— Ваш ужин, сэр. — Эммалина подошла к столу как раз в тот момент, когда Джон Кент закончил произносить свое громкое заявление. Она поставила перед ним осторожно снятое с подноса блюдо с жареной курицей, горошком, жареным картофелем и маринованной свеклой, а также салфетку и столовые приборы. — Ваш кофе и бисквиты будут чуть позже, — добавила она, и обе женщины заметили, что Эммалина упорно избегает смотреть прямо на гостя. Затем, повернувшись к Кэтрин и Минкс, она поинтересовалась: — А вам, леди, что-нибудь принести?

— Принесите им по бокалу красного вина. — Джон Кент отложил трубку и взял в левую руку нож и вилку. — Именно его они пили за своим столом. Вы же не против?

— Да, спасибо, это подойдет, — сказала Кэтрин, но Минкс попросила кружку крепкого яблочного эля, который стал весьма популярен среди молодых и предприимчивых членов общества в последнее время.

Джон Кент сложил пальцы левой руки так, чтобы было можно одновременно держать нож и вилку под определенными углами, а потом принялся резать и есть. Это были выверенные и, казалось бы, ничем не примечательные жесты, но и Кэтрин, и Минкс подумали, что прошло много времени и много обедов, прежде чем Кент научился так умело управляться со столовыми приборами. Они молча наблюдали, как он ел, используя только одну руку, хотя со стороны было очевидно, что большая часть его внимания все еще была сосредоточена на двери.

Далее он как-то умудрился взять салфетку и промокнуть ею рот, при этом не выпустив из руки нож и вилку. После одного из таких фокусов он снова заговорил:

— Агентство «Герральд». Я понятия не имел, что вы работаете и здесь, в колониях. Насколько я помню, вы с Ричардом всегда брались решать проблемы лишь тех, кто платит. И у меня нет сомнений, что сейчас вы действуете по поручению владелицы этого заведения. Я прекрасно сознаю, что я собой представляю и какое беспокойство вызывает мое присутствие у всех этих счастливых, глупых людей. Мне искренне жаль, но я ничего не могу с этим поделать. — Он наколол на вилку кусочек цыпленка, но так и не донес его до рта. — Я говорю «глупых», потому что они не знают, кто ходит среди них. А я здесь жду, когда он явит себя. И я верю, что, в конце концов, он это сделает. — Мистер Кент выдал кривоватую и довольно-таки жуткую улыбку. — Он слишком азартен, чтобы сопротивляться соблазну. — Кусок курицы отправился ему в рот под аккомпанемент довольно громкого лязга зубов.

— Мисс Каттер и я, — сказала Кэтрин, — были бы рады услышать начало этой истории.

— Неужели? — Улыбка мужчины стала еще более зловещей. — А хватит ли у вас на это духу? — Он поднял руку в перчатке. — Я потерял часть себя, мадам. На этой руке у меня осталась лишь пара пальцев. Для того чтобы перчатка имела правильную форму, она заполнена имитацией пальцев, вырезанных из дерева. Это человек, которого я жду, поработал надо мной своими кусачками. Мне очень повезло, что он не смог закончить работу, как он сделал это с тринадцатью другими жертвами в период с 1695 по 1696 годы. Вы должны знать, о ком я говорю, об этом на протяжении двух лет писали и в «Глоуб», и в «Булавке Лорда Паффери».

Глаза Кэтрин потемнели. Она кивнула.

— Да, я это помню.

— Просветите же и меня, — настаивала Минкс. — Семь лет назад у меня были более важные дела, чем следить за новостями.

— Мы, констебли, прозвали его «Щелкунчиком», — сказал Джон Кент, чьи глаза подернулись дымкой воспоминаний. — «Булавка» же дала ему прозвище «Билли Резак». Это имя стало популярным. Он убил шестерых женщин, четверых мужчин и троих детей, младшему из которых было восемь лет… — дверь открылась, и Кент снова застыл, как охотничья собака, готовая к прыжку. Вошел старший кузнец Марко Росс, переодетый в чистое после дня, проведенного в кузнице, и прибывший на вечернюю трапезу. Заметив, что на него смотрят две женщины и бледнолицый мужчина, он кивнул им в знак приветствия и занял столик в другом конце зала, подальше от них. Джон Кент задержал на нем взгляд на несколько секунд дольше обычного, но выражение его лица все же смягчилось, и стало понятно, к какому выводу он пришел: Росс ему не интересен. — Восемь лет, — повторил он, словно его никто не прерывал. — Я уверен, вы помните его методы. — Он взглянул на Кэтрин.

— Помню. — Для Минкс она пояснила: — Он отрезал пальцы у своих жертв после того, как перерезал им глотки. Жертвами были в основном люди с улиц: пьяницы, цыгане, нищие, проститутки и бездомные мальчишки. — Она мельком взглянула на затянутую в перчатку руку Кента. — И, кажется, констебль?

— Так и есть. Я никогда не видел его лица. На нем был серый капюшон с прорезями для глаз. Но, видите ли, я стал неким исключением. Он захотел помучить меня перед смертью. — Мистер Кент проглотил еще несколько кусочков, прежде чем снова заговорить: — Я часто думал, видела ли моя жена его лицо до того, как он перерезал ей горло. И что он сделал с ее пальцами. Я буквально вижу, как он бежит по переулкам со своей маленькой окровавленной сумкой. — Он посмотрел на Кэтрин и Минкс со спокойным выражением сдержанного всеобъемлющего ужаса, который он никогда не забудет. В этот момент его лицо действительно походило на вход в потрескавшийся гранитный склеп. — Лондон — город переулков, — сокрушенно выдал он. — И его жители настолько привыкли к насилию, что вид восьмилетнего мальчика с отрубленными пальцами и почти отделенной от тела головой вызывает у них лишь вздох понимания того, что зло пришло. И вид моей Лоры, лежащей на грязных камнях… вызывал примерно то же. — Агония его вымученной улыбки была остра, как кинжал Минкс. — Хм, — вздохнул он, глянув чуть вправо, когда Эммалина подошла с подносом, — вот и ваши напитки, леди.

Когда Эммалина снова удалилась, Минкс спросила:

— Что вы имели в виду, когда сказали, что у вас есть приглашение?

— Только это. Письмо, что мне пришло, было датировано августом. Мне прислали его из этого города. И подписано оно просто «Р».

— Письмо от Резака? Зачем?

— В нем он сообщает мне, — кивнул Джон Кент, объясняя, — что время от времени посещает эту таверну и, что если я захочу продолжить нашу игру, то найду его здесь какой-нибудь ночью, и мы сможем закончить наше дело. Поэтому я здесь, и поэтому я жду его за этим столом, где я могу видеть всех, кто входит.

— Но на нем был капюшон, — изумилась Кэтрин. — Как вы его узнаете?

— Как я уже говорил, у меня хорошая память. Да и на наблюдательность мне грех жаловаться. Я узнаю его по осанке… по походке… голосу. Он знает, что я здесь. Скорее всего, он наблюдает за мной из какого-нибудь темного закоулка улицы. Видите ли, частью приглашения было указание поместить объявление в газету вашего города по поводу моего приезда. Я должен был написать, что мистер Кент желает встретиться с джентльменом, хорошо ему знакомым, но незнакомым остальным. Я выполнил это указание. И теперь я жду.

Кэтрин промолчала. Она сделала глоток вина и подумала, что в бледном курильщике неуловимо присутствует нечто безумное. Или отчаянное. Или сопряженное с желанием смерти. Вполне вероятно, что в нем намешано всего этого в разных пропорциях.

— Так что, как вы понимаете, — продолжил Джон Кент, и его голос сопроводило очередное облако дыма, — Билли Резак живет в этом городе. Я бы рискнул предположить, что он здесь уже несколько лет. Вы могли видеть его сегодня, когда прогуливались. То есть… он хорошо известен здешним жителям… но, как мне было велено написать в своем объявлении… остается им незнакомым.

— Допустим, — сказала Кэтрин, которой показалось, что она почувствовала еще более глубокий холод, исходящий от этого склепа. — Но как он смог отказаться от своего… хобби… если он так в нем искусен? Исходя из моего опыта, чудовища с такой извращенной натурой просто так не останавливаются… а у нас не было случаев убийств с отрубленными пальцами.

— Сомневаюсь, что он полностью сдался. О, нет. Вокруг ведь много маленьких деревень, не так ли? Много ферм в глуши? В таких местах люди могут просто исчезнуть, и это спишут на нападение диких животных или индейцев. К тому же, отсюда до Бостона и Филадельфии ежедневно ходят пакетботы[108], которые с одинаковым успехом могут перевозить как честных торговцев, так и убийцу. Нет, я сомневаюсь, что он оставил свое призвание. Возможно, сейчас это случается крайне редко, только в голубую Луну, и он не совершает ничего подобного здесь, в Нью-Йорке, но он наверняка находит, где позабавиться… где унять свой голод. Это происходит где-то поблизости, уверяю вас.