом с Габи — в темно-синем платье, купленном сегодня на бульваре де ля Шанель. Цвет платья очень шел к ее глазам, и Майклу подумалось, что она красивее всех женщин, каких он когда-либо знал.

Небо очистилось, появились первые звезды. Здание Гранд-опера в свете уличных фонарей стояло во всем блеске своего величия. С двух сторон куполообразной крыши возвышались фигуры Пегасов, а в центре — Аполлон с лирой; здесь царила музыка, а не Гитлер. Перед гигантским порталом одна за другой останавливались машины. Майкл объяснил Мышонку, где поставить «ситроен», и он умело припарковался.

— Ты знаешь, когда я выйду? — спросил Майкл. Он посмотрел на часы и невольно вспомнил про капсулу.

— Да, — сказал Мышонок. — Камилла уточнила в театральной конторе, когда заканчивается третий акт.

К этому моменту Мышонок должен был ждать Майкла в машине. У Габи были тут некоторые сомнения, ей не хотелось доверять Мышонку машину. Но Майкл сказал, что Мышонку деваться некуда.

— В Берлин без моей помощи он не попадет. Ну а если он и в самом деле чокнутый, то кто может предугадать, как это проявится?

Майкл вышел из машины и открыл дверь перед Габи.

— Ну как, договорились? — сказал он Мышонку.

Тот кивнул и уехал. Затем Майкл предложил Габи руку, и они отправились в оперу. Прошли мимо конного немецкого солдата как обычная французская парочка. С той небольшой разницей, что под мышкой у Майкла был «люгер», а у Габи в ее черной лакированной сумочке — небольшой, но острый стилет.

В огромном вестибюле позолоченная люстра высвечивала статуи Генделя, Люлли, Глюка и Рамо.

Майкл разглядел в толпе нацистских офицеров с подружками. Он провел Габи сквозь толпу по десяти ступеням зеленого шведского мрамора во второй вестибюль, где продавали билеты.

Майкл был поражен невероятной роскошью здания Гранд-опера. Он надеялся только на то, что Габи хорошо знает местную топографию, так как был просто ошарашен обилием переходов и коридоров, украшенных лепниной и статуями. Наконец они попали в зал, где пожилая дама указала им их места.

Майкл чуть не одурел здесь от разнообразия театральных ароматов. В зале было холодно: из-за ограничений на топливо отопительная система не работала. Габи взглянула на ложи третьего яруса и нашла ложу Адама. Ложа была пуста.

— Терпение, — сказал Майкл. — Если Адам нашел записку, он придет. А если нет… то нет… — Он сжал руку Габи. — Ты прекрасно выглядишь, — сказал он.