Подобно тому как стоики видят счастье человека единственно в доблести духа, так эпикурейцы – только в наслаждениях тела[1497]. Жизнь их прекрасно описана в Прем 2, 1–9, где говорится: нечестивые «неправо умствующие говорили сами в себе: "коротка и прискорбна /f. 356c/ наша жизнь, и нет человеку спасения от смерти, и не знают, чтобы кто освободил из ада. Случайно мы рождены и после будем как небывшие: дыхание в ноздрях наших – дым, и слово – искра в движении нашего сердца. Когда она угаснет, тело обратится в прах, и дух рассеется, как жидкий воздух; и имя наше забудется со временем, и никто не вспомнит о делах наших, и жизнь наша пройдет, как след облака, и рассеется, как туман, разогнанный лучами солнца и отягченный теплотою его. Ибо жизнь наша – прохождение тени, и нет нам возврата от смерти: ибо положена печать, и никто не возвращается. Будем же наслаждаться настоящими благами и спешить пользоваться миром, как юностью; преисполнимся дорогим вином и благовониями, и да не пройдет мимо нас весенний цвет жизни; увенчаемся цветами роз прежде, нежели они увяли; никто из нас не лишай себя участия в нашем наслаждении; везде оставим следы веселья, ибо это наша доля и наш жребий"».

Это те, как говорит Апостол, 1 Кор 15, 32, которые говорят: «Станем есть и пить, ибо завтра умрем!» Но послушай о средстве: «Не обманывайтесь: худые сообщества развращают добрые нравы. Отрезвитесь, как должно, и не грешите» (1 Кор 15, 33–34). Также Гал 6, 7–8: «Не обманывайтесь: Бог поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнет: сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление; а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную». Об этом Дамаскин говорит: «Если нет воскресения из мертвых, то следует считать блаженными диких животных, которые имеют беспечальную жизнь»[1498]. Об этом Апостол говорит, 1 Кор 15, 19: «И если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее /f. 356d/ всех человеков». Но это не так. Напротив, как он говорит в другом месте, Кол 3, 3–4: «Ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге. Когда же явится Христос, жизнь ваша, тогда и вы явитесь с Ним во славе». И это то, о чем мы молим в секвенции, говоря:

Шестая странность и чудачество Фридриха, как я писал в другой хронике[1499], проявились в том, что он на каком-то обеде до отвала накормил двух людей, одного из которых послал затем спать, а другого – охотиться, а на следующий вечер заставил обоих опорожнить желудок в его присутствии, желая узнать, кто лучше переварил обед. И врачами было установлено, что тот, кто спал, лучше справился с перевариванием пищи.

Седьмой и последней его странностью и чудачеством было, как я также указал в другой хронике, что, когда однажды, находясь в каком-то дворце, он спросил Михаила Скота, своего астролога, на каком расстоянии от неба находится дворец, и тот ответил, как ему представлялось верным, Фридрих отправил его в другие земли королевства, под предлогом проведения измерений, и удерживал его там в течение нескольких месяцев, велев строителям или плотникам так уменьшить размеры дворцового зала, чтобы никто не мог этого заметить. И так и было сделано. И когда, спустя много дней, в том же дворце император встретился с вышеупомянутым астрологом, то, начав как бы издалека, он спросил у него, таково ли расстояние до неба, как он сказал в прошлый раз. А тот, произведя расчет, ответил, что или небо поднялось, или, наверное, земля сжалась. И тогда император понял, что перед ним настоящий астролог.

И о многих других его чудачествах я слышал и знаю, но умолчу о них ради краткости изложения, а также потому, что мне противно /f. 357a/ перечислять столько его глупостей и потому что я спешу перейти к рассказу о других вещах.

Этот император однажды произносил шутливую речь в присутствии домашних в своем дворце, говоря, как это делают кремонские послы, направляемые к нему их согражданами: сначала хвалят один другого, многократно упоминая, какой он знаменитый господин, мудрый, богатый и могущественный; а затем, после взаимного восхваления, переходят к обсуждению дел. Да и сам император терпеливо сносил, оставляя безнаказанными, насмешки, издевки и брань потешников и часто не показывал вида, что он слышит, в противоположность тем, кто хочет тотчас отомстить за нанесенные им оскорбления. Но они поступают нехорошо, ибо в Писании сказано, Сир 10, 6: «Не гневайся за всякое оскорбление на ближнего, и никого не оскорбляй делом». Также Притч 12, 16: «У глупого тотчас же выкажется гнев его, а благоразумный скрывает оскорбление». Поэтому, когда однажды он был в Кремоне, после разрушения города Виттории[1500] пармцами, и ударил рукой по горбу какого-то потешника из тех, что зовутся «рыцарями двора»[1501], и сказал: «Господин Даллио, когда откроется этот ларчик?», – тот ему ответил: «Господин, его не так легко открыть, потому что я потерял ключ в Виттории». Император, услышав, как тот ему напоминает о его печали и позоре, застонал и сказал: «Я потрясен и не могу говорить» (Пс 76, 5). Однако он никак не отомстил острослову, чтобы впоследствии не было ему огорчением[1502], что он свел счеты с таким человеком. Этот Даллио был феррарцем и моим знакомым, и даже другом. В Парме он женился и поселился там сразу после разрушения Виттории. Его жена была сестрой брата Эгидия Буделло, который был братом-миноритом. Если бы он нанес такое оскорбление Эццелино да Романо, тот бы велел /f. 357b/ его ослепить или, наверно, повесить. Также в другой раз императора, присутствовавшего при осаде Берчето[1503], поднял на смех Виллано дель Ферро, и император терпеливо снес это: он спросил, как называются осадные орудия и метательные машины, которые там находились, а Виллано дель Ферро назвал их какими-то смешными словами, а именно: «сбенья» и «сбеньоин»[1504]. Император же только усмехнулся и отвернулся от него.

Теперь, наверно, следует сказать, как был рожден император Фридрих, то есть от каких предков он происходит. Его отцом считался император Генрих VI[1505], а матерью – королева Констанция; она была сицилийкой, дочерью Вильгельма[1506], короля Сицилии. Чтобы ты лучше разобрался в его происхождении, тебе нужно обратиться к более ранним событиям.

В лето Господне 1075 папой стал Григорий VII[1507]; это был монах Гильдебранд. И он был на престоле 13 лет, 1 месяц, 4 дня. Он был пленен в ночь Рождества Господня[1508] в церкви Святой Марии – Санта Мария Маджоре. В пятницу, за 12 дней до июньских календ, в мае месяце, 21 дня[1509], король Генрих впервые прибыл в Рим. А на одиннадцатый год апостольского служения Григория в Рим вступил Роберт Гвискар, герцог норманнов, в мае месяце, 28 дня[1510]. И когда Григорий находился там, в Рим прибыл император Генрих III[1511], с Гвибертом, архиепископом Равеннским. Генрих III желал сместить Григория и поставить ему на смену Гвиберта, но жители Рима, будучи на стороне папы, не хотели открыть ворота императору. Ведь он был ужасным человеком и всегда, пока был жив, боролся против Церкви. И император, атаковав, разрушил римские городские стены.