Также вышеупомянутый кардинал выстроил на свои деньги очень хороший и красивый дормиторий для монахинь Старого ордена[2513] из Пармы, дабы поместить в их монастырь свою родную сестру. Дал он также 100 имперских либр кафедральному собору Пармы, что носит имя Преславной и Пречистой Девы, на хороший колокол, который должны были отлить в Ее честь; и получился колокол добрый, славный и звонкий. И дал он братьям-проповедникам из Пармы 200 имперских либр на возведение церкви, которую они строят по возвращении из Вавилонского пленения, то есть после того, как они примирились с пармцами после смерти госпожи Алины, из-за которой они покинули город и много лет провели за его пределами[2514].

О смерти Педро, короля Арагона. В том же году, в канун дня святого Мартина [10 ноября] король Арагонский Педро умер своей смертью[2515] и окончил свой жизненный путь. Его исповедал гвардиан братьев-миноритов, и похоронили его в Вилланова, в обители братьев-миноритов. И послали гонцов к папе Гонорию IV, дабы примирить сыновей Педро Арагонского и сыновей короля Франции, находившихся, как говорят, в кровном родстве[2516]. В этом замирении участвовал герцог Австрийский, ибо женой его была сестра Педро Арагонского[2517].

Похвала королю Педро Арагонскому, которая содержится в приведенном далее примере. /f. 459b/ Этот Педро, король Арагонский, был человеком величайшего мужества и «сильный с оружием» (Лк 11, 21), и опытен в бою. И был он человеком великой отваги, и много на себя брал, как явствует из военного похода в королевство Сицилии, в которое он дерзнул вторгнуться против воли короля Карла и папы Мартина.

То же самое видно и на другом примере, который мы добавляем [к предыдущему]. На границе Прованса и Испании есть высочайшая горная вершина, которая местными жителями называется Канигу, а мы можем назвать горой Калиджинозо[2518]. Она первая открывается мореплавателям, приближающимся к этим берегам, и последней скрывается из глаз тех, кто отплывает. На этой горе никогда никто не селился, и никто из сынов человеческих не дерзал на нее взобраться из-за того, что она была чересчур высока, а путь на вершину – труден и нелегок. Правда, на отрогах этой горы поселенцы есть. Замыслил Педро Арагонский подняться на эту гору, дабы изведать и узнать, что же находится на ее вершине. Обратился он к двум рыцарям, своим близким друзьям, которых он очень любил, и открыл им свои намерения. Те возрадовались и пообещали ему, что не только будут обо всем молчать, но и станут его неразлучными спутниками.

Запаслись они продовольствием, взяли, сколько нужно, оружия, отпустили коней у подножия горы, где есть поселения, и начали пешими мало-помалу взбираться к вершине. Они поднялись уже довольно высоко, как вдруг послышались весьма страшные и ужасные раскаты грома. В небе засверкали молнии, повалил град, и разразилась /f. 459c/ гроза, из-за чего они все, объятые страхом, грянулись наземь, словно бездыханные, «от страха и ожидания бедствий, грядущих на» них (Лк 21, 26). Педро, который был покрепче и посильнее и хотел исполнить желание сердца своего, стал подбадривать [спутников], чтобы они не падали духом и не страшились, и убеждать их, что это предприятие покроет их честью и славой. И дал он им подкрепиться, и сам поел наравне с ними. Так они восстановили свои силы после трудного и тяжкого пути, после чего он снова принялся их ободрять, дабы они вместе с ним продолжили восхождение к вершине. И повторялось так множество раз. Наконец начали так ослабевать два спутника короля Педро, что от чрезмерно трудного восхождения и от страха пред громовыми раскатами они едва могли дышать. Тогда Педро попросил их подождать его до заката следующего дня, а если он к ним не вернется, то они могут спускаться с горы и идти, куда хотят. С величайшим трудом Педром взошел на гору один. Оказавшись на вершине, он обнаружил там озеро. Когда он бросил в него камень, оттуда появился дракон ужасного вида и величины неописуемой и принялся летать по небу, а от его дыхания померк и потемнел воздух. После этого Педро спустился к своим спутникам и, что видел и сделал, все им поведал, изложил и рассказал. Когда они стали спускаться вниз к подножию горы, сказал он им, что они могут обо всем этом сообщить любому, кому только захотят. Вот и представляется мне, что это деяние Педро Арагонского можно поставить в один ряд со свершениями Александра Великого, который возжелал испробовать множество вызывающих страх дел и предприятий, дабы заслужить славу /f. 459d/ у потомков.

Похвала Карлу. Следует знать о короле Карле, что он был человеком величайшего мужества и «сильный с оружием» (Лк 11, 21), и опытный в бою, и что он, дабы прославиться, подвергал себя многим опасностям, о чем свидетельствует немало явных и очевидных примеров. И первый из них – когда он сразил правителя королевства Сицилии Манфреда, который был сыном покойного императора Фридриха. Второй – когда убил Конрадина, сына Конрада, который также приходился сыном вышеупомянутому покойному императору Фридриху. Также и во многих других сражениях он снискал себе славу. Как-то раз он услышал, что есть некий рыцарь родом из Кампании, земли, находящейся между Римом и Терра ди Лаворо, и что нет ему равных в единоборстве как среди французов, так и среди ломбардцев. Повелел он принцу, своему сыну, назначить день поединка и объявить повсюду, что неизвестный рыцарь хочет сразиться с рыцарем из Кампании. Когда сын его это услышал, то начал, как умел и мог, разубеждать отца. Говорил он ему, что рыцарь тот отличается богатырской силой и крепким телосложением, и что он опытен в бою, и что «над высоким наблюдает высший, а над ними еще высший; превосходство же страны в целом есть царь, заботящийся о стране», Еккл 5, 7–8. Отец не захотел внять настояниям сына и пойти ему навстречу, а объявил день поединка. В назначенный срок изготовились они к битве, каждый на своей стороне, и после третьего сигнала трубы поскакали навстречу друг другу и сшиблись в схватке. И так крепко «сильный столкнулся с сильным» (Иер 46, 12), что все удивились, однако не упали они с коней и даже не покачнулись в седле. Каждый из них нанес другому удар в лицо такой силы, что копья обоих /f. 460a/ рыцарей расщепились от острия до самой руки.

Захотел после этого король Карл сразиться на булавах, но по собственной воле не стал наносить первого удара. А рыцарь из Кампании налетел на него, как ястреб на птичку или словно коршун на утку, и, ухватив обеими руками булаву, нанес Карлу в голову удар такой силы, что, несомненно, он оказался бы для противника смертельным, если бы достиг цели. Но булава вместо головы задела плечо, скользнула по ребрам и обрушилась на седло всадника, и такой силы оказался удар, что конь упал на колени. Карл был совершенно оглушен, и у него были сломаны два ребра. Когда же принц, его сын, вместе с другими рыцарями отнесли его в палатку и сняли с него доспехи, рыцари увидели, что это – Карл, и весьма тому изумились. Когда же об этом узнал рыцарь из Кампании, то он перепугался, вскочил тотчас на своего коня и пустился прочь, и долго скрывался в Анконской марке.

Когда Карл пришел в себя – ибо от полученного удара он лишился чувств, – то первым делом спросил сына, ждет ли его еще рыцарь на поле боя, ибо теперь была его очередь изведать противника булавой. На это сын ему сказал: «Успокойтесь, ибо врачи говорят, что у вас сломаны два ребра». Карл все это вытерпел и перенес ради поддержания чести французов. Не желал он, чтобы говорили, что кто-то в Ломбардии превосходит их в силе.