— Ну, не надо, — Свон говорила хриплым невнятным голосом. — Я хочу поспать…

Пока мы не приедем…

Джош пополз на стон мужчины. Поу-Поу свернулся калачиком и наполовину был засыпан. Осторожно Джош откопал его. Рука Поу-Поу ухватилась за рубашку Джоша, и старик что-то пробормотал, чего Джош не понял.

Он спросил: — Что? — и наклонился поближе.

— Солнце, — повторил Поу-Поу. — О Боже… Я видел, как взорвалось солнце, — он снова стал бормотать, что-то насчет тапочек в спальне. Джош понял, что тот долго не протянет, и вернулся к Дарлин и Свон.

Девочка плакала, спокойный, глубоко раненный звук.

— Ш-ш-ш, — говорила Дарлин. — Ш-ш-ш, родная. Нас ищут. Не бойся. Нас вытащат. — Она еще не совсем сообразила, что произошло, все было смутным и суматошным с того момента, когда Свон показала на щит с надписью «Поу-Поу» на Межштатном шоссе и сказала, что лопнет, если не сходит в туалет.

— Я не вижу, мама, — еле слышно сказала Свон.

— У нас все будет в порядке, родная. Нас ищут правда… — Она протянула руку, чтобы погладить дочь по голове, и отдернула ее, словно ошпарившись. Пальцы ее нащупали щетину вместо волос. — О, Боже мой! О, Свон, дочка!.. — Она боялась коснуться собственных волос и лица, но чувствовала только боль как от слабого солнечного ожога. Со мной в порядке, решила она. И со Свон тоже все в порядке. Лишь немного волос пропало, вот и все. Все будет в полном порядке.

— А где Поу-Поу? — спросила Свон. — Где гигант? — У нее болела голова, и она ощущала запах готовящегося завтрака.

— Я тут, рядом, — ответил Джош. — Старик недалеко от тебя. Мы в подвале, а его заведение развалилось и засыпало нас…

— Мы выберемся! — прервала Дарлин. — Нас скоро найдут.

— Леди, может быть это будет не так скоро. Нам нужно успокоиться и беречь воздух.

— Беречь воздух? — Паника вновь овладела ею. — Но мы дышим нормально.

— Сейчас — да. Я не знаю, сколько его есть у нас, но думаю, что скоро воздуха может стать не хватать. Нам, возможно, придется пробыть здесь долго, — решился сказать он.

— Вы с ума сошли! Не слушай его, родная! Боюсь об заклад, нас уже прямо сейчас идут откапывать. — Она стала укачивать Свон как маленькую.

— Нет, леди. — Было бессмысленно скрывать правду. — Я не думаю, что кто-нибудь собирается нас откапывать в ближайшее время. Это были ракеты — то, что вылетало из поля. Ядерные ракеты. Я не знаю, взорвалась ли одна из них или что другое, но есть только одна причина, почему они вылетали. Вполне возможно, что сейчас весь мир пускает ракеты.

Женщина захохотала, но смех ее граничил с истерией.

— У вас ума не больше, чем у муравья. Кто-то же видел пожар! Помощь пришлют! Мы ведь едем в Блейкмен!

— Ну, да, — сказал Джош. Он устал от разговора и хотел воспользоваться драгоценным воздухом. Он отполз на несколько футов, подобрал местечко для своего тела. Сильная жажда овладела им, но в то же время ему хотелось еще и облегчиться. Потом, подумал он, сейчас я слишком устал, чтобы двигаться. Боль опять стала усиливаться. Мысли уносили его из подвала Поу-Поу к сожженному кукурузному полю, к тому, что могло остаться от всего мира там, наверху, и в частности вокруг них, если, конечно, началась Третья Мировая война. К этому времени она могла уже и закончиться. Могли вторгнуться русские или американцы заняли Россию. Он подумал о Рози и мальчиках, они живые или мёртвые? Он может никогда об этом не узнать. — О, Боже! — прошептал он в темноте и, свернувшись калачиком, уставился в темноту.

— Ух, ух, ух… — задыхаясь заикал Поу-Поу. Потом громко сказал: — Суслик в норе! Эми! Где мои спальные тапочки?

Девочка издала еще один болезненный всхлип, и Джош стиснул зубы, чтобы удержать крик ярости. Такое чудесное дитя, подумал он. А теперь умирает, как все мы умираем. Мы уже в могиле. Все подготовлено и осталось только ждать.

У него было чувство, что его положил на лопатки соперник, с которым он не собирался бороться. Он почти слышал, как судья ведет счет, хлопая по брезенту: — Один, два…

Плечи Джоша оторвались. Еще не три. Скоро, но еще нет. И он провалился в мучительный сон, в котором душу его преследовали болезненные звуки, издаваемые ребёнком.

— Дисциплина и контроль! — произнес голос Солдата-Тени, подобно удару ремня по заду мальчишки. — Вот что делает человека мужчиной. Помни…

Помни…

Полковник Маклин скрючился в грязной яме. Пробивалась лишь полоска света в двадцати футах над его головой, между землей и краем исковерканного люка, накрывшего яму. Через эту щель прилетали мухи, и они кружились над его лицом, налетая на вонючие кучи около него. Он не помнил, сколько времени лежал тут, но вычислил, что, поскольку Чарли появлялись раз в день, то, значит, он был в яме тридцать девять дней. Но может быть они появлялись два раза в день, тогда его расчеты были неправильны. А может они пропустили день-другой. Может, они появлялись три раза на день и пропускали следующий день. Все может быть.

Дисциплина и контроль, Джимбо. — Солдат-Тень сидел со скрещенными ногами, опершись на стенку ямы в пяти футах от края. На Солдате-Тени была маскировочная форма, и на его впалом, осунувшемся лице были темно-зеленые и черные маскировочные пятна. — Возьми себя в руки, солдат.

— Да, — сказал Маклин. — Беру себя в руки. Он поднял тощую руку и отогнал мух.

А потом начался стук, и Маклин захныкал и вжался в стену. Над ним были Чарли, стучавшие по металлу прутьями и палками. В яме от эха шум удваивался и утраивался, пока Маклин не зажал уши руками; стук продолжался, все громче и громче, и Маклин чувствовал, что вот-вот закричит.

— Нельзя, — сказал Солдат-Тень, с глазами как кратеры на луне. — Нельзя, чтобы они слышали твои крики.

Маклин набрал пригоршню грязи и засунул ее в рот. Солдат-Тень был прав. Солдат-Тень был всегда прав.

Стук прекратился, и крышку оттащили в сторону. Пронзительный солнечный свет ослепил Маклина, он видел их, перегнувшихся через край и ухмылявшихся над ним.

— Эй, полкаш! — позвал один из них. — Ты голоден, полкаш Макрин?

Рот Маклина был полон грязи и дерьма, он кивнул и сел как собака, собирающаяся почесаться. — Осторожно, — прошептал ему на ухо Солдат-Тень. — Осторожно.

— Ты голоден, полкаш Макрин?

— Пожалуйста, — изо рта Маклина вываливалась грязь. Он протянул к свету ослабшие руки.

— Лови, полкаш Макрин, — что-то упало в грязь в нескольких футах от разлагающегося трупа пехотинца, которого звали Рэгсдейл. Маклин подполз к нему, перебрался через труп, и схватил это, оказавшееся жареной на масле рисовой лепешкой. Он стал жадно запихивать ее в рот, к глазам его подступили слёзы радости. Чарли над ним стали хохотать. Маклин переполз через останки капитана ВВС, которого называли «Миссисипи» за его густой бас, теперь от Миссисипи осталась кучка тряпья и костей. В дальнем углу лежало третье тело, еще одного пехотинца, молодого парня из Оклахомы, которого звали Мак-Ги, слабо ворочавшегося в грязи. Маклин присел над Мак-Ги, жуя рис и чуть не плача от радости.

— Эй, полкаш Макрин. Ты грязнуля. Пора принимать ванну.

Маклин захныкал и вздрогнул, прикрыл голову руками, потому что знал, что это означает.

Один из Чарли перевернул ведро с человеческим дерьмом в яму, и оно поли — лось на Маклина, растекаясь по спине, плечам и голове. Чарли зашлись от хохота, но Маклин все внимание устремил на рисовую лепешку. Немного дерьма попало на нее, и он вытер его лохмотьями своей летной курточки.

— Ну, хватит. — Чарли, выливший ведро, крикнул вниз:

— Теперь вы, парни, что надо!

Мухи замельтешили над головой Маклина. Хороший у меня сегодня обед, подумал Маклин. Это поддержит жизнь и, пока он разжевывал лепешку, Солдат-Тень сказал:

— Правильно делаешь, Джимбо. Разжуй каждый кусочек до последней крошки.

— Счастливо оставаться, — сказал Чарли, и металлическую крышку вновь задвинули на место, отрезав солнечный свет.