— Мне очень жаль, но в наших помещениях нет алкоголя. Осталось, правда, немного яблочного сидра. Вас устроит?

— Да, вполне, — ответил Грейтхауз, хотя Мэтью знал, что он предпочел бы кружку крепкого черного эля.

— И мне тоже сидр, — попросил Мэтью.

— Мария! — позвал Рэмсенделл, и черноволосая женщина, прекратив вытирать пыль, заглянула на его зов. Углы губ у нее висели, как неживые, левый глаз дергался. — Вы не могли бы пойти на кухню и принести нашим гостям по кружке яблочного сидра? Если да, то кружки, пожалуйста, возьмите оловянные. Вам принести что-нибудь, Кертис? — Хальцен покачал головой, тщательно набивая глиняную трубку с мозаичным узором табаком из кисета оленьей кожи. — Тогда еще и мне чашку чая, — добавил Рэмсенделл.

— Слушаюсь, сэр, — ответила женщина и направилась в глубь дома.

— Им нужны задания, — сказал Рэмсенделл, занимая место за столом. — Чтобы поддерживать у них координацию движений, чтобы давать им какую-то цель. Некоторые из них слабо владеют руками. Есть, конечно, и такие, кто не может или не хочет встать с кровати. Все случаи разные, как вы понимаете.

Грейтхауз прокашлялся. Мэтью видел, что при всей бывалости этого человека он готов выскочить из собственной кожи.

— Боюсь, что не понимаю. Откуда все эти люди? И сколько их здесь?

— В настоящий момент у нас имеется двадцать четыре пациента мужского пола и восемь женского. Естественно, их содержат в разных отделениях больницы. И есть отдельные места содержания для тех, кто проявляет склонность к насилию или же… как бы это сказать… решительно игнорирует ночные вазы. Чему мы стараемся научить наших пациентов — это тому, что даже в состоянии расстройства у них все равно есть силы делать выбор. Они способны обучаться.

— К сожалению, не все до сих пор сохранили такую способность. — Хальцен зажег спичку и стал раскуривать трубку. Вместе со словами у него изо рта выходил сизый дымок. — Есть такие, которым помочь уже нельзя. Этих нам приходится ограничивать — так что они не только не могут причинить вреда себе и другим, но хотя бы имеют стол и кров.

— Основная наша идея — мы не рассматриваем своих пациентов как животных. — Рэмсенделл пристально посмотрел на Грейтхауза, на Мэтью, подчеркивая взглядом свои слова. — У нас с Кертисом у обоих есть опыт работы в системе контроля за умалишенными в том виде, в котором он практикуется в Лондоне, и нам обоим ненавистна мысль о путах и цепях как общепринятом методе обращения с пациентами.

— Так откуда ваши пациенты? — повторил Мэтью вопрос Грейтхауза.

— Есть из Нью-Джерси, есть из Нью-Йорка, есть из Пенсильвании, — ответил Рэмсенделл. — Как из деревень, так и из крупных городов. Есть направленные сюда судом, есть помещенные родственниками. Некоторые, как Джейкоб, стали жертвами несчастных случаев, воздействующих на ментальные флюиды. Другие родились, видимо, под несчастливыми звездами. В последние годы в результате финансовых крахов в Филадельфии приют душевнобольных, который содержат там квакеры, испытал трудные времена, и потому мы приняли к себе некоторых из их пациентов. Еще есть люди, которых просто нашли в лесу или в поле, и никто не знает даже, как их зовут, не то что кто они и откуда. Иногда в подобных случаях ужасное потрясение какого-либо рода — скажем, присутствие при катастрофе, или насилии, даже убийстве — стерло пациенту память, и тогда он может еще при успешном лечении вернуться к нормальной жизни.

— Это же огромные расходы — содержать здесь всех этих людей, — нахмурился Грейтхауз.

— Земля предоставлена нам колонией, а покрыть расходы нам помогают щедрые христианские благотворители, — ответил Хальцен из синего облака. — Также нас существенно поддерживает город Уэстервик. Тамошний врач, доктор Воорманн, лечит недуги наших пациентов за малую плату. Так что некоторые расходы, конечно же, есть, но мы знаем: крах нашей больницы означает, что наших пациентов выгонят на дорогу.

— Уверен, — отозвался Грейтхауз, и только Мэтью, наверное, мог подметить, что он напрягся, — что этого ни один человек не хочет.

— Мы придерживаемся современного подхода, — сказал Рэмсенделл. Вошла Мария и поставила на стол поднос, где стояли две оловянные кружки с сидром и деревянная — с чаем. Рэмсенделл поблагодарил ее и снова вернулся к разговору с Грейтхаузом, а Мария — к своей работе. — Вы увидите, что ни Кертис, ни я не носим клетчатых рубах.

Грейтхауз уже приложился к своей чашке с сидром.

— Прошу прощения? — переспросил он.

— Клетчатых рубах, — повторил Рэмсенделл. — Средневековые врачи, приближаясь к человеку, потерявшему рассудок, надевали клетчатые рубахи. Они считали, что демонический дух безумия не может проникнуть в душу через клетчатую ткань.

— Приятно знать, — ответил Грейтхауз с гримасой, которая должна была изображать вежливую улыбку.

— Ваша работа в этом учреждении делает вам честь, — вступил в разговор Мэтью, — но я не вижу, чем мы можем вам быть полезны.

— Все по порядку. — Рэмсенделл сделал глоток, повернул чашку в ладонях. — Еще раз скажу, что мы благодарны вам за быстроту вашего ответа, но думаю, что Кертис, как и я, хотел бы что-нибудь услышать о вашем агентстве прежде, чем мы двинемся далее.

Мэтью кивнул и следующие пять минут молчал, пока Грейтхауз излагал историю агентства «Герральд», подчеркивая высокие стандарты и непременный успех в области «решения проблем». Он вспомнил случаи с найденными и возвращенными драгоценностями, произведениями искусства, украденными документами, пропавшими людьми, подделанными дипломатическими бумагами. Упомянул также о попытке заказного убийства, предотвращенного им лично в декабре прошлого года в Лондоне.

— Но считаю своим долгом сообщить вам, джентльмены, — заключил он, — что наши услуги недешевы. Мы, как и вы, ценим свое время. Мы выставляем счет за расследования и требуем оплаты наших издержек. Цена расследования, конечно же, зависит от рода работы.

— Вы выставляете счет за выслушивание подробностей проблемы? — спросил Хальцен, пыхая уже второй трубкой.

— Нет, сэр, — ответил Грейтхауз. — Мы начинаем лишь с момента подписания контракта.

Врачи молчали. Мэтью допил сидр, ожидая, пока они заговорят. Хальцен смотрел в потолок, пуская дым, Рэмсенделл сидел, переплетя пальцы на столе перед собой.

— Мы не уверены, что вы сможете нам помочь, — произнес он наконец. — Совершенно не уверены.

— Но вы наверняка раньше думали, что мы сможем. — Грейтхауз распрямился, потянулся, суставы щелкнули. — Мы проделали долгий путь. И хотели хотя бы услышать, в чем проблема.

Рэмсенделл открыл было рот, потом оглянулся на Хальцена, который еще раз затянулся, выдохнул струю дыма и сказал:

— У нас тут есть один молодой человек — житель Уэстервика, — который ездит для нас в Нью-Йорк закупать медицинские товары в аптеке на Смит-стрит. Последний раз он ездил в четверг. Он остался ночевать в городе, в пансионе, и вернулся в пятницу. С собой он привез одну вещь…

Хальцен глянул на Рэмсенделла, приглашая продолжать.

— Он там завтракал в таверне и привез экземпляр вашей газеты.

— «Уховертки»? — спросил Мэтью.

— Именно ее. — Рэмсенделл натянуто улыбнулся, и улыбка тут же исчезла. — У нас есть пациентка, которая любит, чтобы ей читали вслух. Эта пациентка… мы обращаемся с ней особым образом.

— В каком смысле особым? — оживился Грейтхауз.

— Нет-нет, она не склонна к насилию. Даже я бы сказал, она абсолютно спокойна. Другие пациенты называют ее Королевой.

— Королевой?

Мэтью вспомнил, что на улице Джейкоб уже произносил это слово.

— Да, именно так. — Рэмсенделл посмотрел в глаза Мэтью, наблюдая за реакцией. — Вы думали когда-нибудь, что здесь можно встретить королеву? Пусть даже королеву Бедлама?

— Наша проблема состоит вот в чем, — сказал Хальцен. — Мы хотим выяснить, кто она. Ее настоящее имя, откуда она родом. Ее историю и… и почему она оказалась в таком состоянии.

— И что это за состояние? — Грейтхауз чуть ли не сжался, ожидая ответа.