— Что это очень подозрительно. Почему именно эта таверна? Почему только эта таверна? Я бы сказал, что одним выстрелом убивают двух зайцев.

Мэтью подумал, что жажда разрушения у Деверика вполне могла вспыхнуть при вести, что давний соперник захватывает его территорию, пусть даже это был всего лишь слух, пробежавший по нью-йоркским тавернам.

— В Портсмут я добрался как раз в разгар зимних бурь, — рассказывал Кирби, мигая на висящий на крюке фонарь. — Отплытие задержалось не менее чем на три недели. Наверное… наверное, тогда-то я и сломался. В первый раз. Знать, что должен что-то сделать — и не мочь сделать ничего. Я поехал в Лондон, и поехал с мыслью о мести, потому что Лондон — центр мира, и преступного мира тоже. Мотив у Деверика был свой, но ему нужен был совет и помощь профессионалов. Может быть, даже был подписан контракт. Может быть, в Лондоне кто-нибудь что-нибудь знает? Я решил выяснить.

Сперва я навестил друзей-юристов, чтобы узнать имена. Это мне ничего не дало. Потом… наверное, я бросился в поиски очертя голову. Второй раз сломался, наверное. — Глаза Кирби блестели в свете фонаря, но это был мертвый блеск. — Я обшарил все забегаловки лондонского дна. Я играл, швырял деньги, пил с мерзавцами, валандался со шлюхами и копался в каждом подставленном мне горшке дерьма. Вдруг прошло две недели. Я оброс, запаршивел, вши копошились в волосах. — Он злобно улыбнулся. — А знаете, кто родился за эти две недели? Лично Эндрю Кипперинг. «Эндрю» — в честь родного города отца, а Кипперинг — портной в конце моей улицы. Я глянул в грязное окно какого-то полупенсового борделя, и вот он там стоял, скалил зубы. Готовый к работе. Тереться среди бандитов и воров и объявлять, что готов платить деньги за информацию. Кучу денег.

Кирби перевёл дыхание и продолжал:

— Как-то мне чуть не проломили голову возле таверны «Черный хвост». Меня подловила какая-то банда и забила бы до смерти, если бы при мне не было ножа. Вдруг все вернулось — движения руки, быстрота удара. И даже запах крови. Одному я располосовал рожу, другой получил рану в грудь. Остальные удрали, а на следующий день вечером меня нашел Слепой Малыш.

— Слепой Малыш?

— Лет тринадцати-четырнадцати. Тощий как жердь, но прекрасно одет. Темные очки, правильная речь. Трость. Действительно ли он был слеп? Не знаю, но лицо в страшных шрамах. Его привела к моему столу шлюха по имени Лапочка Джуди. Он сказал, что может выяснить интересующие меня вопросы, но мне это обойдется дорого. Сказал, что расскажет только один раз, и никаких вопросов с моей стороны. Сказал, чтобы я не пытался его разыскать снова, потому что это будет означать мою смерть. Я ему поверил.

— Разумное допущение, — согласился Мэтью.

— Половину я заплатил ему вперед, и тогда он меня спросил, что я хочу знать. С этими людьми очень важно точно выбирать слова. Я сказал: «Меня интересует контракт на Николаса Свенскотта. Как он был выполнен и кто это сделал?» Он сказал, что понятия не имеет, о чем я говорю, но наведет справки.

— И он дал вам информацию? — спросил Мэтью.

— Через два дня я возвращался к себе в номер, — ответил Кирби. — Уже под утро. Здорово набрался какой-то дряни. Вдруг рядом со мной возник человек — не крупный, но крепкий джентльмен с хорошими манерами. Он взял меня за локоть, не давая повернуться, и сказал на ухо: «Идемте. Без шума». Я решил, что меня убьют, но идти было недалеко. Несколько улиц и переулков. Меня втолкнули в комнатушку с желтыми обоями, там на тряпичном троне сидел Слепой Малыш, и он поманил меня к себе.

«Теперь слушайте, — сказал он. — Без вопросов. После этого мы друг друга не знаем. Если будете продолжать расспросы, умрете. Это понятно?»

Я сказал, что понятно. И услышал от него следующие слова: «Контракт оплатил человек по имени Деверик, прибывший из Нью-Йорка с проблемой, которую хотел решить. Проблема такая: как уничтожить соперника и отобрать у него предприятие, не оставив следов?»

Он сказал, что в ход был пущен яд. Приготовил яд какой-то доктор из Нью-Йорка, Годвин или Гудвин, он точно не знал. Что-то было в Лондоне на этого доктора, история с проституткой и мертвым ребенком. Имя проститутки — Сьюзен. Неудачный аборт. Местные умельцы для этой работы были предоставлены человеком по фамилии Осли. Две вороны, писарь и чемоданщик.

— Простите? — переспросил Мэтью.

— Двое караульных, специалист по подделке почерка и носильщик для материалов, — пояснил Кирби.

— А, понятно. — Мэтью кивнул — просто не ожидал знакомых уличных терминов. — Рассказывайте дальше.

— Пока вороны сторожили от констеблей, двое других открыли замок ключом, полученным от своего человека. Выбрали бочонок, открыли, влили яд. Запечатали бочонок киянкой. Писарь тут же на месте подделал инспекторскую печать красным воском — цвет им сообщил тот же свой человек. Бочонок вернули на место, сообщники ушли, снова заперли дверь. На все ушло несколько минут.

— И им было все равно, сколько людей погибнет?

Кирби даже не дал себе труд ответить.

— Слепой Малыш добавил, что в контракте осталась недоработка, которую волынка — юрисконсульт преступной группы, если хотите, — предложил пока не трогать. Недоработка связана с женой Свенскотта. Ее, сказал он, зовут Эмили.

Мэтью ждал.

— Слепой Малыш мне сказал, что, по мнению волынки, мистер Свенскотт на много лет попадет в тюрьму и, вероятно, там умрет. Но если его жена решит возродить его дело — в знак верности его памяти, например, — то очень быстро с ней произойдет несчастный случай. Если в контракте сказано «уничтожить дело», то оно будет уничтожено. Подписано, запечатано, исполнено.

— Весьма цивилизованно с их стороны.

Мэтью начинал понимать, почему Кирби так отчаянно хочет сохранить в тайне место пребывания матери.

— У них свой кодекс чести. — Кирби внимательно посмотрел на Мэтью, потом продолжил свой рассказ: — Слепой Малыш сказал, что не знает обо мне ничего — кроме того, что меня зовут Эндрю Кипперинг и что я птица высокого полета, летающая низко. И еще он сказал: «Я хотел бы дать вам совет, сэр. Возвращайтесь туда, где вам положено быть. Контракт подписан самим профессором, и ваш интерес к нему мне не нравится. А сейчас, если вы будете столь любезны расплатиться, вас проводят домой».

— Подписан самим профессором? — нахмурился Мэтью. — А зачем?

— Я не знал, о ком говорит Слепой. Спросил потом Лапочку Джуди, и она мне рассказала, что знала сама — не очень много. Там видели тень, тут видели тень. Черная карета в тумане. Слухи, шепот, очень сильный страх. Профессор Фелл — известна только фамилия, имя неизвестно. Возраст и описание внешности неизвестны. Но кем бы он ни был, он соучастник расправы над моим отцом. И больше всего я боялся, что если мать поправится… если к ней вернется здравый рассудок… ее кто-нибудь уговорит нанять управляющих и восстановить семейное дело под той же фамилией. Поэтому я прежде всего постарался, чтобы никто ее не нашел, и принял меры, чтобы персонал больницы не пытался установить ее личность. Не хотел, чтобы она привлекла ненужное внимание. — Кирби уставился в землю, и Мэтью видел, что он борется со стыдом, который съедал его душу. — Я не хотел, чтобы ей стало лучше, — тихо сказал он. — Не хотел, чтобы она очнулась. Наяву ее ждали бы только страдания.

— И не в последнюю очередь из-за того, что сын ее стал убийцей троих человек во имя справедливости. Я хотел бы спросить вас: вы говорили мистеру Примму о том, что выяснили?

— Нет. Вообще-то… я упоминал имя Пеннфорда Деверика. Я, кажется, сказал… что-то насчет того, что он был в Лондоне одним из самых яростных конкурентов отца, и о том, что у них не раз бывали публичные ссоры. Я сказал, что это странно: Пеннфорд Деверик теперь управляет тавернами Нью-Йорка всего в сотне миль отсюда — и эта очень подозрительная трагедия, убившая моего отца. Но Примм никаких сопоставлений не сделал, да и зачем? У меня все равно не было доказательств.

Мэтью вспомнилось заявление Примма: «Альфа и омега моей профессии — доказательство». С этим трудно спорить. Еще Мэтью вспомнил кое-какие слова Полларда.