и:

и:

и:

А на эту секвенцию:

он сочинил приятный кант, и его с удовольствием поют, потому что раньше она имела нестройную и неприятную для пения мелодию. Текст же этой секвенции написал Рикард из Сан-Витторе; он же сочинил и много других секвенций. Генрих из Пизы сочинил усладительную мелодию к гимнам в честь святой Марии Магдалины, написанным упомянутым /f. 286c/ канцлером парижским, а именно:

а также и к другим гимнам, следующим за этим. Он также сочинил секвенцию о Воскресении Господнем, текст и мелодию, а именно:

Второй кант в этой секвенции, то есть контракант, сочинил брат Вита из ордена братьев-миноритов, из города Лукки, лучший кантор мира своего времени в том и другом распеве, то есть в пении «кантус фирмус» и «кантус фрактус». Голос у него был высокий, или тонкий, и весьма приятный для слуха. Не было таких, кто бы слушал его неохотно. Пел он в присутствии епископов, архиепископов, кардиналов и папы, и все они с удовольствием его слушали. Если кто-нибудь начинал разговаривать в то время, как брат Вита пел, тотчас же в ответ слышались слова сына Сирахова: «Не мешай музыке», 32, 5[783]. Если же он начинал петь, а в то время в ежевичном кусте или на ограде пела филомела, то есть соловей, то птица умолкала и внимательно слушала брата Виту, не улетая, а потом снова принималась петь, и так, сменяя друг друга, звучали их приятные и сладостные голоса. Что же касается пения, брат Вита был в этом настолько любезным, что, когда его просили, никогда не отказывался петь, ссылаясь на вред для голоса по случаю холода или по какой-либо иной причине. И посему те стихи[784], что обычно произносят про певцов, не могли относиться к нему:

У брата Виты были мать и сестра, и были они прекрасными и приятными певицами. Он сочинил известную секвенцию: О Мария, свет надежды[785], текст и мелодию. Сочинил он также много кантилен мелодичного звучания, то есть в жанре «кантус фрактус», которыми мирские клирики весьма услаждаются. /f. 286d/ Он был моим учителем пения в своем городе Лукке в том году, когда произошло наводящее ужас солнечное затмение, в 1239 году. Также, когда господин Фома из Капуи, кардинал римской курии и лучший сочинитель курии, написал эту секвенцию: Дева, Матерь, радуйся, и попросил брата Генриха из Пизы сочинить к ней мелодию, и тот сочинил усладительный и прекрасный и приятный на слух напев, брат Вита сочинил к ней второй кант, то есть контракант. Ибо когда брат Вита находил какую-либо простую мелодию брата Генриха, он всегда охотно сочинял к ней контракант.

Этого брата Виту взял к себе архиепископ Равеннский господин Филипп, чтобы он находился в его окружении. Господин Филипп был в то время легатом в патриархатах Аквилеи и Градо, в городах и провинциях Рагузы, Равенны, Милана и Генуи, да и вообще в Ломбардии, Романье и Тревизской марке. А взял он его то ли потому, что тот был его земляком, то ли потому, что Вита был братом-миноритом, то ли потому, что он умел хорошо петь и сочинять. Скончался брат Вита в Милане и похоронен в обители братьев-миноритов. Был он худощав, строен и ростом выше брата Генриха. Голос его больше подходил для камерного пения, чем для хорового. Он много раз выходил из ордена миноритов, вступал в орден святого Бенедикта, и много раз возвращался. И когда брат Вита хотел вернуться, папа Григорий IX ему всегда разрешал из-за его любви к блаженному Франциску и из-за его сладостного пения. В самом деле, однажды он так сладостно пел, что некая монахиня, слушавшая его, выпрыгнула из окна, дабы последовать за ним. Но не /f. 287a/ смогла, ибо при этом сломала себе берцовую кость. Это слушание было не таким, о котором сказано в конце Песни Песней: «Жительница садов! товарищи внимают голосу твоему, дай и мне послушать его» (8, 13). Посему хорошо сказал брат Эгидий, перуджиец (не потому что он был родом из Перуджи, а потому что он там долго жил и там окончил жизнь, человек восторженный и всецело преданный Богу, четвертый брат в ордене, считая блаженного Франциска). А он сказал[786]: «Великая милость – не иметь милости». Это говорил он не о милостях, данных бескорыстно, а о милостях нажитых, ради которых иные часто плохо делают дела свои.

Брат Генрих из Пизы был, конечно, моим задушевным другом и воистину таким, о котором сказал Мудрец, Притч 18, 25: «И бывает друг, более привязанный, нежели брат». В самом деле, и у него в ордене был брат, мой ровесник, и у меня был брат, его ровесник, и он, по его словам, меня любил гораздо больше, нежели своего родного брата; и хотя сказано, Сир 13, 32[787]: «С трудом найдешь ты лицо доброе – признак сердца доброго», – сие ни в коей мере не могло к нему относиться. Став министром в Греции, провинции Романии, он дал мне письмо-послушание, по которому я мог бы, если бы захотел, прибыть к нему с любым товарищем и находиться в его провинции. Кроме того, он обещал дать мне Библию и много других книг. Но я так и не отправился к нему, ибо в тот самый год, когда он туда прибыл, он закончил свой земной путь. Скончался же он на каком-то провинциальном капитуле, созванном в Коринфе. Здесь же он был похоронен и упокоился в мире. Слушавшим же его на капитуле /f. 287b/ братьям он напророчил, то есть предсказал будущее: «Ныне мы делим книги усопших братьев, но, быть может, в скором времени будут делить и мои». Поистине так и случилось, ибо на этом же капитуле поделили и его книги. Исполнилось сказанное сыном Сираховым, 37, 18: «Душа человека иногда более скажет».

Составитель хроники просит прощения за то, что он иногда ради пользы дела допускает отступления, и за то, что употребляет единственное и множественное число, когда ему угодно. Обрати внимание, что здесь излагается нечто, что, по-видимому, относится к прологу хроники. Смотри выше, где говорится о значении хроники, лист 100[788]

И поскольку иногда кажется, что мы допускаем кое-где отступления от начатой темы, нас следует извинить по трем причинам. Во-первых, неожиданно для нас встречается такое, чего мы, если не хотим поступиться совестью, никоим образом не можем обойти молчанием, ибо, как сказано, Ин 3, 8: «дух дышит, где хочет», и «человек не властен над духом», Еккл 8, 8. Во-вторых, мы всегда повествуем о вещах хороших, полезных и достойных того, чтобы о них сообщить, которые для истории могут иметь большую ценность. В-третьих, потому что после отступления мы благополучно возвращаемся к начатому предмету и вследствие этого ничем не нарушаем правдивость исходного повествования.