Однако я не очень верю, что среди ломбардцев воцарится мир, ибо то, что происходит, можно сравнить с детской забавой, когда один кладет ладони на колени, а другой накрывает их своими, и тот, кто хочет оказаться победителем, должен вытянуть руки из-под низу и шлепнуть ими по рукам противника, и таким образом может считать себя победителем. Впрочем:

И победитель бывает порой побежден побежденным[2483].

(Пер. М. Л. Гаспарова)

Отсюда следующее:

Примечательный и заслуживающий рассказа пример на стих, Сир 12,10: «Не верь врагу твоему вовек», а также на стих, Сир 11, 29: «Не всякого человека вводи в дом твой». Подобное найдешь ниже, лист 506[2485]

То, что мы намереваемся сказать, очевидно для всех. За дни моей жизни довелось мне быть свидетелем того, как пармцы, державшие сторону императора и находившиеся в Борго Сан-Доннино, обратились с просьбой к своим согражданам, оставшимся в городе, чтобы те приняли их обратно с миром[2486]. Так и произошло. Но, вступив в город, бывшие изгнанники вознамерились потягаться на равных с теми, кто держал сторону Церкви. И от этого так умножились раздоры, что сторонников императора в конце концов снова изгнали из Пармы, по слову Писания, Пс 35, 13: «Низринуты и не могут встать». Похожее случилось и с жителями Болоньи[2487], Модены[2488] и Реджо[2489], а также с жителями Кремоны. В этом городе сторонники Империи с большим воодушевлением /f. 456a/ и великими почестями приняли обратно своих сограждан, а те, не прошло и месяца, коварным и обманным путем отплатили злом за добро, ибо сторонники Церкви с позором изгнали и принудили к бегству другую сторону[2490]. Так что прекрасный совет дает Иеремия, 9, 4–5: «Берегитесь каждый своего друга, и не доверяйте ни одному из своих братьев; ибо всякий брат ставит преткновение другому, и всякий друг разносит клеветы. Каждый обманывает своего друга, и правды не говорят: приучили язык свой говорить ложь, лукавствуют до усталости». И у сына Сирахова сказано, 12, 10–12: «Не верь врагу твоему вовек, ибо, как ржавеет медь, так и злоба его: хотя бы он смирился и ходил согнувшись, будь внимателен душею твоею и остерегайся его, и будешь пред ним, как чистое зеркало, и узнаешь, что он не до конца очистился от ржавчины; не ставь его подле себя, чтобы он, низринув тебя, не стал на твое место; не сажай его по правую сторону себя, чтобы он когда-нибудь не стал домогаться твоего седалища, и ты наконец поймешь слова мои и со скорбью вспомнишь о наставлениях моих».

Вот почему мудро ответила змея тому, кто хотел с ней замириться после великих обид, учиненных обеими сторонами друг другу, как явствует из примера, который и я нередко приводил, да и сам слышал от других. Говорится в нем, что у одного знатного господина был замечательный сад, полный чудесных плодов, прекрасных на вид и приятных и сладких на вкус. Как-то садовник обнаружил в нем змею и с мотыгой погнался за ней до самой норы, желая ее убить. Забилась змея в нору и оттуда обратилась к человеку /f. 456b/ с такими словами: «Не убивай меня, а лучше пощади. Тебе не будет убытка от того, что я буду жить с тобой в этом саду. Я буду питаться падалицей, которая и так пропадает, а ты зато приобретешь во мне друга, который будет развлекать тебя речами и в трудах твоих, и в досугах». Такую вот речь держала змея, и показалось человеку, что говорит она разумно. И сказал он ей: «Я не только дозволю тебе все, о чем ты меня просишь, но даже возьму тебя с собой в дом и буду кормить со своего стола все то время, что ты захочешь быть со мной».

Так они прожили вместе немало дней. Как-то раз, когда человек отлучился из дома, змея заползла в колыбель к его сыну и умертвила спавшего младенца, а затем скрылась прочь и вернулась в нору, в сад, где и затаилась. Вернулся человек домой, увидел, что сын его мертв, а змеи и след простыл. Зарыдал он от горя, а затем схватил мотыгу и бросился на ее поиски, пылая жаждой мести. Змея же, понимая, сколь много зла она причинила человеку, была начеку. В конце концов человек как-то наткнулся на нее, когда она спала, и прежде чем та скрылась у себя в норе, отхватил мотыгою добрую часть ее хвоста и тем смягчил свое горе, вызванное смертью сына. После этого прошло немало дней, человеку вновь попалась на глаза змея, и он обратился к ней со словами: «Давай мириться!» «Нет, – отвечала ему змея, – ты не сможешь больше меня полюбить, как прежде, ибо всякий раз будешь вспоминать о смерти своего сына, да и я также не смогу тебя полюбить, ибо не смогу забыть, что именно ты меня искалечил и лишил хвоста. Пусть же каждый из нас поступает так, как ему лучше, и это будет разумнее и полезнее как для тебя, так и для меня».

Что же до Италии, то она обязана императору Фридриху тем, что разделилась на партии[2491] /f. 456c/ и страдает от несчастий, которые терзают ее и сегодня, и нет им ни конца, ни края из-за людской порочности и козней диавола, которого называют врагом человека и который «посеял между пшеницею плевелы и ушел», Мф 13, 24. А если хочешь знать, куда он ушел, послушай, Апок 12, 17: «Чтобы вступить в брань с прочими от семени ее»[2492].

Об отвратительных поступках императора Фридриха[2493]

Покинул Фридрих этот мир, и если в этом человеке и были какие-либо достоинства, то было немало и недостатков и дурных качеств, как явствует из приведенного далее примера.

После отлучения его от Церкви папой Григорием IX[2494] случилось императору попасть в те края, где пребывал патриарх Аквилейский, человек достойный и дядя ландграфини, святой Елизаветы. Звали его господин Бертольд, я с ним встречался и был лично знаком. Фридрих послал к нему сказать, чтобы он явился к нему, дабы вместе выслушать мессу. Патриарх же, узнав об этом еще до того, как к нему явился императорский гонец, призвал к себе цирюльника и приказал пустить себе кровь, после чего улегся в постель и принялся за трапезу; и послал он к императору сказать, что не может прийти к нему слушать мессу, ибо ему только что пустили кровь, и теперь он обедает, лежа в постели. Император еще раз послал к нему сказать, чтобы он оставил все свои увертки и явился к нему. Патриарх, дабы его больше не терзали, смиренно согласился. И, придя к нему, вместе с ним выслушал мессу. О таком, как можно прочесть, император Константин высказался в следующих словах: «Кто тщится совершить нечто плохое, тот стремится похитить и использовать добро»[2495]. И Иоанн с Павлом сказали о Юлиане Отступнике[2496]: «Тем, что однажды Юлиан отрекся от лица Бога, /f. 456d/ он пытается и других увлечь за собой к погибели»[2497]. Случилось все это в Тревизской марке, в городе Виченце, на праздник Пятидесятницы[2498].