Они уже шли по Квин-стрит, направляясь к Док-стрит и Большому причалу, где стояли оснащенные корабли, тихо поскрипывая своими веревочными колыбелями. Но даже в такую зимнюю непогоду продолжалась работа приморской колонии, потому что недавно прибывшие корабли все еще стояли под разгрузкой у причала, а также грузились несколько готовящихся к отходу при ближайшем отливе. Как в любой день года, здесь кипела бурная деятельность, выкрикивались команды. Кто-то сложил костер из деревянных обломков, и несколько человек встали вокруг, греясь, пока их не позвали на работу. Веревки с железными крючьями перетаскивали тяжести, ездили подводы, готовые принять или вывалить груз. И, как всегда, здесь сновали бродячие музыканты со скрипками и бубнами, выманивая монетки у плавающих и путешествующих любителей музыки, хотя сегодня и музыка у них была серая и грустная — соответствующая пейзажу, созданному Господом в Нью-Йорке в это утро.

Мэтью и Грейтхауз дошли до места, где между мачт и корпусов виднелись туманные берега Устричного острова. Грейтхауз остановился, глядя на этот непрекрасный остров, и Мэтью тоже придержал шаг.

— Любопытно, — заметил Грейтхауз.

— Общее замечание? — спросил Мэтью, когда продолжения не последовало. — Я бы сказал, что более чем любопытно. Я бы сказал, что мое имя, написанное на стене перед горящим зданием, представляется абсолютно загадоч…

— Призрак Устричного острова, — перебил Грейтхауз. — Ты ведь знаешь легенды о нем?

— Слышал, что о нем болтают.

— И, естественно, ты сообразил, что этот призрак стали замечать лишь в последние два месяца. Когда настали холода. Ему нужна одежда и нужна еда. Хотя он, не сомневаюсь, умелый охотник и рыбак. Но, видимо, дичь там стала осторожнее, а береговая рыба ушла подальше в океан, спасаясь от холода? И теперь нужна лодка, чтобы ловить рыбу на глубокой воде?

Мэтью молчал. Он точно знал, о чем именно говорит Грейтхауз — эта мысль тоже приходила ему на ум. На самом деле она уже утвердилась там процентов на девяносто.

— Он сильный пловец, — продолжал Грейтхауз. — Может быть, никто другой и не сумел бы доплыть туда отсюда, но Зед доплыл. Я не сомневаюсь, что он и есть призрак.

И снова Мэтью промолчал. Он тоже всматривался в остров, оставленный своим наблюдателем. Теперь им целиком и полностью владел Зед, пусть всего лишь на короткое время. Освобожденный раб — владеет землей в колонии, принадлежащей короне! Потрясающе.

Прошлой осенью Мэтью был свидетелем того, как массивный, немой и изуродованный шрамами Зед, поняв из языка рисунков Берри, что он теперь свободен, бегом направился к дальнему концу ближайшего причала и прыгнул в воду в радостном забытьи. Зед был рабом и находился в распоряжении Эштона Мак-Кеггерса, пока Грейтхауз не заплатил за его свободу и не получил на него вольную от лорда Корнбери. Заинтересованность его в Зеде не была сугубо альтруистической: по рисунку шрамов Зеда Грейтхауз понял, что он происходит из западноафриканского племени га — самых яростных и искусных воинов на земле, и решил обучить Зеда и сделать из него для Мэтью телохранителя. Эта задумка не осуществилась, потому что огромный воин вознамерился либо вернуться в Африку, либо утонуть по дороге. Но теперь становилось ясно, что путешествие Зеда на время прервано, и сам он засел в дебрях Устричного острова, в каком-нибудь логове, которое для себя соорудил, и размышляет, как здоровенному, чернокожему, немому, изрезанному шрамами и абсолютно бесстрашному сыну Черного континента последовать за звездой, манящей его на родину.

Пусть даже Зед не слишком много знает о мире, подумал Мэтью, но ведь он не может не понимать, как далеко он сейчас от того места, куда рвется. Значит, Зед украл себе одежду, ест рыбу и ждет в своем убежище благоприятных перемен. Такова была, по крайней мере, теория Мэтью, и хотя они с Грейтхаузом ее не обсуждали, Мэтью было приятно, что тот пришел к тому же заключению.

— Странная штука вышла с твоим именем на стене, — сказал Грейтхауз, переходя наконец к текущей проблеме. Разговор на эту тему уже возникал, но сейчас они впервые обсуждали ее как профессиональные решатели проблем, получившие заказ от губернатора — и, естественно, горожан, которые и будут им платить гонорар.

— Пойдем, — предложил — точнее, скомандовал — Грейтхауз, и они зашагали дальше под бушпритами стоящих у причала судов.

Трость Грейтхауза отмерила несколько шагов, и прозвучал вопрос:

— Мысли есть?

«Есть, — тут же подумал про себя Мэтью. — Есть мысль, что змея, замаскировавшаяся под доктора, и столь же рептильная его жена как-то со всем этим связаны, но никаких доказательств нет и даже интуиция не подсказывает, какие у них тут могут быть мотивы. Если ее, то бишь интуицию, не принимать в расчет, то я к решению этой проблемы не ближе, чем Зед к побережью Африки».

Поэтому он ответил:

— Ни одной.

— Кто-то тебя не любит, — сообщил Грейтхауз.

«И не один кто-то», — в который раз подумал Мэтью, стискивая зубы. Лицо сек холодный ветер. Сегодня клуб нелюбителей Мэтью Корбетта пополнился новыми членами.

Они дошли до корабля, который прибыл не больше часа назад, потому что сходни были опущены и команда сходила на берег, шатаясь и с трудом вспоминая, как ходить по твердой земле. Рядом стояла пара пустых телег, но груза к ним не несли. На одной из телег было написано красной краской: «Компания Талли». Имелся в виду, как известно было решателям проблем, Соломон Талли, торговец сахаром, владелец фальшивых челюстей, надутый и помпезный донельзя прыщ. Но порой, когда он рассказывал, как ездил на плантации сахарного тростника на Карибах, Талли бывал не слишком противен, потому что так ярко описывал солнечные дни и ясное небо, что в зимний день был желанным гостем в любой таверне. Сам он тоже здесь присутствовал, крупный и румяный, в коричневой треуголке и красивом теплом плаще цвета бронзы из тончайшего сукна, сшитом в мастерской Оуэлса на Краун-стрит. Соломон Талли — человек очень богатый, очень общительный и, как правило, очень довольный собой. Но сегодня последнего качества ему явно не доставало.

— Проклятье, Джеймисон, черт бы вас побрал! — бушевал Талли, обрушиваясь на несчастную, тощую и оборванную личность с бородой, будто выкрашенной плесенью двух различных цветов. — Я вам такие деньги плачу — за что? Вот за это?

— Виноват, сэр… виноват, сэр… простите, сэр… — лепетал несчастный Джеймисон, потупив глаза и будто стараясь стать меньше.

— Тогда ступайте и наведите порядок! Доклад ко мне на стол! И шевелитесь, пока я не передумал и не послал вас собирать вещи! — Джеймисон порысил прочь, а Талли взглянул на Мэтью и Грейтхауза. — Эй, вы! Вы двое! Подождите секунду!

Он оказался рядом прежде, чем они пришли к соглашению остановиться ли им или сделать вид, что не слышали.

— Будь проклят этот день! — бушевал торговец. — Вы знаете, сколько я сегодня денег потерял?

Фальшивые зубы, подумал Мэтью, со своей сработанной в Швейцарии механикой, может, и идеальны. Но они добавляют в голос Талли металлическое повизгивание. Интересно, не слишком ли у них тугие пружины, и если они вдруг сломаются, вылетят ли зубы изо рта, кусая воздух, пока не вцепятся во что-нибудь, на чем можно держаться?

— Сколько? — спросил Грейтхауз, хотя понимал, что делать этого не стоит.

— Очень много, сэр! — прозвучал жаркий ответ. Пар клубился вокруг головы Талли. Внезапно торговец заговорщицки подался вперед. — Послушайте, — сказал он тише, с умоляющей интонацией. — Вы же решатели проблем…

«Что-то на нас сегодня спрос», — подумал Мэтью.

— …не окажете мне услугу — кое о чем поразмыслить?

Грейтхауз прокашлялся. Словно предупреждающий раскат грома.

— Мистер Талли, мы за такую работу берем гонорар.

— Ну и ладно, черт с ним, с гонораром! Сколько вы сочтете справедливым! Только выслушайте меня, ладно? — Он сердито затопал ногами по настилу причала — как ребенок, у которого отобрали конфету. — Вы же видите — человек в беде?