В тот самый день, когда в Реджо начались вышеупомянутые события, Монако да Каносса, или да Бьянелло, лично отправился к городской тюрьме, и со своими вооруженными людьми разбил и открыл темницу, и вывел оттуда всех окованных скорбью, и железом, и тьмой, и тенью смертною[2587], и сорвал с них оковы, и позволил им удалиться свободными. И были среди них те, кого горожане подвергли вечному изгнанию, и кто там сидел уже давно и долго, и наступило для них «тогда освещение и радость, и веселье, и торжество» (Есф 8, 16) великое. И благодарили они Монако, и обещали, что отныне готовы почитать его и служить ему во веки веков.

В тот день в городе Реджо господин Якопино Панчери и сын его Томмазино храбро напали на вражескую сторону, словно львы, устремляющиеся на добычу, «готовые сокрушить ... даже железные стены» (2 Мак 11, 9). /f. 484a/ И убили коня под Томмазино, когда он ввязался в схватку с противником на площади Роберти. Сам же господин Якопино, отправившись к воротам Святого Назарии, не с тем, чтобы выйти из города или отступить, но желая позаботиться заранее, чтобы ворота оставались открытыми, когда он будет возвращаться к себе домой, наткнулся на множество вооруженных людей, а поскольку ему было с ними не справиться, то пришлось ему самому уйти из города. Ибо Лупичини отложились от сторонников господина Роландино из-за недавнего родства с господином Маттео да Фолиано. Ведь господин Гарсендонио взял дочь господина Маттео за своего сына Уголино, и другие из числа сторонников господина Роландино да Каносса и господина Якопино Панчери не были готовы воевать. А некоторые ушли из города и укрылись в замках.

Тогда и разорили дома некоторых жителей, и унесли оттуда решительно все, как то: запасы пшеницы и вина, и всю утварь; в следующие же дни их разрушили до основания, а именно: дома господина Якопино, Бартоломео и Бонаккорсо Панчери, Альбертино Индузиати, господина Уго ди Коррадо и господина Роландино да Каносса, и господина Манфредино ди Гверчо.

Также в тот день, когда случились эти беспорядки, после девятого часа, сбежалось к обители братьев-миноритов множество негодяев и разбойников, желая туда проникнуть и похитить вклады. Когда это увидали братья, они ударили в большой колокол, и тотчас прискакал в полном вооружении на своем боевом коне господин Гвидо да Триполи, как я видел своими глазами, и напал на них с дубиной, и обратил всех в бегство. И обернулся он ко мне и сказал: «Эй, братья, почему у вас нет добрых палок, чтобы колотить этих мерзавцев и не дать им себя ограбить?» /f. 484b/ Я же отвечал ему, что нам не дозволяется бить кого бы то ни было, ибо говорит Господь, Мф 5, 39: «Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую». Но что этого не следует делать буквально, Господь показал, когда ударившему его по щеке рассудительно сказал в ответ, Ин 18, 23: «Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?» Однако предрекал Иеремия о Нем, Плач 3, 30: «Подставляет ланиту свою биющему его, пресыщается поношением». Так вот, некий святой отец все это и исполнил буквально.

Когда некто, одержимый бесом, ударил его [святого] в щеку, тот подставил для удара вторую. И посрамленный таким смирением диавол тотчас вышел из тела одержимого и больше не терзал его. Посему говорит Апостол, Рим 12, 21: «Не будь побежден злом, но побеждай зло добром». И еще Господь говорит, Мф 5, 40: «Кто захочет ... взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду». Тогда я понял, что истину сказал Исаия, 9, 5: «Ибо всякое насилие, и грабеж, и возмущение ... будут отданы на сожжение, в пищу огню»[2588].

Кроме того, в эти дни господин Роландино да Каносса и господин Франческо да Фолиано со своим братом, настоятелем из Карпинети[2589], и господин Якопино Панчери со своим сыном Томмазино, и с ними многие другие из их сторонников пошли в Парму и приказали сделать знамена и вымпелы и подготовить военное снаряжение, чтобы идти к своим замкам, которые были у них в Реджийском епископстве, для сражения против враждебных им «внутренних» реджийцев, находившихся в городе. И в какой-то день люди из Джессо совершили набег и увели быков и коров с пастбищ жителей Ронколо. Видя это, жители Ронколо увезли свое имущество в Пармское епископство и, покинув дома, оставили свою деревню пустой. А жители Кваттро Кастелла перевезли свои дома /f. 484c/ и поставили их вокруг горы, где находится Бьянелло, на ее с вершине. То же сделали жители Каурезаны, Фарнето, Корниано и Пьяццолы, поставив дома со всех сторон горы Луччо, на самой ее вершине. И люди из Оливето поступили так же. А жители Биббьяно, боясь грядущей войны, сделали укрепления. Жители же Сан-Поло д'Энца в Кавьяно поставили свои дома вокруг приходской церкви, выкопали рвы и наполнили их водой, чтобы обезопасить себя перед лицом грабителя. Так обстоят дела сегодня; конец их неведом, «ибо меч поядает иногда того, иногда сего» (2 Цар 11, 25).

Моденцы же, услышав обо всех бедствиях, постигших реджийцев, весьма испугались и склонялись к тому, чтобы изгнать своих сограждан, пришедших из Сассуоло, с которыми они незадолго до этого уже заключили мир. А те сказали им, что они готовы, следуя их воле, идти в изгнание, подчиниться их решениям и делать все, чего они захотят. И побежденные таким смирением моденцы не тронули своих сограждан, пришедших из Сассуоло, и никуда их не выслали, но еще сильнее, чем прежде, укрепили договор о мире и дружбе[2590], и устроили пиршества и сочетались взаимными браками, и соединились друг с другом родственными узами[2591].

Также в вышеозначенном году некий пизанский мастер по отливке колоколов, находившийся в Парме, сделал для пармской коммуны большой, красивый и хороший колокол. И должен был он сделать другой, для кафедрального собора, а расходы на его изготовление взял на себя господин кардинал, происходивший из Гайнаго[2592]. Годом раньше[2593] этот мастер уже сделал один колокол для коммуны, но из-за нехватки металла при отливке у него не оказалось ушей, и поэтому /f. 484d/ его разбили, ибо он никуда не годился. Также еще раньше другой мастер из Пизы сделал еще один колокол, но он оказался незвучным и его не было слышно издали. А когда его подняли с земли и повесили над небольшой деревянной башней возле императорского дворца, который в Парме находится на Арене, он упал с этой башни на землю, но никому не причинил вреда, только сломал ногу одному молодому человеку, который перед этим побил своего отца, и это не осталось безнаказанным, как показало это несчастье с ним и Божий суд. Ибо ударить отца или мать – худший грех, чем просто злословить их, хотя Господь и заповедал, что «злословящий отца или мать смертью да умрет», Мф 15, 4.