Уинстон не ответил ни словом, ни звуком.

Мэтью подумал, что если удар крепкого деревянного каблука должен обрушиться, то именно в тот момент, когда он повернется к Уинстону.

— Ваша нелояльность по отношению к хозяину не должна перейти в убийство. — Мэтью промокнул воду с груди и плеч с небрежным видом, но внутри он был как стрела, готовая выбрать направление полета. — Утром здесь найдут случайно утонувшего… но вы будете знать, что вы сделали. И я не считаю вас способным на подобное действие. — Он сглотнул слюну, сердце упало, и он рискнул повернуться к Уинстону. Удара не последовало. — Не я — причина ваших трудностей. Можно мне получить теперь мой башмак?

Уинстон тяжело вздохнул, опустил голову и протянул руку, держащую башмак. Мэтью кивнул, принимая его.

— Вы не убийца, сэр, — сказал Мэтью, взяв башмак. — Если бы вы действительно решили проломить мне голову, вы бы не выдали свое присутствие, убрав фонарь. Можно спросить, зачем вы здесь оказались?

— Я… только что мы совещались с Бидвеллом. Он хочет, чтобы я занялся избавлением от трупа Пейна.

— И вы решили посмотреть, нельзя ли использовать источник? Я бы не стал. Можно как следует нагрузить труп железом, но вода наверняка будет заражена. Если только… не в этом ваша цель.

Мэтью надел рубашку и стал ее застегивать.

— Нет, это не моя цель, хотя я действительно думал, нельзя ли использовать источник. Пусть я хочу смерти Фаунт-Рояла, но я не хочу быть причиной смерти его жителей.

— Поправка, — сказал Мэтью. — Вы хотите избежать обвинения в смерти Фаунт-Рояла. Кроме того, вы хотите улучшить свое финансовое и служебное положение у Бидвелла. Так?

— Да, так.

— Что ж, тогда вы понимаете, что растянули мистера Бидвелла над очень большой бочкой?

— Как? — наморщил лоб Уинстон.

— Вам с ним обоим известна важная информация, которую он предпочел бы не открывать жителям. На вашем месте я бы извлек из этого максимум. Вы же искусны в составлении контрактов?

— Да.

— Тогда просто составьте контракт между вами и Бидвеллом на уничтожение трупа. Впишите туда все, что вам хочется, и начните торговаться, понимая, однако, что вряд ли вы получите все, чего считаете себя достойным. Однако рискну предположить, что ваш образ жизни несколько улучшится. А имея подпись Бидвелла на контракте столь… деликатной природы, вам не придется опасаться потери должности. На самом деле вас даже повысят. Где сейчас тело? Все еще в доме?

— Да. Спрятано под матрасом. Бидвелл так плакал и стонал, что я… вынужден был ему помочь его туда сунуть.

— Это была первая ваша возможность обсудить условия. Надеюсь, что вторую вы не упустите.

Мэтью сел на траву, чтобы надеть чулки.

— Бидвелл никогда не подпишет контракт, уличающий его в сокрытии улик убийства!

— Без особого удовольствия — это да. Но подпишет, мистер Уинстон. Особенно если поймет, что вы — его доверенный в бизнесе человек — сами займетесь решением проблемы, никого не привлекая. Это его главная забота. Он также подпишет, если вы заставите его понять — твердо, но дипломатично, как я надеюсь, — что эта работа не будет и не может быть выполнена никем, кроме вас. Можете подчеркнуть, что контракт за его подписью — формальность для вашей защиты перед законом.

— Да, это звучит убедительно. Но он же будет знать, что я этим контрактом смогу и в дальнейшем на него давить!

— Конечно, будет. Как я уже заметил, вряд ли вы в сколько-нибудь обозримом будущем потеряете свою должность в фирме Бидвелла. Может быть, он даже отошлет вас обратно в Англию на одном из своих кораблей, если вы этого хотите. — Закончив с надеванием чулок и башмаков, Мэтью встал. — А что вы на самом деле хотите, мистер Уинстон?

— Больше денег, — ответил Уинстон и задумался на минутку. — И честной оценки. Я должен быть вознагражден за хорошую работу. И должна быть признана моя заслуга в тех решениях, которые набили деньгами карманы Бидвелла.

— Как? — приподнял брови Мэтью. — Ни особняка, ни статуи?

— Я реалист, сэр. И знаю, что большего мне от Бидвелла не добиться.

— Ну, я бы сказал, что надо хотя бы попробовать выбить из него особняк. Что ж, приятно было побеседовать.

— Постойте! — окликнул Уинстон уходящего уже Мэтью. — А что вы предлагаете мне сделать с трупом Пейна?

— Честно говоря, у меня не было предложений, и мне все равно, что вы будете с ним делать. Но я бы сказал… что земля под домом Пейна — такая же земля, как та, что заполняет кладбищенские могилы. Я знаю, что у вас есть Библия, и вы считаете себя христианином.

— Да, это правда. Да… еще одно, — успел добавить Уинстон, пока Мэтью не повернулся уходить. — Как мы будем объяснять отсутствие Пейна? И как искать убийцу?

— Объяснение оставляю на ваше усмотрение. А насчет поиска убийцы… насколько я могу судить, Пейн крутил с чужими женами. Я думаю, что врагов у него здесь было предостаточно. Но я не магистрат, сэр. Это обязанность мистера Бидвелла — подавать дело в суд. А до тех пор… — Мэтью пожал плечами. — Доброй ночи.

— Доброй ночи, — сказал Уинстон ему вслед. — И приятно вам поплавать.

Мэтью направился прямо в дом Бидвелла, к ставням библиотеки, которые оставил отпертыми, открыл их и поставил фонарь на подоконник. Потом он осторожно влез в окно, стараясь не рассыпать по дороге шахматы. Взяв фонарь, он поднялся к себе и лег, разочарованный полным отсутствием следов пиратского золота, но надеясь, что завтра — или уже сегодня, точнее говоря, — покажет ему путь в лабиринте осаждающих его вопросов.

Когда загремел петушиный хор утра пятницы, Мэтью проснулся с ускользающим впечатлением сновидения, но в памяти ясно остался только один образ: Джон Гуд, который рассказывает о найденных монетах и говорит: «Мэй забрала себе в голову, что мы сбежим во Флориду».

Он встал и посмотрел в окно, на красное солнце на востоке. Появились несколько тучек, но не черных, не чреватых дождем. Изящными галеонами плыли они по розовеющему небу.

Страна Флорида, подумал он. Испанские владения, нить к большим — хотя презираемым англичанами — городам Мадриду и Барселоне. И еще — нить к португальской родине Рэйчел.

Он вспомнил голос Шоукомба, говорящий: «Ты знаешь, что испанцы сидят в этой стране, Флориде, меньше семидесяти лиг отсюда. И у них есть шпионы во всех колониях, и те шпионы распускают вести, что любая черная ворона, которая улетит от хозяина и доберется до Флориды, станет свободным человеком. Слыхано такое? Эти испанцы то же самое обещают всем разбойникам, убийцам, любой людской мерзости».

Семьдесят лиг, подумал Мэтью. Примерно двести миль. И не просто двухсотмильная увеселительная поездка. А дикие звери, а дикие индейцы? С водой трудностей не будет, а еда? А крыша над головой, если снова откроются шлюзы небесные? По сравнению с таким путешествием его с магистратом бегство по грязи из таверны Шоукомба покажется послеполуденной прогулкой по роще.

Но неоспоримо, что другие проходили этот путь, и оставались в живых, и шли куда дальше, чем за двести миль. Мэй — пожилая женщина, и она не колеблется бежать. Но все-таки это ее последняя надежда на свободу.

Ее последняя надежда.

Мэтью отвернулся от окна, подошел к тазу с водой на комоде и обильно плеснул себе в лицо. Он сам не очень понимал, о чем думает, но эта мысль — какова бы она ни была — была самой нелогичной и безумной за всю его жизнь. Он никак не охотник и не кожаный чулок, и к тому же он гордится званием британского подданного. Так что можно бы начисто стереть из головы все следы таких ошибочных и неумных размышлений.

Он побрился, оделся и пошел взглянуть на магистрата. Последнее лекарство доктора Шилдса оказалось весьма действенным, поскольку Вудворд все еще странствовал в полной сумрака области Нодд. Но прикосновение к его обнаженной руке наполнило Мэтью горячей радостью: ночью лихорадка оставила магистрата.

Завтракал Мэтью в одиночестве. Он съел тарелку омлета с ветчиной, запив ее чашкой крепкого чая. Потом он вышел из дому на серьезное дело: он собирался встретиться с крысоловом в его отлично прибранном гнезде.