Джулиан бросил быстрый взгляд на Мэтью, который в ответ едва заметно кивнул. У Файрбоу не было при себе подношения, потому что он был частью приза.

— Великолепно! — Мэрда повернулся к мужчине бандитского вида. — Сэр?

— Сандор Краковски. — У него был сильный акцент. — Интересы Польши. Я изучаю политику.

— Да, я наслышан, что вы провели много исследований. Я бы даже рискнул предположить, что политическая школа в Польше довольно жесткая. А Вы, последний по порядку, но не по значению?

Последняя фраза относилась к господину в парике. Он допил вино и не спеша ответил:

— Я Бертран Монтегю. — Его голос был похож на первый хрип аккордеона перед тем, как из него польются ноты. — Кого я представляю, это мое личное дело.

— Ладно, Берти, как хочешь. Ну вот! Разве мы все не чувствуем себя лучше, зная, с кем имеем дело?

Мэтью чувствовал себя ничуть не лучше. На самом деле, он с каждой утекающей минутой чувствовал, как ситуация выходит из-под контроля. Очевидно, за книгу Джонатана Джентри в дом безумного адмирала пришли поторговаться самые отъявленные злодеи всего мира. Второй частью лота являлся доктор Лазарус Файрбоу. Мэтью подумал, что если бы он мог прямо сейчас сесть на пол и начать оплакивать Берри Григсби, он бы именно так и сделал, потому что дело было безнадежное.

И все же… незримый шанс еще оставался.

Золотые слитки и чертежи крылатого дракона в сумке… Возможно ли — хоть на секунду! — что такое подношение могло бы составить выигрышную ставку?

Его сердце, ушедшее в подвал во время этого обмена мрачными любезностями, теперь приподнялось до уровня лампы на чердаке.

Да, — подумал он, — могло бы.

Его разум быстро сформировал новый план: сыграть в эту игру, предложить цену и, если все пройдет хорошо, уйти отсюда с книгой и химиком, который послужит к ней идеальным инструментом.

А если что-то пойдет не так? В ту же ночь последовать за тем, кто победит, убить его — или ее — и, выхватив книгу из мертвых пальцев, завершить миссию. Мэтью был уверен, что единственный способ забрать книгу у победителя аукциона — это пролить кровь.

Боже мой, — беззвучно причитал он. Прежде он никогда бы не стал так мыслить. Эта миссия начинала превращать его в плохого человека. Впрочем… был ли сейчас толк хоть от чего-то хорошего?

Он гадал, когда же появятся адмирал и Кардинал Блэк. В этот момент он подумал о том, как звучит имя этого жуткого человека. Черный — самый темный цвет, без оттенков, без света и тени. На нем, по сути, базируются все остальные цвета. Размышляя об этом, Мэтьб решил, что если черный можно назвать главным цветом, то он безоговорочно правит в этой комнате среди собравшихся. Черный — главный[146] цвет смерти.

Мысли Мэтью прервал некто, вошедший в комнату. Этот некто не был похож ни на грузного адмирала с огненной бородой, ни на Темного Кардинала зла. Это была гибкая натренированная молодая женщина с коротко подстриженными каштановыми волосами, миловидным лицом в форме сердечка, выразительными карими глазами и теплой улыбкой. Мэтью предположил, что ей чуть больше двадцати лет. На ней было темно-пурпурное шелковое платье с вышивкой в виде ярко-желтых цветов. Ее руки и предплечья до локтей украшали шелковые перчатки того же цвета, что и платье, и было трудно не заметить поразительно развитую мускулатуру ее предплечий — не вычурную, но определенно закаленную физическими упражнениями.

— Добрый вечер всем, — сказала она. — Меня зовут Элизабет Маллой. Вице-адмирал Лэш высказал пожелание, чтобы я поприветствовала вас в его доме.

Вице-адмирал Лэш, — повторил про себя Мэтью. Он взглянул на Джулиана, чье загримированное лицо было неподвижным, словно у истукана.

Девушка продолжила:

— В свое время Самсон присоединится к вам в обеденном зале. А пока я хотела бы объявить, что ужин подан.

Теперь они знали имя: Самсон Лэш.

Мэтью снова взглянул на Джулиана, пытаясь понять, знал он этого человека или нет. Но если его напарник и знал адмирала, то виду не подал. Потом Мэтью случайно взглянул на Филина и увидел, что его проклятые странные золотые глаза снова пытаются пробуравить в нем дыру.

Филин резко встал.

— Прошу всех следовать за мисс Маллой в обеденный зал. — Это была не столько просьба, сколько приказ.

Обеденный зал был украшен зеленью, свисавшей с дубовых балок потолка, а также множеством фонарей и морских сигнальных флагов. В мраморном камине — так же, как и в гостиной — горели поленья. Длинный стол был уставлен тарелками и столовым серебром, но еду еще не подали.

Войдя в комнату, Мэрда встал рядом с Львицей, которая по сравнению с ним казалась настоящей великаншей, и указал вверх.

— Кажется, это омела, — сказал он, улыбнувшись с надеждой.

— В моей стране, — ответила она без улыбки, — мы под ней обычно убиваем.

На это Мэрда лишь пожал плечами. Очередной отказ ни на йоту не уменьшил его хорошего расположения духа, это было видно по тому, как он сел рядом с Львицей и выпятил грудь, словно был первым претендентом на мировое господство.

— Места не распределены. Садитесь, где пожелаете, — сказала мисс Маллой. К тому моменту Виктор уже сел напротив Мэрды. Мэтью и Джулиан сели рядом. Мэтью оказался лицом к Монтегю, Джулиан — к Львице. Краковски же выбрал место напротив Виктора, лицом к доктору Файрбоу. К большому облегчению Мэтью, Филин не последовал за ними в обеденный зал.

Мисс Маллой подождала, пока все рассядутся по местам, а затем оповестила:

— Мы начнем через минуту, — после чего вышла из комнаты через другую дверь в дальнем ее конце.

Почти сразу же появились двое слуг, чтобы наполнить красным вином бокалы, стоявшие рядом с каждой тарелкой. Внезапно Джулиан поднял бокал.

— Хочу предложить тост. За наш с бароном Брюксом большой успех.

— Я выпью за вашу неудачу, — сказал Мэрда, поднимая бокал. Остальные предпочли воздержаться от комментариев.

Вдруг Львица Соваж устремила на Джулиана изучающий, пронзительный взгляд.

— Как получилось, что пруссак так свободно говорит по-английски?

— Родился англичанином. Вырос и получил образование в Пруссии, — ответил Джулиан, повторив то, что рассказал настоящий граф Пеллегар в Гранд-Люксе. — Могу сказать то же и о вас: у вас, вероятно, был прекрасный учитель?

— Я убила человека, который обучил меня английскому, — ответила она. — Это единственное, на что он был годен. Он был жесток. Позвольте мне исправиться… я казнила его за преступления против меня, о которых я бы не хотела распространяться за этим столом.

— Кстати, о преступлениях против самого себя! — ворвался в беседу Монтегю, заговорив с присвистом. — Вы сидите напротив… осмелюсь употребить это слово, не будучи убитым… джентльмена, который хорошо знает, что такое поведение грубияна. Невежественного грубияна, если быть точным. Не так ли, Пеллегар?

Джулиан вкрадчиво улыбнулся, а Мэтью захотелось забраться под стол.

— Вам видней, — ответил Джулиан.

— Вы прекрасно знаете, о чем я говорю! Дело Холленштайна в 1698 году! Расскажите им всем, как вы и Брюкс провернули то очаровательное дельце!

Джулиан сохранил улыбку, но слегка поерзал на стуле.

— Я нахожу — и, вероятно, со мной все согласятся, — что в решении любого дельца есть свои прелести. Расскажите им сами, Монтегю, раз уж вы такой эксперт.

Напряженную атмосферу комнаты огласил звон вилки о бокал.

— Господа… пожалуйста, — сказал явно нервничающий доктор Файрбоу, — сейчас не время и не место для…

— Они с Брюксом убили моего нанимателя! — прохрипел Монтегю, глядя на Львицу так, словно она могла стать плечом к плечу рядом с ним и сразить графа. — Задушил его в спальне! Моего Золотого гуся[147]! И из-за этого я был не у дел — можно сказать, в черном списке — два года, пока не искупил свой грех!