И «умножилось зло на земле» (1 Мак 1, 9 )[805]; и умножились чрезмерно птицы и лесные звери – фазаны и куропатки и перепела, зайцы и козы, олени, буйволы, кабаны и хищные волки. Ведь волки не находили по старой привычке в селах животных для своей поживы – ягнят или овец, ибо села полностью были сожжены. И потому они, собравшись в огромные стаи вокруг крепостного рва какого-либо города, страшно выли от сильного голода. А ночью проникали в города и пожирали людей, спящих под портиками или в повозках, а также женщин и детей. А иногда даже подрывали стены домов и душили младенцев в колыбели.

Никто не мог бы поверить, если бы не видел, как видел я, ужасных вещей, которые происходили в то время как по вине людей, так и животных разного вида. Лисы также расплодились в таком количестве, что во время Великого поста две из них взобрались на крышу больничного покоя в Фаэнце из-за двух куриц, которые были под коньком крыши. В той же обители мы поймали одну из лисиц, как я видел своими глазами, поскольку я был там. Жил же я 5 лет в Фаэнце, 5 лет – в Имоле, столько же – в Равенне, много лет – в других обителях Романьи, один год в Баньякавалло и один год – в обители Монте-дель-Ре. И эта проклятая война во время моего там пребывания охватила всю Романью, ворвалась туда и разрушила ее. Ибо когда болонцы и ломбардцы и другие их пособники осаждали Форли, я был с ними при этой осаде. Жил я и в Фаэнце, когда болонцы и /f. 290a/ ломбардцы с другими своими союзниками осаждали ее, но взять не смогли, ибо так было угодно Господу и блаженному Франциску, накануне дня памяти которого осада была снята. Также находился я в Имоле, когда некий мирянин сказал мне, что поймал в капкан 27 больших и красивых кошек в сожженных деревнях и продал их шкуры скорнякам; ни у кого не может быть сомнения в том, что некогда они были домашними и в мирное время жили в этих деревнях.

Далее, в-шестых, помощь, благодаря которой пармцы вошли в город, заключалась не только в том, что император был отлучен от Церкви и отрешен от власти, но еще и в том, что папа Иннокентий IV освободил всех от обязанности подчиняться Фридриху, как явствует из послания об отлучении императора, написанного на Вселенском соборе, в котором говорится так: «Все, кто связан с императором клятвой верности, навсегда освобождаются от подобного рода клятв; апостольской властью мы твердо повелеваем, чтобы никто впредь не повиновался ему и не относился к нему как к императору или королю, и постановляем, что любой, кто в дальнейшем подаст ему, как императору или королю, либо совет, либо помощь, либо окажет расположение, подлежит тем самым отлучению».

Фридрих заслужил это с полным основанием и по праву из-за своей неблагодарности. Ибо он поднял выю и пяту против Церкви, которая вскормила его, защитила от недругов и возвысила, короновав его; он же преследовал Церковь и боролся с ней всей душой, что было великой неблагодарностью.

Блаженный Бернард /f. 290b/ дает такое определение неблагодарности[806]: «Неблагодарность есть погибель души, пожирание заслуг, уничтожение добродетелей, потеря благодеяний, враг благодати, гонительница справедливости. Неблагодарность – жгучий ветер, иссушающий источник сострадания, жилу милосердия и потоки благодати. Она справедливо возвращает в рабство отпущенного на волю, препятствует даянию, отнимает то, что дано». Посему закон гласит[807]: «Если отпущенный на волю окажется неблагодарным по отношению к своему хозяину и по какой-либо гордыне поднимает выю свою против него, или навлечет на себя вину в нанесении незначительного ущерба, хозяин вновь возвращает его под свою власть и подчинение». Посему сказано, Прем 16, 29: «Ибо надежда неблагодарного растает, как зимний иней, и выльется, как негодная вода». То же говорит о неблагодарном сын Сирахов, 20, 21[808]: «Неблагодарный человек – пустая басня». Еще, Сир 29, 19: «Неблагодарный в душе оставит своего избавителя».

О том, что те, которые отступают от справедливости, быстро теряют свою силу, что доказывается доводами и примерами

Таким и был Фридрих, и потому заслуженно был низложен, ибо он не оценил оказанной ему милости. С ним случилось то, что случается с птицей, у которой вырвали перья из крыльев: она тотчас лишается силы и не может летать до тех пор, пока у нее вновь не вырастут вырванные перья. На эту тему есть много примеров в Священном Писании.

Первый из них – Самсон, лишившийся силы от того, что ему остригли волосы, и он вновь обрел ее лишь тогда, когда они у него отросли, Суд 16. Посему Пророк говорит: «Силу мою для тебя я сохраню» (Пс 58, 10)[809], по слову Писания: «Да не хвалится сильный силою своею, ибо не силою крепок человек, не на силу коня /f. 290c/ смотрит он» и пр., но «хвалящийся хвались тем, что разумеет и знает Меня, что Я – Господь, творящий милость, суд и правду на земле; ибо только это благоугодно Мне, говорит Господь»[810].

Второй пример – Адония, силой завладевший царской властью: когда он услышал, что на царство поставлен Соломон, то, испугавшись, вошел в скинию и «ухватился за роги жертвенника», 3 Цар 1, 50[811].

Третий пример – Иоав, поступивший точно так же, и насколько он был величайшим военачальником, настолько же жалким образом он потерял силы свои, так что, войдя в скинию, ухватился за роги жертвенника и не вышел из нее, сказав: «Я хочу умереть здесь» (3 Цар 2, 30). И по приказу Соломона там его убил Ванея, сын Иодаев. И заметь, что, как Иоав убил двух военачальников: Авенира, сына Нирова, и Амессая, сына Иеферова, так он получил смертный приговор от двух царей, от Давида и Соломона; и было приказано его убить. Военачальником был и тот, кто его убил, а именно Ванея. Об этом говорится во 2 Цар 3 и в 3 Цар 2. Посему Господь предписал в законе, как читаем, Исх 21, 14: «А если кто с намерением умертвит ближнего коварно [и прибежит к жертвеннику], то и от жертвенника Моего бери его на смерть». То же предписал Господь, Исх 22, 18[812]: «Злодеев не оставляй в живых». Это хорошо исполнил царь Давид и в жизни и перед смертью, а то, чего не смог он, выполнил сын его, Соломон.

И заметь, что все сказанное мною выше о проклятии войн и о запустении земель и об обилии лесных зверей хотя и предваряет мое дальнейшее изложение, однако в свое время это было действительностью и именно из-за этого Парма отпала от Фридриха и прилепилась к Церкви. А теперь вернемся к первоначальному ходу /f. 290d/ нашей истории.

И вот, когда в лето Господне 1247 король Энцо, находившийся с кремонцами при осаде Квинцано, услышал, что изгнанные императором, отцом его, жившие в Пьяченце, стремительно вошли в Парму, «опустились руки его» (2 Цар 4, 1), и он, сняв осаду Квинцано, поспешил в путь, и всю ночь он шел не с пением, но под молчаливые вздохи, как обычно возвращается с войны войско, потерпевшее поражение.

В то время я жил в кремонском монастыре ордена братьев-миноритов, ибо сам я был братом-миноритом, и потому я все это прекрасно знаю. Действительно, на рассвете кремонцы с королем Энцо быстро собрались на совет, который длился до поздней ночи. Затем, наспех поев, они все до одного, с боевой повозкой впереди, ушли. В Кремоне не осталось никого из тех, кто «мог бы выступить вооруженным» (1 Цар 17, 39)[813] и сражаться в бою. И я полагаю, что если бы они немедленно пошли в Парму и мужественно сражались, то, несомненно, вновь бы овладели городом, и потому что Парма не имела никаких укреплений и со всех сторон полностью была открыта, и потому что к пармцам еще не подоспела помощь, и потому что оставшиеся в городе жители проявляли равнодушие, так как им было безразлично, быть ли с теми, кто недавно вошел в город, или с теми, кто ушел из него, но они просто собирались заниматься своими делами. И действительно, если бы одна сторона знала, в каком состоянии пребывает другая, она не раз могла бы нанести ей поражение.