Затем он резко выпрямился и, не удостоив Мишу даже взглядом, решительно зашагал прочь.

Миша дождался, пока Франко скроется в лесу; он и сам знал дорогу домой. В конце концов, если он даже вдруг и заблудится, то его наведет на след запах свежей крови Франко. Силы возвращались к нему, сердце бешено колотилось, кровь стучала в висках. Напоследок он окинул взглядом разоренное лесное кладбище, отчего-то вдруг задавшись вопросом: где суждено быть его могиле, когда он умрет, и кто тогда засыплет землей его кости? Но, опомнившись, он отогнал от себя мрачные мысли и отправился в обратный путь, не отрывая глаз от следов Франко, едва различимых на темной земле.

С того дня минуло еще три весны. Наступило лето. Михаилу шел уже двенадцатый год. Ренату одолели глисты, и она чуть не умерла, заразившись от мяса убитого кабана. Виктор заботливо выхаживал ее, и дело пошло на поправку. Он ради нее ходил на охоту, доказывая тем самым, что и ему не чужды человеческие чувства. У Павлы от Франко родилась девочка; малышка умерла в страшных муках, когда ей было всего два месяца от роду. Ее маленькое тельце билось в конвульсиях, покрываясь светло-коричневой шерстью. Никита с Алекшей тоже готовились произвести на свет потомство, но эта беременность закончилась неудачей на четвертом месяце, и младенец, которому так и не суждено было родиться на свет, покинул утробу матери вместе с потоком крови и бесформенными комками плоти.

Михаил теперь носил сандалии и накидку из оленьей шкуры, которую Рената сшила для него. Старая одежка поистрепалась, и он давно вырос из нее. Михаил рос, превращаясь в неуклюжего, долговязого подростка, и на груди и плечах у него уже начинали расти черные волосы. Он рос не только физически; не прерывались занятия с Виктором математика русская история, языки, классическая литература — все, чему Виктор мог его научить. Временами знания давались ему легко, но иногда учение не шло, и тогда лишь громогласные окрики Виктора, раздававшиеся в полутемной, освещенной единственным факелом келье подвала, могли заставить его взять себя в руки и сосредоточиться. Шекспира Михаил читал, можно сказать, даже с удовольствием, и больше всего ему нравились мрачные эпизоды и призраки из «Гамлета».

Со временем все данные ему природой чувства обострились. Во всяком случае, такого понятия, как темнота, для него больше не существовало; даже самая темная ночь была лишь серыми сумерками, а звери и люди виделись на этом фоне жутковатыми голубыми силуэтами. Когда ему удавалось как следует сосредоточиться, не отвлекаясь на посторонние звуки, он мог с закрытыми глазами отыскать в пределах стен белого дворца любого из стаи лишь по стуку их сердец: сердце Алекши, например, билось быстро, словно маленький беспокойный барабанчик, а ритм Виктора был неторопливым и размеренным, его сердце стучало, словно хорошо отлаженный, испытанный механизм. Цвета, звуки, запахи — все они теперь казались намного сильнее, ярче, чем раньше. Днем он мог запросто увидеть оленя, бегущего сквозь густые лесные заросли на расстоянии в добрую сотню ярдов. Михаил на собственном опыте познал, как важно быть быстрым и ловким; он с легкостью ловил крыс, белок и зайцев, которые становились частью общей добычи, но вот охота за чем-нибудь более крупным не удавалась ему никак. Часто он просыпался посреди ночи и обнаруживал, что рука или нога вдруг начинает обрастать темной шерстью, принимая очертания волчьей лапы, но мысль о полном превращении все еще вызывала у него панический страх. Физически он был готов к этому, но душа его сопротивлялась. Его всегда удивляла та легкость, с которой другие члены стаи могли переходить из одного мира в другой, как будто для этого было достаточно одного лишь хотения. Быстрее всех это получалось, конечно же, у Виктора; на то, чтобы полностью закончить превращение и оказаться в обличье зверя — большого серого волка, — у него уходило меньше сорока секунд. Вторым по ловкости был Никита; ему на это требовалось немногим более сорока пяти секунд. У Алекши был самый красивый мех, а у Франко — самый громкий голос. Павла была самой застенчивой, зато Ренату можно было назвать самой жалостливой из всей стаи. Иногда она давала уйти от себя какой-нибудь маленькой беззащитной зверушке, даже если на погоню были потрачены все ее силы и она валилась с ног от усталости. Виктор бранил ее за эту блажь, а Франко просто угрюмо молчал и недовольно хмурился, но она все равно всякий раз поступала по-своему.

После разорения Сада негодующий Виктор вместе с Никитой и Франко отправились на поиски логова волка-берсеркера, которые, увы, и на этот раз ни к чему не привели. За прошедшие с того дня три года берсеркер еще не раз объявлялся в тех местах, и однажды ночью стая даже услышала его: это был низкий, хриплый вой, и по тому, как вдруг он доносился то с одной, то с другой стороны, можно было судить, как быстро берсеркер переходит с места на место. Это был вызов на бой, который Виктор решительно отклонил: он был уверен, что это еще одна хитроумная ловушка, подстроенная берсеркером. Павла уверяла, что однажды она видела берсеркера, и будто бы это произошло в одну из снежных ночей начала ноября, когда они с Никитой гнали оленя. Она рассказывала, что из-за стены снегопада огромный рыжий волчище вышел прямо на нее, и она явно ощутила, что его захлестывает волна неукротимого бешенства, а в глазах у него разгорается пламя ненависти. По словам Павлы, чужак широко разинул пасть и собирался вцепиться ей в горло, но тут из темноты появился Никита, берсеркер бесшумно метнулся в заросли и исчез в ночи. Павла клялась и божилась, что это было с ней на самом деле, но все знали, что она зачастую путала с реальностью ночные кошмары, тем более что сам Никита так и не смог припомнить, видел ли он тогда что-нибудь, кроме валивших с неба снежных хлопьев.

Однажды ночью в середине июля, когда в воздухе кружились не холодные снежинки, а стайки золотистых светлячков, Михаил и Никита молча бежали по ночному лесу. Из-за стоявшей в то лето сильной засухи зверья в лесу порядком поубавилось, стада поредели, и в последнее время охота не ладилась. Виктор приказал им отправиться на ночной промысел, принести хоть что-нибудь из еды, и Михаил изо всех сил старался не отстать от Никиты, прокладывающего путь через чащу и бегущего метрах в шести впереди. Некоторое время спустя Никита сбавил шаг.

— А куда мы идем? — шепотом спросил у него Михаил, оглядываясь по сторонам, стараясь высмотреть в сумраке ночи хоть какого-нибудь зверька. Но все было напрасно, даже белки попрятались, да так, что нельзя было заметить и блеска их черных глаз-бусинок.

— На чугунку, — ответил Никита. — Пойдем посмотрим, может быть, удастся упростить себе жизнь на сегодня. Раньше мы частенько находили там, если повезет, сбитого поездом оленя или какую зверушку поменьше. Паровоз проходит через наш лес дважды в день: днем — на восток, а ночью — на запад; и так каждый день с мая по август.

В том месте, где южный склон скал делался более пологим, а в лесу то здесь, то там появлялись завалы из огромных валунов, была проложена железнодорожная колея. Рельсы выходили из туннеля в скале, тянулись по дну оврага, к которому вплотную подступал лес, а затем уходили в темноту западного туннеля. Михаил последовал за Никитой вниз по каменистому склону, а затем они зашагали вдоль полотна, в поисках добычи вглядываясь в темноту впереди себя, напряженно принюхиваясь, не принесет ли дуновение ночного ветерка запаха свежей крови. Этой ночью им не повезло. Они шли в сторону восточного туннеля, и вдруг Никита внезапно замер на месте и сказал:

— Слушай…

Михаил прислушался: это было похоже на далекие раскаты грома, но в ясном ночном небе мерцали звезды. Приближался поезд.

Никита нагнулся и дотронулся ладонью до рельса. Железо гудело у него под рукой: в этом месте колея шла под уклон, и поезд, видимо, набирал скорость, приближаясь к долгому спуску. Всего через несколько мгновений паровоз вырвется из туннеля в нескольких шагах от них.