Но сначала нужно было закончить с бритьем — движение за движением, волосок за волоском — пока кожа не станет гладкой. Некоторые участки были особенно трудными и неподатливыми, некоторые сдавались легко. Не единожды в жизни ему приходилось получать серьезные травмы лица, и в эти периоды он надолго забывал про бритье, поэтому твердая черная щетина теперь даже при регулярном бритье не желала исчезать без боя.
Боль в щеке осталась, но она была совершенно незначительной по сравнению с тем, что уже приходилось переносить. Да и что бы подумала о нем его русская семья, если бы он не мог выдержать столь слабую боль?..
Он не желал позволять своим мыслям овладеть им сейчас. Когда покончит с бритьем, то сможет подумать, что делать с мертвой женщиной, лежавшей в постели. А пока… стоит просто продолжать приводить лицо в порядок. Она ведь этого хотела…
Некоторые волоски сурово цеплялись — то тут, то там — но боли практически не было. Лишь первое движение заставило его проникнуть под кожу слишком глубоко.
Так он стоял в ванной, в номере 214 отеля «Гранд-Фредерик» с его позолоченными стенами, синим фарфором и золотисто-синей плиткой на полу. Он наблюдал за тем, как из семи небольших порезов начинает сочиться кровь, чувствовал ее запах, напоминавший о ранах и слабости, и размышлял о том, как он сам когда-то оказался раненым и истощенным посреди русской глуши — так далеко от этого умирающего города Берлина. Что было бы, если б не стая Виктора? Лесные хищники… лесные охотники бы съели его, вгрызлись бы в его легкие и сердце… растащили бы все остальное мясо, которое осталось от него, чтобы получить силы. Они бы оставили его кости маленьким насекомым, живущим в гнилых бревнах, и в мире ничего бы не изменилось. В нем было бы все правильно. Совсем не так, как сейчас…
Майкл Галлатин, урожденный Михаил Галлатинов, впервые увидевший свет в Санкт-Петербурге тридцать четыре года назад, больше не был уверен в собственной правильности.
Ничто в нем особенно не изменилось, за исключением бритвенных порезов… за исключением дымки в глазах и плотно сжатых губ. Он был худым и подтянутым, с широкими плечами, узкой талией и достаточным количеством мускулов, чтобы продолжать заниматься своей работой. Его черные, по-военному коротко остриженные густые волосы на висках чуть тронула седина. На левой щеке виднелся шрам, который начинался под глазом и тянулся к волосам — его оставил убийца в Северной Африке в 1942-м году. Были у Майкла и другие боевые отметины, но в целом — ничего ужасного. Ничего, что нельзя было объяснить женщине, что совсем недавно была жива… Совсем недавно она лежала на влажной простыни, опустив голову ему на плечо и блуждая своими любопытными пальцами по неровностям его плоти в желании изучить его солдатские отметины.
Он должен был вернуться и снова взглянуть на нее. Он подготовился к этому, как мог, его душа налилась сталью, однако с первым же шагом сталь обратилась в расплав. Он невольно задумался, убирая окровавленную бритву в тот металлический кейс, который она ему подарила, не следует ли после того, как он выпьет последний бокал шампанского и наденет мундир немецкого майора, поджечь кровать, чтобы отправить эту женщину в Вальхаллу надлежащим образом?
Все началось месяц назад, когда Майкл вернулся с пробежки ранним январским утром и обнаружил напротив своего отшельничьего дома в Уэльсе черный «Бентли Марк 5». Присев на капот своей машины, его ждал человек, который любил представляться именем Мэллори. Он заявил, что подождет, пока Майкл наденет какую-нибудь одежду, после чего им нужно будет прокатиться и поболтать.
— Во Внутреннее Кольцо было совершено проникновение, — сообщил Мэллори, когда они ехали по плохим местным дорогам, и мокрый снег то и дело залеплял лобовое стекло.
Разумеется, Майклу было известно о Внутреннем Кольце. Это была группа немцев, которая продолжала упорно бороться с Гитлером и его нацистами внутри страны. Среди них были ученые, которые делали все, что могли, чтобы саботировать оружейные проекты или задержать их реализацию. Сюда же входили секретари и помощники, делавшие заметки подслушанных разговоров или перехватывавшие сообщения. Состояло в этой группе и несколько железнодорожных диспетчеров, которые иногда посылали составы с боеприпасами на заранее заминированные пути. Священник (или даже несколько), настроившие радио на волну британской секретной службы и прятавшие кодовые книги с шифрами так, что сам Христос вряд ли сумел бы отыскать их, тоже примкнули к повстанцам. Проститутки и карманники, старые седовласые солдаты, у которых остались отметины еще с Первой Мировой Войны, и простые граждане с необычайным мужеством, в сердце которых жила надежда, что нацистская Германии сдастся англичанами или американцам и что это произойдет до того, как русские разберут их отечество по кусочкам — все они старательно работали в подполье.
— В кольцо проникла женщина, — сказал Мэллори. — Пробила себе путь соблазнением и профессиональными уловками. Ее зовут Франциска Люкс, она фотограф и журналист «Сигнала».
«Сигнал», насколько было известно Майклу, считался очень популярным глянцевым журналом, средством пропаганды немецких вооруженных сил, который пользовался спросом более чем у двух миллионов читателей.
— Кольцо распадается на части, — продолжал Мэллори. — Человек за человеком исчезает в штаб-квартире Гестапо в Берлине. Госпожа Люкс, похоже, неплохая… я бы назвал ее охотницей. Она вышла на след Внутреннего Кольца через глупость одного пострадавшего сотрудника, и сейчас она работает с членом Гестапо по имени Аксель Риттенкретт, который хочет не просто расформировать кольцо, он хочет уничтожить каждого его члена вместе с семьями. Мы пытаемся оказывать сотрудникам кольца поддержку, насколько это вообще в наших силах, однако случаются осложнения, из-за которых нам проблематично вывезти из страны примерно пятьдесят оставшихся сотрудников из ста. Некоторые из них сопротивляются самостоятельно: они не хотят бросать дело, ради которого могут отдать жизнь. Вот, почему нам нужен ты, майор.
— Так и знал, что мы к этому придем, — вздохнул Майкл, глядя на черный портфель, лежавший на кожаном сидении бисквитного цвета рядом с ним.
— Мы делаем все возможное, чтобы вытащить оттуда всех. Возможно, нам и не удастся добиться абсолютного успеха, но даже для частичного нам нужно время. И нужен ты, майор, чтобы заставить Франциску Люкс хорошенько подумать о том, стоит ли ей продолжать выслеживать членов кольца и отправлять их на смертельные пытки в Гестапо, — он сделал паузу, в течение которой Майкл просто смотрел вперед на летающий всюду мокрый снег. Погода словно ухмылялась обстоятельствам и высмаркивала горсть за горстью снега в лица смельчакам, посмевшим выйти на улицу. — Миссия тебе понятна?
— Отправиться в охваченный хаосом Берлин, замаскироваться под немецкого офицера, скорее всего. Надо думать, под человека с интересной тайной историей, которая станет отличной наживкой для любознательной нацистки? Я польщен, конечно, но, полагаю, у вас есть люди, более подходящие для такой работы.
Люди, которые, скорее всего, умрут, пытаясь, подумал он, но не стал произносить этого вслух.
— Почитай ее досье. Там, в портфеле, — настоял Мэллори. — Ей тридцать лет, она довольно привлекательна. Чемпионка-лыжница, эксперт в стрельбе, водитель гоночных автомобилей, а также свободно говорит по-французски, по-итальянски и по-английски. Ее отец был пилотом-сорвиголовой, чья жизнь оборвалась в прошлом голу во время тестирования нового немецкого реактивного самолета. Ее мать в семнадцать лет стала укротительницей львов в цирке, входила в олимпийскую сборную по плаванию и была членом самой последней немецкой экспедиции в Антарктиду в 1938-м… так, это еще что? — он резко надавил на педаль тормоза и уставился вперед сквозь снежную круговерть. Через ветровое стекло, над которым неустанно трудились щетки стеклоочистителя, он увидел то, что заметно его обеспокоило. — Похоже, один из твоих товарищей стоит на дороге. Я нарушил что-то, о чем мне следовало бы знать?
