И впрямь французы и англичане стремятся пить кубками. Поэтому у французов багровые глаза, ибо от чрезмерного употребления вина они у них навыкате, красные, воспаленные и гноящиеся; и поздним утром, отрезвившись от вина, они идут с такими глазами к священнику, отслужившему обедню, и просят закапать им в глаза воды от омовения рук. Брат Варфоломей Гвискул из Пармы, как я слышал много раз в Провене, говорил им: «Ale! Ke mal onta ve don De! Metti de l'aighe in le vins, non lis ocli». Что означает: «Подите прочь! Да воздаст вам Бог за это зло! Наливайте воду в вино, когда вам надо выпить, а не в глаза». То же, Притч 20, 1: «Вино – глумливо, сикера – буйна; и всякий, увлекающийся ими, неразумен».

Англичане, конечно, увлекаются тем же и «стремятся пить кубками». В самом деле, англичанин берет большой /f. 301d/ кубок вина и выпивает его до дна со словами: «Ge bi a vu»[915]. Это все равно, что сказать: «Вам следует выпить столько же, сколько выпью я». И он полагает, что этим он выказывает большую учтивость, и считает весьма плохим того, кто сделал иначе, чем он, поучающий словами и собственным примером. И однако он поступает вопреки Писанию, гласящему, Есф 1, 8: «И вина царского было множество, по богатству царя. Питье шло чинно, никто не принуждал». То же гласит Писание в другом месте, Сир 31, 29[916]: «Не соперничай с усердными к вину; ибо многих погубило вино». И до конца главы следуют стихи об умеренности в питье. Однако англичан можно извинить, если они с удовольствием пьют хорошее вино, когда могут, поскольку у них на родине вина мало. Менее простительно французам, потому что у них больше вина, и не случайно говорится: «Тяжело отказаться от привычки»[917]. Обрати внимание на то, что говорится в стихах[918]:

Да будет сказанного об этом достаточно.

Надо заметить, что во Франции, как я видел своими глазами, дни длиннее в определенные месяцы, чем в Италии; например, в мае дни длиннее, в то время как зимой – короче.

О Людовике Святом, короле Франции, и о первом его походе за море, ибо он совершил два похода[919].

О Людовике, короле Франции, принявшем участие в провинциальном капитуле братьев-миноритов, проведенном в Сансе

Теперь мы возвратимся к ходу нашей истории, дабы рассказать о короле Франции. Итак, в лето Господне 1248, перед праздником Пятидесятницы или позже, я отправился из Альтисиодора в сансский монастырь, где должен был состояться провинциальный капитул Французской провинции ордена братьев-миноритов, и туда собирался прибыть господин Людовик, король Франции. /f. 302a/ И вот, когда собрался капитул, к брату Иоанну Пармскому, генеральному министру, находившемуся в той же обители, пришел французский министр ордена с дефиниторами и сказал ему: «Отче, мы проэкзаменовали и одобрили 40 братьев, прибывших на капитул, чтобы получить право проповедовать, и мы дали им это право и отпустили их, дабы они возвратились в свои обители и не обременяли своей многочисленностью обитель капитула». Генеральный министр ответил им, что они поступили неразумно и плохо, ибо сие разрешается провинциальным министрам и дефиниторам только в отсутствие генерала ордена. И добавил: «Экзамен, который вы им учинили, я одобряю, но желаю, чтобы все они вернулись и получили право проповеди от меня, согласно уставу». Так и было сделано. И они потом пребывали в обители капитула до его окончания.

И поскольку король Франции выехал из Парижа[920] и направлялся на капитул, то при его приближении к обители все братья вышли ему навстречу, дабы принять его с почетом. И брат Ригальд из ордена миноритов, кафедральный магистр в Париже и архиепископ Руанский, в епископском облачении вышел из обители и поспешно направился в сторону короля, вопрошая: «Где король? Где король?» И я следовал за ним. Ибо он шел один, растерянный, с митрой на голове и с пастырским посохом в руке. Ведь он задержался со сборами, так что другие братья уже вышли и стояли там и сям по дороге, обратив лица в сторону [короля], желая увидеть его приближение. И подивился я немало, говоря себе: «Читал ведь я "не раз и не два" (4 Цар 6, 10), что галлы-сеноны до того были могущественны, что взяли под предводительством /f. 302b/ Бренна[921] Рим. Теперь же жены их по большей части похожи на служанок». Ведь если бы король Франции совершал свой путь через Пизу или через Болонью, то весь цвет знатных дам из названных городов вышел бы ему навстречу. Тут я вспомнил, что таков уж обычай у французов. Ибо во Франции только горожане [burgenses][922] живут в городах, рыцари же и благородные дамы обитают в своих усадьбах и имениях.

А король был изящный и стройный, в меру худощавый и высокий, лицо у него было ангельское и вид приятный. И шел он к церкви братьев-миноритов не с королевской пышностью, но в одежде паломника, с сумой и с дорожным посохом за спиной, красиво возвышавшимся над плечами короля. И шествовал он не на коне, а пешком; и родные его братья – три графа, первый Роберт, а последний Карл[923], который совершил великие и достойные похвалы деяния, – в подобном же смиренном виде следовали за ним, так что поистине могли они сказать словами пророка: «Иные колесницами, иные конями, а мы именем Господа Бога нашего хвалимся» (Пс 19, 8). И пекся король не о знатной свите, но более о молитвах и о поддержке его бедными. И потому он исполнил то, чему учит сын Сирахов, 4, 7: «В собрании бедных[924] старайся быть приятным». Воистину скорее можно было назвать его монахом по набожности сердца, нежели рыцарем по воинскому оружию. Итак, войдя в церковь братьев и набожно преклонив колени пред алтарем, он стал молиться. И когда выходил он из церкви и стоял у двери, я был рядом с ним. И вот, так как во Франции щука считается дорогой и ценной рыбой, была поднесена ему в дар от ризничего сансской церкви /f. 302c/ большая живая щука в воде, в корыте из елового дерева, которое у тосканцев называется «бигонча» и в котором моют и купают детей, когда они еще в колыбели. И поблагодарил король как пославшего, так и поднесшего ему дар. Потом король сказал внятным голосом, чтобы никто не входил в дом капитула, кто не рыцарь, за исключением братьев, с которыми он хотел говорить.

Когда же собрались мы в капитуле, король стал говорить о своих делах, препоручая братии себя, и своих братьев, и государыню королеву, свою мать, и все свое окружение, и, набожно преклонив колени, попросил молитв и поддержки братьев. Некоторые братья из Франции, находившиеся подле меня, от умиления и благоговения плакали, как от неутешного горя. А после короля начал говорить кардинал римской курии господин Оддон, который был некогда канцлером в Париже и который должен был отправиться с королем за море, и он наставил нас в немногих словах, поступив так, как учит сын Сирахов, 7, 5: «Не мудрствуй пред царем». Еще, Иов 29, 22: «После слов моих уже не рассуждали». И еще, Притч 30, 6: «Не прибавляй к словам Его, чтобы Он не обличил тебя, и ты не оказался лжецом». После этих двоих говорил брат Иоанн Пармский, генеральный министр, кому по обязанности надлежало ответствовать, и он сказал: «Сын Сирахов учит, 32, 4–5: "Разговор веди ты, старший, – ибо это прилично тебе, – с основательным знанием". Король наш и государь и отец и благодетель выказал себя в собрании бедных приятным, к нам пришел смиренным, обходительным, приветливым и, как ему и подобало, первым говорил с нами; и он не просит у нас ни золота, ни серебра, которого у него в казне, по милости Божией, вполне достаточно, но просит молитв и поддержки братьев /f. 302d/ в таком деле, за которое с очевидностью его следует многократно хвалить. Ибо государь король предпринял сие паломничество и крестовый поход поистине во славу Господа нашего Иисуса Христа и для того, чтобы оказать помощь Святой Земле, побороть врагов и недругов веры и Креста Христова и во славу вселенской Церкви и всей христианской веры, и во спасение души своей и душ всех тех, которые должны будут отправиться с ним за море. Вот почему, поскольку король был главным благодетелем и защитником ордена не только в Париже, но и во всем королевстве своем, и поскольку он пришел к нам с таким смирением и с такой достойной свитой просить поддержки ордена в столь важном деле, нам подобает и надлежит воздать ему благодеяниями. И так как французские братья более других готовы взять на себя это дело и стремятся сделать больше, чем я мог бы предписать, посему я не даю им никакого распоряжения. Но поскольку я начал визитацию ордена, я положил в уме своем: каждому священнику отслужить четыре мессы за короля и за все его окружение: одну – о Святом Духе, вторую – о Кресте, третью – о блаженной Деве и четвертую – о Троице. И если бы случилось, что Сын Божий призвал бы его из этого мира к Отцу, то братья стали бы молиться еще больше. И если мой ответ не в полной мере соответствовал его желаниям, пусть сам король отдаст повеления, поскольку с нашей стороны есть кому исполнять, но не приказывать».