«Это же я!» — понял Рикс.

Он смотрел на самого себя.

Рикс приблизил серебряную пуговицу к глазам и обнаружил над гербом Эшеров свое отражение. Не серебряная ручка, а серебряная пуговица! Но чья? Где он видел пуговицу с мордой ревущего льва? И что значат эти воспоминания?

Его голову прошила сильная боль, дрожью сотрясло виски. Он крепко зажал пуговицу в кулаке. «Не надо вспоминать, — подумал он. — Это то, чего мне нельзя вспоминать…»

— Рикс? — Мать с ужасом отпрянула от него. — Боже мой, у тебя что, приступ?

Но Рикс едва слышал ее. Он с внезапной ясностью подумал о шкатулке с детскими сокровищами: монетами, стеклянными шариками и камнями. Боль пульсировала с такой силой, что казалось, глаза вот-вот выскочат из орбит. «Шкатулка, — подумал он. — Давным-давно я что-то положил в свою шкатулку…»

Рикс прошел мимо матери и побежал наверх, испуганный близостью приступа. Вот-вот он вспомнит нечто важное, связанное с качающимся скелетом, с волосами в кровавой воде и с серебряной пуговицей. Нечто важное и ужасное.

В своей комнате он дрожащими руками схватил шкатулку и высыпал ее содержимое на шкафчик. Там были центы с головами индейцев, пятицентовики с буйволами, пара старых серебряных долларов, гладкие серые камешки из лесов Эшеров, шершавая черная галька, найденная у озера, стеклянные шарики «кошачий глаз», один из которых походил на ярко пылающую звезду, а в глубине другого были холодные синие тени. Его коллекция осталась нетронутой, ее бережно сохранила мать. Но того, что он искал, тут не было.

И Рикс не мог вспомнить, когда он раздобыл эту вещь и положил в свою шкатулку.

Серебряная пуговица с мордой ревущего льва. Вспоминая, он согнулся от боли. Лицо покрылось холодным потом. «Приступ, — подумал он. — О господи…»

— Рикс?

Он с усилием повернулся на голос. Его лицо стало бледным как мел, вокруг глаз появились красные круги.

В дверях стоял Эдвин. Он смотрел то на Рикса, то на разбросанные вещицы.

— С вами все в порядке? — В его голосе звучала сильная тревога.

— Да. Все будет нормально. Мне просто нужно…

Эдвин мгновенно оказался рядом. Заботливые руки стали массировать сзади шею Рикса.

— Дышите глубже и медленнее. Расслабьтесь, пожалуйста. Ни о чем не думайте, просто плывите по течению. Расслабьтесь.

Мышцы Рикса подчинились. Он следовал спокойным инструкциям Эдвина, и боль стала покидать его. Что-то вывалилось из пальцев на пол. Что? Ему было все равно. Все внимание было приковано к успокаивающей силе, исходящей от рук Эдвина.

— Похоже, на этот раз вы близко подошли к приступу, — сказал Эдвин. — Но теперь чувствуете себя лучше?

Рикс кивнул. Боль стихла. В голове прояснилась. О чем он только что думал? Теперь это было неясно и далеко. Дунстан, вспомнил он. Дунстан безумен, а летописи рода Эшеров нет.

Но прежде чем Рикс успел хоть что-то сказать, Эдвин тихо промолвил:

— Он хочет видеть вас. Сказал, чтобы я привел вас в Тихую комнату, как только вы явитесь домой.

— Папа?

— Он умирает. Мы позвонили доктору Фрэнсису, но вряд ли он сможет приехать в такую грозу. Пойдемте.

Рикс медлил, глядя на свои детские сокровища. Что он искал? Вспомнить не удавалось. Как будто часть его памяти была стерта. Он нахмурился, пытаясь собраться с мыслями.

— Рикс! — настаивал Эдвин. — Вам надо подняться наверх и поговорить с отцом.

— Да. Правильно. Я так и сделаю.

Эдвин прошел с ним по освещенному свечами коридору до лестницы, ведущей в Тихую комнату. Рикс один поднялся по ступенькам и надел хирургическую маску, чтобы ослабить зловоние.

В Тихой комнате шум грозы был приглушен до далекого слабого рокота. Закрыв дверь, Рикс остановился, давая глазам привыкнуть к темноте. В нескольких футах от него виднелись смутные очертания миссис Рейнольдс, которая неподвижно сидела в своем кресле. «Спит», — подумал он.

Женщина не поднялась ему навстречу. Он услышал хриплое дыхание отца и пошел через комнату на этот звук.

— Ты, — просипел Уолен.

Рикс вздрогнул. В комнате было холодно, но над кроватью отца, как в душном преддверии ада, висел лихорадочный жар, исходящий от гниющего тела.

— Где… ты был… нынче утром? — Голос Уолена звучал настолько непохоже на человеческий, что Рикс едва разобрал слова.

— Ездил в Фокстон.

— Зачем?

— Нужно было прокатиться. Чтобы подумать.

Он видел очертания отца, змеей свернувшегося на кровати. Рядом с ним лежала черная трость.

— Ты думаешь… я полный дурак?

— Что?

При помощи трости Уолен с трудом дотянулся до пульта. Щелкнул выключатель, и засветился один из экранов. Хотя яркость и контрастность оставляли желать лучшего, картинка была ясна. Рикс увидел дом Дунстана в солнечный день.

В нижней части экрана белели цифры: дата и время. Быстро бежали секунды. Рикс затаил дыхание. Это был день, когда он в первый раз приехал с Рэйвен б ее дом. Камера, судя по углу съемки, была спрятана на дереве футах в двадцати от дома.

Желтый «фольксваген» въехал в кадр и остановился перед домом. Когда двое вышли из машины и стали подниматься на крыльцо, появился Дунстан на своей коляске. Камера приблизила изображение. Картинка застыла, показывая Рикса, Рэйвен и ее отца, собравшихся в кучку, как соучастники преступления.

Коричневый фургон. Служба безопасности Эшеров.

— Мистер Меридит… привез мне… эту видеокассету. Смотри на меня, черт подери! — приказал Уолен.

Рикс заставил себя посмотреть и едва не задохнулся от ужаса. С того момента, когда Рикс видел Уолена в последний раз, процесс распада шел с ужасающей быстротой. Голова изменила форму, лоб и виски раздулись под каким-то жутким внутренним давлением. Серая кожа лица растрескалась, отчего лицо напоминало мозаичную картинку. Глаза скрывались в глубоких черных отверстиях, и в них не было ни жизни, ни света.

— За тобой все время следили… с момента твоего приезда. Я знал, что в конце концов ты покажешь свое настоящее лицо. Предатель, — прошептал старик. — Ты ничтожный, презренный предатель! Ты недостоин носить фамилию Эшер, и клянусь… я увижу, как тебя, словно собаку… вышвырнут из Эшерленда! Не получишь ни гроша! Возвращайся в Атланту и найди себе новую шлюшку… чтобы содержала тебя, пока и ее не доведешь до самоубийства!

Сын попятился было под натиском злых слов, но упоминание о Сандре остановило его. Лицо Рикса исказилось. В сознание хлынули из времен юности воспоминания о сотнях неоплаченных счетов. Его охватил горький гнев, и он снова приблизился к кровати отца.

— Позволь кое-что тебе сказать, старик, — произнес он своим обычным голосом, и Уолен застонал. — Я собираюсь написать историю этой семьи. Моей семьи. Не важно, сколько это займет времени. Это будет хорошая книга, папа, я тебе обещаю. Люди захотят ее прочесть.

— Ты… дурачок… — выдохнул Уолен, зажимая уши.

— Мне попались на глаза документы, которые проливают свет на нашу семейку, — продолжал Рикс. — Например, я узнал о том, как Синтия Эшер прикончила своего первого мужа. И как Шанн Эшер сошла с ума, написав музыку, которая принуждала слушателей к самоубийству. Оказывается, Ладлоу, запертый перед смертью в своей Тихой комнате, был безумен и бредил грозами. А еще есть Эрик, Калигула рода Эшеров. Я обязательно напишу, как в День независимости он стрелял по горе Бриатоп и как купил Нору Сент-Клер, точно племенную кобылу. Что скажешь насчет этого, папа? Хочешь, я посвящу эту книгу тебе?

Внезапно со стоном, от которого волосы на голове Рикса встали дыбом, Уолен поднялся на кровати. В призрачном свете телеэкрана его лицо превратилось в маску лютой ненависти.

Во рту желтели кривые зубы. Мелькнула черная трость — старик с поразительной быстротой ударил Рикса по ключице. Следующий удар пришелся по плечу, рядом с синяком, оставленным кочергой Уилера Дунстана, и Рикс вскрикнул.

Когда Уолен взмахнул тростью в третий раз, Рикс перехватил ее и вырвал из костлявой руки. Его пронзил разряд холодной энергии.