Я вспомнил слова Клайда: «Как ты думаешь, что было бы, если бы все умершие люди со всего мира вернулись на землю?»

Призраки всех когда-либо умерших людей — это одно. Но что, если… У меня перехватило дыхание при одной мысли об этом. Что, если все люди, когда-либо умершие в этом мире, на самом деле вернулись? Они пришли в виде призраков, но… что, если они не всегда останутся призраками? Может быть, это смерть наоборот. Может быть, некоторые призраки уже начали мало — помалу приобретать плотность. Становятся реальными, как острие топора. Реальными, как индейцы, которые вытащили кого-то из микроавтобуса, и…

Я потряс головой, пытаясь избавиться от этих мыслей. Призраки — это всего лишь призраки. Правда же?

Момент настал.

Свет в студии приглушили — наверное, чтобы не напугать Эдисона. Затем гости хором начали скандировать его имя, но Джонни Карсон попросил публику вести себя тише. Зрители продолжали звать Эдисона, просили его присоединиться к ним, но место рядом с Джонни по-прежнему пустовало. Так продолжалось какое-то время, и довольно скоро на лице у Джонни появилось выражение, будто он пригласил на шоу «говорящую» собаку, а она не издает ни звука. На мой взгляд, ситуация была крайне нелепой.

— Я возьму пива, — сказал Люк и протянул руку к бутылке.

Но он так до нее и не дотронулся. Потому что все мы разом ахнули. На пустом кресле возле Джонни Карсона начала проявляться тень. Некоторые зрители начали переговариваться, но Джонни заставил их замолчать. Тень приобретала очертания человека: седовласый мужчина с грустным лицом, одетый в помятый белый костюм, который выглядел так, будто человек проспал в нем какое-то время. Фигура проявлялась все четче, и разрази меня гром, если это был не человек, изображенный на пожелтевших фотографиях.

— На нем одежда, — скрипучим голосом произнес Люк. — Как призраки носят одежду?

— Т-с-с! — шикнул на него Фил, придвигаясь ближе к экрану.

Клайд прибавил звук. В кресле на шоу Карсона сидел Томас Эдисон собственной персоной. Несмотря на полумрак, он моргал, будто свет раздражал его глаза. Он дрожал. Джонни тоже дрожал, как и все остальные в студии. Томас Эдисон был похож на чьего-то старенького, хрупкого, испуганного дедушку.

— Здравствуйте, мистер Эдисон, — сказал, наконец, Джонни. Слова давались ему с трудом, будто у него в горле застряла куриная кость. — Могу… могу я звать вас просто Том?

Эдисон ничего не ответил. Он просто дрожал и тяжело дышал, он был в ужасе.

— Страх перед аудиторией, — сказал Берт. — Со мной такое однажды было, когда я выступал с речью в клубе Сивитан.[285]

— Том? — продолжал Джонни Карсон. — Вы знаете, кто я?

Эдисон затряс головой, его остекленевшие глаза заблестели.

— Мистер Эдисон, — сказала Ширли. — Мы все здесь — ваши друзья.

Эдисон негромко застонал, и Ширли немного отодвинулась от него.

— Том? — Джонни попробовал еще раз. — Откуда вы?

— Я не… — Эдисон заговорил, но его голос был больше похож на шорох. — Я не… — он огляделся вокруг, пытаясь подобрать нужные слова. — Я не… из этих мест, — он покосился на зрителей. — Мне… здесь не нравится.

— Мы все вас любим, — сказала ему Ширли. — Расскажите нам о вашем путешествии, что вы видели в других…

Но в следующее мгновение сам ад сошел на землю.

Кто-то из зрителей сделал снимок. Послышался щелчок, и в глазах Эдисона отразилась яркая вспышка лампочки. За ней последовала вторая, третья. Джонни Карсон вскочил и закричал:

— Никаких снимков! Я сказал, никаких снимков! Заберите у них камеры, кто-нибудь!

Внезапно зажглись огни в студии. Это было действительно неожиданно. Том Эдисон подскочил в кресле. Зрители ринулись к сцене, а Джонни Карсон кричал, чтобы все оставались на своих местах, но его практически не было слышно во всеобщем гвалте. Снова засверкали вспышки фотоаппаратов: наверное, кто-то из журналистов тайком проник в студию, несмотря на запрет. Вспышки светили прямо в лицо Эдисону, и — как гром среди ясного неба: он протянул руку, схватил с колен Ширли ее хрустальный шар и бросил его прямо в направленную на него телекамеру. Камера разбилась, по всему экрану пошли зигзаги трещин. Другая телекамера запечатлела, как Эдисон вскочил, закричал что есть силы и растворился в голубоватой дымке.

— Всем сесть на места! — кричал Джонни. Люди пытались протиснуться ближе, они хватали друг друга за запястья и отталкивали от сцены, будто в дворовом соревновании по борьбе. — Прошу всех сесть…

Экран потемнел.

— Кто-то наступил на кабель, — сказал Берт. На экране замелькали помехи, а затем появилась надпись: ПЕРЕДАЧА ПРЕРВАНА ПО ТЕХНИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ. ПОЖАЛУЙСТА, ОЖИДАЙТЕ СИГНАЛА.

Мы ожидали сигнала, но окончание шоу Карсона так и не показали.

— Он взял его в руку, — тихо сказал Люк. — Видели? Он взял его в руку.

— Что взял? — спросил Клайд. — Что за чушь ты несешь?

— Томас Эдисон взял в руку хрустальный шар и бросил его, — объяснил ему Люк, поочередно глядя на всех нас. — Призрак взял твердый предмет. Как призрак может взять в руку твердый предмет?

Все молчали. Я чуть не проговорился, но вовремя остановил себя. Я не хотел верить, что это правда. Может быть, я должен был все рассказать, но момент был уже упущен.

Над Конкордией сверкнула молния. Через три секунды лампы в парикмахерской моргнули один раз, второй — и погасли. Весь город поглотила тьма. Вера ахнула и так сжала мою руку, что я думал, она сломает мне пальцы.

— Ну, вот так вот, — произнес Клайд. Он стоял в темноте. Люк зажег спичку. В ее тусклом свете мы сами были похожи на призраков. Клайд выключил неработающий телевизор. — Не знаю, как вы, — сказал он, — а я пойду домой, чтобы хорошенько выспаться, и плевать на этих призраков.

Все стали расходиться, и Клайд запер за нами двери.

— Наверное, нам стоит отправиться в отель «Холидей Инн», недалеко от Грейнджвилла, — сказал я Вере и Бену-младшему по пути к пикапу. — Может быть, у них есть электричество. Согласны?

Вера не отпускала мою руку.

— Нет, — сказала она. — Я не смогу уснуть в незнакомом месте. Видит бог, все, чего я хочу, — это лечь в свою кровать, накрыться одеялом с головой и надеяться, что утром все это окажется просто ночным кошмаром.

— В «Холидей Инн» безопаснее, — сказал я. И тут же об этом пожалел, потому что Вера заметно напряглась.

— Безопаснее? — переспросила она. — Безопаснее? Что это значит?

Если бы я сказал ей все, что думаю, это был бы конец. Пришлось бы соскребать Веру со стены. Бен-младший тоже прислушивался, и я знал, что он все понял, но все же… это же наш дом.

— Хорошо, милая, — сказал я, обняв ее за плечи. — Сегодня ночью мы будем спать дома. — Вера расслабилась, и я был рад, что не стал вовлекать ее в эту пучину.

Мы поехали. Свет фар автомобиля действовал успокаивающе. Наверное, эту ночь нам следовало бы провести в машине. Но тогда наутро у нас у всех болела бы спина. Лучше вернуться домой и с головой залезть под одеяло, как хотела Вера. Я почему-то вспомнил о том, что в подвале у нас спрятано ружье. Надо достать его и зарядить. Лишним не будет, положу его возле кровати, на всякий случай…

— Осторожно, Бен! — крикнула Вера, и я ударил по тормозам, но было слишком поздно.

Посреди дороги стоял пещерный человек. Он зарычал, поднял ту самую дубину с острыми камнями, и на его обезьяноподобных плечах заиграли мускулы.

Я ожидал, что дубина растворится в воздухе. Я хотел, чтобы так произошло. Я молился об этом в ту секунду, показавшуюся мне вечностью, когда дубина приближалась к крылу автомобиля. Господи, я молился.

Дубина ударила по капоту нашего пикапа с такой силой, что мы все подпрыгнули на сиденьях. Вера закричала, и Бен-младший, кажется, тоже. Одна фара разбилась и погасла. Я услышал странный звук и почувствовал, как за проломленным радиатором в двигателе что-то щелкнуло. Машина качнулась, из — под искореженного капота повалил дым. Пещерный человек отскочил назад, когда машина пронеслась мимо него; кажется, он был напуган не меньше нашего. Я посмотрел в зеркало заднего вида и в красном свете задних габаритных фонарей увидел, что он так и стоит на дороге. За его спиной, над погруженным во тьму городом, сверкнула молния. Кажется, он ухмылялся. Он махнул дубиной и тяжелыми шагами пошел следом за нами.