Однако следует иметь в виду, что времена различны и одно время имеет более привлекательные для изложения события, нежели другое, а мы можем излагать события только так, как они происходили в действительности и как мы видели собственными глазами в течение многих лет, со времени правления Фридриха и после его смерти вплоть до наших дней, когда мы это пишем, а именно, в лето Господне 1284. О разных же временах говорит Мудрец, Еккл 7, 10: «Не говори: "отчего это прежние дни были лучше нынешних?", потому что не от мудрости ты спрашиваешь об этом».

А что касается того, что мы иногда употребляем то единственное число, то множественное и наоборот, то не следует беспокоиться об этом, потому что это обычное явление для Священного Писания, ибо метаплазм часто встречается в пророчествах. «Метаплазм есть некоторое /f. 287c/ преобразование правильной и обычной речи в другой вид ради красоты метрики или по необходимости». Так говорит Донат[789] в книге «Варваризмы» и приводит на все случаи поэтические примеры. Но оставим это грамматикам. Мы ведь стремимся говорить грамматически правильно, но не обучать грамматике. Даже Григорий в прологе к «Моралиям»[790], толкуя книгу Иова, говорит: «Я отверг правила ораторского искусства, основывающиеся на требованиях формального обучения. Я не избегаю встреч с йотацизмом, не гнушаюсь варваризмами, пренебрегаю соблюдением порядка слов и даже правильным употреблением падежей при предлогах, поскольку весьма недостойным полагаю подчинять глаголы небесного вещания правилам Доната. В самом деле, это не соблюдалось даже некоторыми переводчиками великого текста Священного Писания. А поскольку наше толкование основано, разумеется, на Писании, то приличествует, конечно, чтобы оно походило на свою мать, как походит на нее рожденное от нее дитя».

Действительно, как говорит блаженный Григорий, Священное Писание не подчиняется, не ограничивается и не сдерживается правилами грамматики; сие мы можем доказать следующими примерами. Вот Псалмопевец говорит: «Ибо и свидетельства твои есть мое размышление» (118, 24)[791]. Грамматик сказал бы: «суть мое размышление». Еще: «Во время гнева Твоего Ты сделаешь их, как печь огненную; во гневе Своем Господь погубит их, и пожрет их огонь», Пс 20, 10. Видишь, как в одном и том же стихе он переходит от второго лица к третьему? Апостол также переходит от множественного числа к единственному, говоря, Гал 6, 1: «Братия! если и впадет человек в какое согрешение, вы, духовные, исправляйте такового /f. 287d/ в духе кротости, наблюдая каждый за собою, чтобы и ты не был искушен»[792].

К тому же надо знать, что язык некоторых писателей, или сочинителей, был сладостный, приятный и медоточивый, как у Иова и Исаии, Иисуса, сына Сирахова, Иоанна Хрисостома, блаженного Григория, блаженного Бернарда и у многих других. К любому из них могут подойти слова Мудреца, Притч 16, 21: «Сладкая речь прибавит к учению». А некоторые в своих сочинениях очень темны, как Осия[793], Тит Ливий[794], Орозий[795] и блаженный Амвросий[796]. Последний в житии, написанном о некоей деве в Антиохии, так темно изъясняется, что его с трудом можно понять. И следует заметить, что как Осия среди пророков и Марк среди евангелистов, и Амвросий среди ученых, так Орозий среди историков считается тяжелым, трудным и темным.

Об Осии известно, что каждый стих его едва связан с другим. Посему блаженный Иероним говорит: «Осия не причесан и говорит как бы притчами»[797].

О Марке также известно, что он следовал Матфею. Ибо он повторяет то, что уже сказал Матфей, не прибегая к словесному украшению; ибо стиль его не отточенный, грамматика тяжелая и неясная. Однако, поскольку он был краток, о нем весьма похвально отзывались святые отцы и особенно Беда, истолковавший его[798].

А темный стиль Амвросия вполне заметен в его толковании Луки, и в других его сочинениях, и особенно в пасхальной проповеди «Достойно и подобающе», и в житии под названием «О некоей деве в Антиохии».

А об Орозии следует знать, что он был испанцем из какого-то небольшого городка близ моря, название которого раньше я знал, но теперь не припомню, и звали его Павел Орозий. Был он священником и монахом. И как блаженный /f. 288a/ Августин сочинил в связи с язычниками книгу «О Граде Божием», так и пресвитер Орозий по просьбе блаженного Августина написал свою историю. Посему папа Геласий[799] в своей декреталии о подлинности книг говорит: «Также мы воздаем хвалу Орозию, ученейшему мужу, за то, что он написал весьма необходимую для нас историю против клевет язычников и составил ее с удивительной краткостью». Да будет достаточно сказанного на эту тему.

Я же при написании различных хроник пользовался простым и понятным слогом, дабы моя племянница, для которой я писал, могла уразуметь то, что читает; и не о словесном украшении заботился я, но лишь о том, чтобы правдиво изложить события. А племянница моя – сестра Агнесса, дочь брата моего, – достигнув развилки пифагорейской буквы[800], вступила в монастырь ордена святой Клары и пребывает там, служа Иисусу Христу, по сей день, в лето Господне 1284, когда я это пишу. А сия сестра Агнесса, племянница моя, очень хорошо знает Священное Писание, у нее хороший ум и память, речь ее приятна и красноречива, так что о ней с полным основанием можно сказать: «Благодать излилась из уст Твоих; посему благословил Тебя Бог на веки» (Пс 44, 3). Теперь же возвратимся к ходу начатой истории.

Итак, когда папа Иннокентий IV в лето Господне 1245 низложил императора Фридриха, тот был сильно раздражен, «как медведица в поле, у которой отняли детей» (2 Цар 17, 8). «И собрались к нему все притесненные и все должники и все огорченные душею, и сделался он начальником над ними», 1 Цар 22, 2. А он /f. 288b/ мог, соответственно, сказать слова из Исаии, 3, 7–8: «Не делайте меня вождем народа. Так рушился Иерусалим, и пал Иуда». Но послушай, что говорит Мудрец, Притч 17, 12: «Лучше встретить человеку медведицу, лишенную детей, нежели глупца с его глупостью». Каковым и был Фридрих, не оценивший благодеяний Церкви[801], полученных им, более того, он был непреклонным и жестоким гонителем Римской церкви; но он не остался безнаказанным, ибо сказано: «Души убиваемых возопят, и Бог не позволит уйти без отмщения», Иов 24, 12[802]. То же говорит Мудрец, Притч 17, 13: «Кто за добро воздает злом, от дома того не отойдет зло». Вот это, как мы ясно видим, исполнилось на Фридрихе, чей дом был полностью уничтожен. Посему Иов говорит, 18, 17–19: «Память о нем исчезнет с земли, и имени его не будет на площади. Изгонят его из света во тьму и сотрут его с лица земли. Ни сына его, ни внука не будет в народе его, и никого не останется в жилищах его».

Итак, в лето Господне 1247 некоторые пармские рыцари, изгнанные императором, жили в Пьяченце. Были они мужами благоразумными, сильными и храбрыми, и весьма «опытны в бою» (Песн 3, 8), но «огорченные душею» (1 Цар 22, 2), потому что дома их в Парме были разрушены и потому что «худая жизнь – скитаться из дома в дом» (Сир 29, 27) (ибо они были изгнанниками и скитальцами, у них были большие семьи и мало денег, поскольку им пришлось покинуть Парму внезапно, чтобы их не захватил и не увел с собой император). И вот они ушли из Пьяченцы, вошли в Парму и /f. 288c/ в 15-й день от начала июня изгнали сторонников императора.