— Ты псих. — Грейс почти вжалась в угол. — Кто, к черту, тратит время на разговоры, когда можно засадить?

— Я пришел сюда к вам с определенной целью, и это не… гм… не это. Я вам обещаю, что вас не трону. Хорошо?

— Ты кретин, ты же заплатил, чтобы меня трогать.

— Это не так. Я заплатил за полчаса вашего времени. Я задам вам несколько вопросов, потом уйду. А мадам Блоссом скажу, что вы были великолепной… — он поискал слова, достойного джентльмена, — …хозяйкой. Я вас не трону, и уж точно не причиню вреда. Пожалуйста, — он понизил голос, заговорил убедительно, — поверьте мне.

Грейс желчно засмеялась. Глаза ее уже не были пустыми, в них заблестело подозрение, и она как сплюнула на пол словами:

— Я никому не верю.

Мэтью решил поместить себя туда, где он будет казаться ей наиболее слабым, и сел на кровать. Она скривила губы:

— Что, передумал?

— Нет. Я просто хотел вам показать, что вы можете выйти из комнаты в любой момент, и я не стану вам мешать.

— Ты и не смог бы.

— Это верно, — согласился он. Наверняка у нее припрятан кинжал или два для самозащиты, если Бекки задержится на лестнице. — Мне только нужно вам задать несколько вопросов. Очень важных.

Грейс смотрела на него молча, зажав в кулаке чехол для пениса.

— Если вы ответите на них как можно более правдиво, — продолжал он, — я уйду, и вы сможете лечь. В смысле, лечь спать.

Она не ответила, но Мэтью видел, что орать она сейчас не будет. По крайней мере сердцу его пока ничего не грозит.

Она шагнула вперед, миновала Мэтью, подобравшись, чтобы не зацепить его коленей. Положила чехол в ящик, ящик задвинула, подняла правую руку и перевернула песочные часы — потекла струйка. Еще не повернувшись к нему, она открыла верхний ящик комода, вытащила предмет, который Мэтью сперва не был виден. Когда она вернулась в угол, где ей было всего уютнее, и повернулась лицом к Мэтью, стало видно, что она прижимает к себе потрепанную тряпичную куклу с красным швом рта и черными пуговицами глаз.

— Что ты хочешь знать? — спросила она настороженно.

— Прежде всего какие у вас отношения с преподобным Уэйдом.

— С кем?

— С Уильямом Уэйдом. Проповедником из церкви Троицы.

Грейс смотрела пустыми глазами, держа куклу на сгибе руки.

— Не знаете преподобного Уэйда? — спросил Мэтью.

— Кажется, я слышала это имя. Я много имен слышу. Но откуда бы мне его знать? — На лице мелькнула злобная улыбочка и тут же исчезла. — Он сюда ходит инкогнито?

— Нет. — Мэтью заметил у нее некоторое разочарование, что преподобный не ходит по огненному краю ада. Самого его этот ответ привел в отчаяние, потому что он счел его правдивым — судя по ее тону и отсутствию реакции на имя. — А Эндрю Кипперинг вам знаком? Я полагаю, что вы…

Она уже энергично кивала, даже договаривать не пришлось.

— Вы про Энди? О да, настоящий джентльмен. Большой, красивый, и деньги у него текут, как вода под Лондонским мостом. Он сюда приходит два или три раза в неделю. Иногда остается на всю ночь. У него договоренность со старой драконихой. Он же адвокат.

— Да, я знаю.

— Постойте-ка! — Разогревшаяся было Грейс снова стала ледяной. — Энди во что-то вляпался, да? — Она шагнула к двери, и Мэтью чуть не вскочил, ожидая, что сейчас она крикнет Черную Бекки. — А вы кто такой, что пришли про Энди выпытывать? Я не буду помогать его ловить, что бы он там ни натворил.

— Я не сказал, будто он что-то натворил.

— Можете всех девочек поспрашивать… всех дам, я хотела сказать. — Грейс выставила в его сторону острый подбородок, прижимая к груди куклу. — Энди — само благородство. А вы, черт побери, кто такой?

— Я ничего плохого не желаю для мистера Кипперинга, — сказал Мэтью очень спокойно. — Я просто хотел установить факт, что вы его знаете. Я вас с ним видел в «Терновом кусте», но хотел от вас услышать.

— Ладно, я его знаю. Как и все здешние дамы. И даже дракониха его иногда берет к себе в постель, и я даже слыхала, что бесплатно.

Последнее слово Грейс произнесла с отвращением.

Мэтью не мог понять, куда отсюда двигаться. Если Грейс Хестер не знает преподобного Уэйда, то о чем распространялся тогда возле доков Эндрю Кипперинг? «Что именно вы знаете о Грейс Хестер? — спрашивал тогда Кипперинг в тени корабельных мачт. — Это не должно выйти наружу, вы ведь понимаете?» — говорил он.

Мэтью решил сменить курс. С тихим шипением росла кучка в песочных часах.

— Давно ли вы здесь?

— С конца апреля, кажется. А что?

— Доктор Годвин, — сказал Мэтью. — Вы его знали?

— Этого старого пердуна? Убили которого, да? И здорово убили, говорят. — Оставив тему безупречного Энди, Грейс снова потеплела. — Будто ему голову чуть не начисто отрезали.

Ликование ее было почти непристойным.

— Он вас наблюдал, да? До того, как этим занялся доктор Вандерброкен?

— Ага, и засаживал, пока этим занимался. У этой старой сволочи тоже хрен был ого-го — в его-то возрасте, да? Видели там внизу Николь? Тощую эту? Так Годвин на нее залезал каждый раз, как она оказывалась поблизости. Он ей какие-то сраные тарелки подарил на день рождения — в ту самую ночь, как ему горло перерезали. Говорил, что ее любит. Можете себе представить? Любовь — вот в таком месте!

— Действительно забавно, — согласился Мэтью, хотя на самом деле думал, что это очень печально. А тарелки наверняка работы Хирама Стокли.

— Не спускай Николь все в бутылку, она бы разбогатела от всего того серебра, что платил ей Годвин. И еще она говорила, что он ночью как отстреляется и заснет, иногда ее называет чужим именем. И когда он начинал рыдать у нее на плече, она его выставляла. Серебро серебром, а гордость у каждой шлюхи есть.

— Другим именем? — спросил заинтригованный Мэтью. — А каким?

— Николь говорила, что-то вроде… Сьюзен, кажется. Сами у нее спросите. В общем, странный был он старик, этот Годвин. Почти всегда пьяный, и руки у него были холодные.

— Может быть, придется спросить у Николь, — сказал Мэтью, размышляя вслух. — Интересно узнать о докторе Годвине побольше.

— А теперь вы заговорили, как он, — хмыкнула Грейс.

Мэтью снова вернулся к разговору.

— Как кто?

— Как Энди. Хотел знать, когда Годвин был здесь, когда ушел и так далее. Говорил про этого типа с Николь. Николь рассказывала, он ей засунул, слил в чехол, а потом только и делал, что расспрашивал про Годвина, будто на самом деле для того и заходил… В смысле, для того пришел сюда.

— А это так? — спросил Мэтью, глядя, как она гладит куклу в бессознательной потребности утешения от этого куска грязной тряпки, набитого соломой. Реликт из прошлого, подумал он. Как Сьюзен может быть реликтом из прошлого доктора Годвина. А может ли это иметь какое-то отношение к его убийству? — Мисс Хестер! — начал он. — Еще один вопрос. Не называл ли когда-нибудь при вас Эндрю Кипперинг имени Уильяма…

— Стоп, — прервала она его. — Как ты меня назвал?

— Мисс Хестер, — повторил Мэтью. — Вашим именем.

— Моим именем?

Тут у Мэтью кинжальным ударом вступило в мозг прояснение.

— Вы не Грейс Хестер!

— Да нет, черт побери. Я — Мисси Джонс. А Грейс Хестер — в комнате в конце коридора. Это та больная.

— Больная?

— Чахотка. В последние дни ей все хуже и хуже, Бекки говорит, что скоро она кончится. Почему ей дали самую большую комнату во всем доме, я не знаю.

— Ох… какой же я дурак! — почти застонал Мэтью. Он встал, и Мисси Джонс, надо отдать ей должное, не попятилась. — Боже мой, какой же я был дурак!

— Насчет чего?

— Насчет понимания, что чего значит. — Он обратил на нее взгляд: — Мисс Джонс, я мог бы взглянуть на Грейс Хестер?

— Дверь все время заперта. Грейс — гуляка. Даже больная, она рвется в «Терновый куст» и что-нибудь там выкинуть. В прошлый раз, когда она сбежала, Энди пришлось приводить ее обратно.

Теперь Мэтью знал. Он знал, и это случилось прямо у него на глазах в ту самую ночь, когда громилы Эбена Осли познакомили его лицо с кучей конских яблок.