Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Но какова цель у этого честолюбия?

Мэтью себя знал. Он не оставит этого дела, но и оно не даст ему спокойно спать по ночам.

Корабельный колокол прозвонил восемь раз. Мэтью тут же встал, натянул ботинки и покинул дворец храпа.

Его обязанностью было явиться на полуют и обходить палубу, каждые тридцать минут переворачивая песочные часы, смонтированные на оси рядом со штурвалом, и отмечая это действо ударами колокола. И так — пока его не сменят через четыре часа. Восхитительное занятие — особенно для человека, вымотанного до предела.

Но когда Мэтью вышел на палубу, и свежий ветер повеял в лицо, когда он увидел над головой небо, полное звезд, серебристую луну чуть на ущербе, сияющую над морем, то юноша подумал, что ему очень повезло быть живым в этом бурном марте тысяча семьсот третьего года. Он много пережил — и выжил. И стал сильнее, чем до того. До чего?

До вчерашнего дня.

Мэтью поздоровался с вахтенным, который ждал смены, поприветствовал рулевого. Его обязанность, сообщил ему мистер Шпеддер, — аккуратно отмечать время колоколом: тридцать минут — один удар, шестьдесят минут — два удара, девяносто — три удара и так далее. Песок в часах уже начал пересыпаться, отмеряя первые полчаса утренней вахты, и Мэтью приступил к своему первому обходу палубы.

«Летунья» в эту ночь летела как перышко. Волны нежно касались ее корпуса, и желудок матроса-салаги чувствовал себя удовлетворительно.

В океане было темно — ни искорки. «Месть Темпля» ушла своим путем, унося профессора Фелла творить новые преступления против человечества.

Мэтью шел на второй круг, когда к нему приблизилась фигура в сером плаще. Рыжие волосы все еще перепутаны и растрепаны, ноги все еще грязны. Да, та же замарашка, но все равно было приятно смотреть на нее в эту тихую ночь.

— Можно пройтись с тобой? — спросила Берри.

— Конечно.

Дальше они пошли молча — тишина их вполне устраивала. А потом Берри сказала:

— Прости, что доставила тебе столько хлопот.

— Да ничего страшного.

— Неправда. Я совала нос куда не следовало. Я поставила тебя в такое положение, что тебе пришлось обо мне заботиться.

— Я справился. И слава Богу, что с тобой ничего не случилось.

Она кивнула. Они дошли до носа корабля и снова повернули к корме. «Летунья» что-то бормотала своим деревянным языком, широко раскинув паруса над ночными течениями.

— Ты переменился, — сказала она ему. — Прости, что я это говорю, но… ты так и не стал прежним после того, как охотился за тем злым человеком.

— Да, — ответил он. — Я знаю.

— Но ты можешь мне рассказать! В смысле, рассказать, что случилось. Не волнуйся, я выдержу, а тебе станет легче.

И от спокойного, сочувствующего ее голоса что-то в нем сломалось. Ни с того ни с сего — из-за голоса, предложившего его выслушать. Он противился, потому что это было невыносимо. Потому что его сердце все еще держало Серое Царство, и держало изо всей силы. Потому что мир оказался не таким, каким представлялся прежде, потому что Мэтью заблудился в его равнодушии и не мог отыскать дорогу назад.

— Ой, — сказал Мэтью, и это был почти мучительный стон.

Он споткнулся на ходу, и вдруг понял, что настал момент сбросить с себя это бремя — просто потому, что Берри Григсби предложила выслушать.

— Расскажи, — прошептала девушка, беря его за руку. — Я выдержу.

Он стиснул ее ладонь. Сильно, еще сильнее. Как будто она удерживала его на земле, будто без этой хватки его унесло бы ветром.

Он остановился. Они стояли посреди «Летуньи», и Мэтью смотрел на Берри при свете луны и звезд, и видел, как блестят ее синие глаза. И открывая рот, еще не знал, что скажет. Надеялся лишь, что это будет что-то осмысленное.

И в итоге рассказал ей все. О Тиранусе Слотере и его преступлениях и всех произошедших ужасах, о Лире Такк, о колбасе из человеческого мяса, о мерзком погребе, где разрубали на куски тела, о той минуте, когда он осознал, что либо убьет ее, либо будет убит сам, о том, каково это было — ударить топором живого человека.

И когда он начал рассказывать, треснула скорлупа страдания, и Мэтью заплакал.

Он плакал не только о пережитом, но и о том, что изменился. Плакал, потому что никогда ему не вернуться к прежней невинности, потому что этот мир отравил его. Потому что он не просил того, что на него обрушилось. Рыдания перешли в ровный плач, а затем сменились всхлипываниями потерявшегося мальчишки, Мэтью Корбетта, которому пришлось стать взрослым, хотел он того или нет. И не просто взрослым, а таким человеком, который знает, что за страшные твари прячутся под камнями. Теперь в нем был профессор Фелл, — и как изгнать эту болезнь? Он видел лишь один способ, а именно уничтожить профессора и то зло, что он творит. Единственный способ — следовать тем курсом, на который он сам себя поставил.

Мэтью всхлипывал, и Берри обвивала его руками. Она не просила его успокоиться или перестать, она знала, что ему нужно проплакаться, очистить глаза, разум и сердце, знала, что еще многое, очень многое ждет его впереди.

Она целовала его в щеку и обнимала, и когда он завершил свой рассказ о пережитых ужасах и испытаниях, она тихо прошептала ему на ухо:

— Ты делал то, что должен был делать.

Это была простая правда, высказанная от чистого сердца. И Мэтью ответил с усилием:

— Да.

И хотя вокруг стояла глубокая ночь, он ощутил, что показался краешек солнца.

— Никогда, — сказала она, — не сомневайся в себе. Да, это было ужасно. Но никогда не сомневайся, Мэтью, что для всего, что ты делаешь, есть причина.

Он кивнул, но говорить не мог.

— Как сказал Бог Иову, — напомнила Берри, — «Стану Я вопрошать тебя».

— Да, — ответил Мэтью, глядя в непроницаемые глубины моря. — Я понимаю.

Она целовала его в щеки, вытирая мокрые дорожки слез. Держа его за руку, она прошла с ним еще немного, и тут Мэтью понял, что опоздал перевернуть часы и прозвонить в колокол. Но спешить не стал, потому что чувствовал, будто все время мира в его распоряжении, и что Серое Царство его души постепенно исчезает за горизонтом, и пусть на это уйдет еще не один день, но постепенно, небольшими шагами он сможет снова приблизиться к Царству Радости.

Берри оставила его и вернулась к себе в гамак — урвать еще несколько часов драгоценного сна. Мэтью пошел обратно на полуют, но вдруг увидел, как возле грот-мачты шевельнулась тень. Чиркнуло огниво, затеплился огонек, зажглась глиняная трубка.

— Мэтью! — обратился к нему капитан. — Вы думаете, я могу не знать, который час, даже если вахтенный не пробил склянки?

— Прошу прощения. Я…

— Заговорились с подругой, да. Я шел в ту сторону, и кое-что услышал. Надеюсь, вы не против. Все-таки это мой корабль.

— Не против.

— Приятная ночь для разговора, правда? Все эти звезды, все эти тайны… да?

— Да.

— Вахтенный из вас ужасный, а хранитель времени — еще хуже. За такие ошибки вас следовало бы выпороть. — Мне случалось быть поротым, подумал Мэтью, но промолчал. — Заставили меня подняться с пола, где когда-то была моя кровать. — Клуб дыма вылетел из трубки и унесся с ветром прочь. — Да мне самому следовало бы вас выпороть.

— Это ваш корабль, — ответил Мэтью.

— Еще бы не мой! — Фалько прислонился к мачте — худощавая тень в темноте. — Как я уже говорил, я услышал кое-что. Очень немного, но вполне достаточно. Я вот что скажу, юноша, а вы это запомните: каждому капитану приходится понять, рано или поздно: чтобы дальше вести корабль, необходимо выбросить за борт то, что более уже не понадобится. Я ясно выражаюсь?

— Так точно, сэр!

— Вот сейчас вы надо мной насмехаетесь. Но я даю вам, Мэтью, одну минуту, чтобы добраться до этого колокола, ударить дважды, отмечая пять утра — хотя вы почти на двадцать минут опоздали, — и перевернуть часы. Далее вы продолжите обход палубы и больше не будете забывать о своих обязанностях. Это тоже ясно?

— Ясно.

— Вперед, — скомандовал капитан. Мэтью заторопился к колоколу, а Фалько выдул большущий клуб дыма и сказал ему вслед: — И спасибо вам за то, что никогда в жизни теперь колбасы в рот не возьму.

742
{"b":"901588","o":1}