— Елкин дуб! Это мало сказать инвалид, это труп!

— Да, дело плохо.

Крич заглянул в искромсанный мотор и присвистнул.

— Упокой, Господи, его душу. Или, я бы сказал, тушу. — И сдавленно хихикнул, отчего Джесси пришёл на ум цыпленок, с кудахтаньем протискивающийся на волю сквозь плотную скорлупу яйца. Увидев, что Джесси не разделяет его веселого настроения, Хитрюга мигом опомнился. — Простите. Я знаю, что этот пикапчик набегал для вас уйму миль. Слава Богу, никто не пострадал… э… ведь вы со Стиви в порядке, правда?

— Я-то да. — Джесси посмотрела на дочку. Стиви отыскала у дальнего угла здания островок тени и, похоже, вовсю изучала черный шар. — А Стиви… пережила потрясение, но все обошлось. В смысле, никаких повреждений.

— Рад слышать, честное слово. — Крич выудил из нагрудного кармана пиджака лимонно-жёлтый носовой платок в узорчатую полоску и промокнул потное лицо. Желтыми, почти того же оттенка, были и брюки Хитрюги, а из-под них выглядывали двухцветные башмаки — жёлтый верх, белый низ. Вообще у Хитрюги был целый шкаф костюмов из пронзительно-яркого полиэстера всех цветов радуги, и хотя Крич с жадностью читал «Эсквайра» и «Джи-Кью», утонченности в его вкусах и чувстве моды было столько же, сколько в субботнем вечернем родео. Жена Крича, Джинджер, клялась, что разведется с ним, если он еще хоть раз наденет в церковь свой красный костюм с отливом. Хитрюга верил в могущество имиджа, о чем часто говорил и жене, и всякому, кто соглашался слушать. «Если боишься, что люди обратят на тебя внимание, — говаривал Хитрюга, — можешь спокойно сесть на землю, пускай засосет тебя целиком». Крич, крупный, корпулентный мужчина, разменявший пятый десяток, всегда был готов быстро улыбнуться и пожать руку и почти каждому жителю Инферно продал ту или иную форму страховки. С широкого румяного лица глядели голубые, как пеленка младенца, глазки, а обширную лысину окаймляла рыжая бахрома, да спереди красовался крохотный пучок рыжих волос, который Хитрюга аккуратно причесывал.

Он дотронулся до отверстия, зиявшего в моторе пикапа.

— Док, похоже, в вас бабахнули из пушки. Не хотите рассказать, что стряслось?

Джесси взялась рассказывать. Отметив, что Стиви стоит неподалеку, она все внимание сосредоточила на изложении событий Хитрюге Кричу.

Стиви, уютно устроившись в прохладной тени, смотрела, как черный шар творит чудеса. На его поверхности снова стали проступать ярко-синие отпечатки ее пальцев, цветом напомнившие девочке океан, каким его рисуют, а еще — бассейн в далласском мотеле, где Хэммонды отдыхали прошлым летом. Нарисовав ногтем кактус, Стиви полюбовалась тем, как синяя картинка медленно расплылась и исчезла. Она рисовала каракули, спиральки, круги, и все картинки медленно опускались вниз, к темному центру шара. «Даже лучше, чем рисовальное желе! — подумала она. — И убирать ничего не надо, и краску никак не разольешь… правда, цвет только один, но это ничего, он такой красивенький!»

Стиви осенило. Девочка нарисовала на черном шаре клеточки и принялась заполнять их «Х» и «О». Она знала, что эта игра называется крестики-нолики. В нее очень здорово играл папа, он и научил Стиви. Она сама заполнила все клетки крестиками и ноликами и обнаружила, что цепочка ноликов в нижнем ряду соединилась. Клеточки уплыли внутрь, и Стиви начертила новые. На этот раз выиграли сложившиеся в диагональ крестики. Клеточки снова уплыли, пришлось нарисовать решеточку в третий раз. Опять выиграли крестики. Вспомнив, как папа говорил, что самое главное середина, Стиви вписала туда первый нолик, и, действительно, нолики выиграли.

— Чё тут у тебя, малявка?

Стиви испуганно подняла голову. На нее глазел Санни Кроуфилд. Черные волосы свисали на плечи, из-под густых черных бровей смотрели такие же черные глаза.

— Чё это? — спросил Санни, вытирая грязные руки ветошью. — Игрушка?

Она молча кивнула.

Он хмыкнул.

— А по-моему, похоже на кусок говна. — Санни чихнул. Тут его позвал Мендоса, и он вернулся в гараж.

— Сам ты кусок говна, — сказала Стиви в спину Кроуфилду, но не слишком громко, поскольку знала: «говно» — слово нехорошее. Потом девочка опять посмотрела на черный шар и, ахнув, затаила дыхание.

На черной поверхности опять синели клеточки. В них было полно крестиков и ноликов, и крестики выиграли, заполнив верхний ряд.

Клеточки медленно растаяли, уйдя в глубину.

Стиви их не рисовала. Как не рисовала и ту идеально правильную решетку, которая начала проступать на черной поверхности, выведенная такими тонкими штрихами, словно их оставила бритва.

Стиви разжала пальцы и чуть не выронила шар, но вспомнила, что мама велела обращаться с ним осторожно. Через секунду-другую клеточки для игры были готовы. Начали появляться крестики и нолики. Стиви стала звать маму, но Джесси еще разговаривала с Хитрюгой Кричем. Девочка посмотрела, как заполняются клетки, а потом, повинуясь внезапному порыву, дождалась, чтобы внутренний палец шара дописал нолик, и сама вписала в одну из них крестик.

Никакой реакции. Клетки медленно исчезли.

Прошло несколько секунд. Шар оставался совершенно черным.

«Сломала, — печально подумала Стиви. — Он больше не играет!»

Но в глубине сферы возникло какое-то движение — непродолжительная вспышка быстро побледневшего синего цвета. К поверхности снова поплыли бритвенно-тонкие пересекающиеся линии, и на глазах у Стиви в центральной клетке возник нолик. Потом наступила пауза; у девочки екнуло сердце — она поняла: что бы ни находилось внутри черного шара, оно приглашает ее поиграть. Она выбрала клеточку в нижнем ряду и вписала туда крестик. Вверху слева появился нолик, после чего опять наступила пауза, чтобы Стиви могла обдумать ход.

Партия закончилась быстро, диагональю ноликов, шедшей сверху вниз справа налево.

Как только растаял последний штрих, появилась новая решетка, и в центре снова нарисовали нолик. Стиви нахмурилась. Кто бы ни сидел в шаре, он слишком хорошо понял, как надо играть. Но она смело сделала ход — и проиграла даже быстрее, чем в прошлый раз.

— Стиви, покажи мистеру Кричу, что в нас попало.

Девочка испуганно вздрогнула. Неподалеку стояла мама с Хитрюгой Кричем. Но они не видели, чем она занята. Стиви подумала, что пиджак мистера Крича выглядит так, словно тот, кто его шил, держал палец в розетке.

— Можно взглянуть, золотко? — с улыбкой спросил Хитрюга и протянул руку.

Девочка медлила. Шар опять стал прохладным и совершенно черным, от клеток не осталось и следа. Ей не хотелось уступать шар этой чужой ручище. Но мать наблюдала за ней, ожидая повиновения. Понимая, что в своем непослушании зашла сегодня гораздо дальше, чем следовало, Стиви протянула Хитрюге черный шар — и, едва выпустила его из рук в ладонь мистера Крича, снова услышала вздохи поющих для нее ветряных курантов.

— И вот это разворотило мотор? — Крич тупо заморгал, взвешивая предмет на ладони. — Док, вы уверены?

— Целиком и полностью. Я знаю, что он легкий, но габариты соответствуют. Я же сказала: он пробил мотор насквозь и застрял под крылом, над колесом.

— Непостижимо, как такая штука могла протаранить металл. На ощупь похоже на стекло, что ли. Или на мокрый пластик. — Он быстро провёл пальцами по гладкой поверхности. Стиви заметила, что никаких синих следов при этом не осталось. Мелодичный звон ветряных курантов был настойчивым, жалобным, и Стиви подумала: «Ему нужна я». — Стало быть, его вынесло из той штуки, что пролетела мимо вас, да? — Хитрюга Крич поднес шар к солнцу, но ничего не разглядел внутри. — Первый раз вижу такое. Что это? За той штукой их гналось целых три.

— Честно говоря, ума не приложу, что написать в отчете, — признался Крич. — Я хочу сказать, от столкновения и повреждений вы, конечно, застрахованы, но вряд ли в «Гордости Техаса» поймут, как детский пластмассовый мячик, ударив с разгона в мотор пикапа, пробил в нем дыру. Что вы собираетесь с ним делать?

— Вот закончим здесь и сразу сдадим его Вэнсу.