Тогда поднялся человек, которому было поручено ответить, и сказал генеральному министру: «Благословен ты сам и "благословен разум твой" (1 Цар 25, 33). "Блаженны видевшие тебя и украшенные любовью" твоей (Сир 48, 11). Мы знаем, что верно то, что говорит Мудрец в Притчах, 15, 1: "Кроткий ответ отвращает гнев, а оскорбительное слово возбуждает ярость". И еще говорится, Сир 6, 5-6: "Сладкие уста умножат друзей, и доброречивый язык умножит приязнь. Живущих с тобою в мире да будет много". И "есть на языке ... приветливость и кротость" (Сир 36, 25). Мы точно знаем, что исполнилось сказанное Господом в Евангелии, Мф 13, 24–28: "Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем; когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел; когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы. Придя же, рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы? Он же сказал им: враг человек сделал это"». Затем он начал толковать то, что произнес: «Доброе семя, посеянное на поле Церкви, есть орден блаженного Франциска, и это орден братьев-миноритов. Враг есть любой человек, который тщится разрушить этот орден»; таким был магистр Гильом Сен-Амурский, написавший книжку, в которой говорилось, что все монахи и проповедники слова Божия, живущие от милостыни, не могут спастись[1222]. И он отвратил многих от вступления как в орден миноритов, так и в орден проповедников. Но по прошествии некоторого времени папа Александр IV осудил его и запретил книжку[1223], а Людовик Святой, доброй памяти король Франции, повелел изгнать Гильома /f. 335d/ Сен-Амурского из Парижа без права возвращения, потому что тот хотел положить «на людей избранных ... пятно» (Сир 11, 31).

Все вышесказанное я узнал от магистра Бенедикта из Фаэнцы, врача, который был там и слышал. Ведь он в течение многих лет учился в Париже и очень любил и хвалил брата Иоанна Пармского.

Как-то однажды, когда на генеральном капитуле в Меце[1224] министры и кустоды сказали брату Иоанну: «Отче, давайте введем установления», – он ответил им: «Не будем множить установлений, но будем хорошо соблюдать те, что имеем, ибо, как известно, Бог с самого начала дал прародителям только два завета, один утвердительный и один отрицательный, и они тотчас нарушили второй из них. Поэтому Господь жалуется на некоторых, Ос 6, 7: "Они же, подобно Адаму, нарушили завет Мой". Почему так? Потому что, как говорит Псалмопевец, "они были связаны и пали" (Пс 19, 9). Знайте, что на вас жалуются бедные братья, что вы составляете множество установлений и возлагаете их на плечи подчиненных, а вы, которые их составляете, не хотите их соблюдать. И это относится более к руке, нежели к речи прелатов. Поэтому Господь сказал о некоторых, Мф 23, 3: "Ибо они говорят, и не делают". В Книге Ездры также говорится: "Рука знатнейших и главнейших была в сем беззаконии первою", 1 Езд 9, 2. Поэтому прекрасно говорит блаженный Иоанн Хрисостом о словах Господа, которыми Он осуждает книжников и фарисеев, Мф 23, 4: "Связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их": "Хочешь явить себя святым и быть им? К жизни своей будь строг, к жизни других – снисходителен. Пусть люди слышат, что тяжкую работу ты делаешь сам, а малую /f. 336a/ поручаешь другим"[1225]. Именно так поступал Юлий Цезарь, который, как можно прочитать, никогда не говорил своим воинам: "Пойдите и сделайте", но: "Пойдем и сделаем это", всегда присоединяя себя к ним. Отсюда Амвросий: "Низший охотно делает, когда он видит, как то же делает высший"[1226]». Итак, на этом капитуле из-за речей такого рода отказались от введения установлений[1227].

Так вот, брат Иоанн, генеральный министр, написал письмо, которое он разослал всему ордену, предписывая, чтобы все братья повсюду исполняли церковную службу одинаково в соответствии с правилами; этого прежде не было, так как, если в монастыре служили на исходе утра какую-либо мессу по усопшим, то довольствовались отдельными местами из нее, а в другой, которая случалась в тот день, в воскресенье или в праздник, примерно треть вообще пропускали. И делали многое другое, как я видел своими глазами, что было или против правил, или вообще выходило за их рамки. Все это достопочтенным отцом нашим Иоанном Пармским, генеральным министром, было изменено к лучшему.

Из-за учения аббата Иоахима, которому был чересчур привержен, он стал ненавистен некоторым министрам и папе Александру IV, и папе Николаю III[1228], которые оба, будучи кардиналами, являлись управителями, протекторами и корректорами ордена; прежде они глубоко любили его, как себя самих, за его знания и святую жизнь. Поэтому много времени спустя господин Джованни Гаэтано, который стал папой Николаем III, как-то взял его за руку и дружески повел по дворцу, говоря: «Поскольку ты велик своими советами, разве не лучше было бы для тебя и для твоего ордена, чтобы ты был здесь с нами, кардиналом в курии, а не следовал глупцам, "пророчествующим от собственного своего сердца" (Иез 13, 17)?» Брат Иоанн в ответ сказал папе: «Я не забочусь о почестях от вас, ибо за это /f. 336b/ восхваляется всякий святой, во славу которого поется: "И не искал он славы земной, но достиг Царства Небесного"[1229]. Что же касается советов, то скажу вам, что я бы охотно давал здравые советы, если бы были желающие меня слушать, но в римской курии ныне редко говорят о чем-либо другом, кроме войн и обманов, а не о спасении душ». Выслушав это, папа вздохнул и сказал: «Мы так привыкли верить, что все, что мы говорим и делаем, будет полезно». Брат Иоанн ответил ему: «А блаженный Григорий, как читаем в Диалоге[1230], сожалел о таких». После чего, будучи отпущен, брат Иоанн вернулся в скит в Греччо, где он обычно жил.

Как-то в другой раз, когда я жил в Равенне[1231], сказал мне брат Варфоломей Каларозо из Мантуи, который был лектором и министром миланским и римским, а тогда жил наравне со мной в монастыре в Равенне как частное лицо, то есть без каких-либо почестей: «Я говорю вам, брат Салимбене, что брат Иоанн Пармский смутил самого себя и свой орден. Ведь он обладал такими знаниями и святостью и отличался такой прекрасной жизнью, что мог поправлять римскую курию, и ему бы поверили. Но после того, как он стал следовать пророчествам выдумщиков, он навредил самому себе, а также немало и своим друзьям». И я сказал ему в ответ: «И мне тоже так кажется, и я немало грущу, ибо я очень любил его. Но иоахимиты говорят: Апостол говорит, 1 Фес 5, 19–20: "Духа не угашайте. Пророчества не уничижайте". И Соломон говорит, Притч 29, 18: "Без откровения свыше народ необуздан". И Церковью не уничижается пророчество Валаама, так как известно, что он сказал истину, предсказав рождение /f. 336c/ Христа, как не уничижается и Каиафа, пророчествовавший о Его смерти такими словами: нужно было одному человеку умереть за народ, чтобы не погибли одновременно все. Что подтвердил даже Сам Господь, сказав, Лк 24, 26: "Надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою"». Выслушав все это, брат Варфоломей сказал мне: «И ты также был иоахимит». Я сказал ему: «Вы верно говорите. Но после того, как умер Фридрих, бывший император, и закончился год 1260, я полностью оставил это учение и предпочитаю верить только тому, что вижу». И он сказал мне: «Да будешь ты благословен! Если бы так поступил брат Иоанн, он бы успокоил души своих братьев».