— Ты должна была знать, — сказал Билли. — Аура. Ты должна была ее видеть.

— Да, я видела ее, — тихо ответила Рамона. — Я знала, что он умрет, и он тоже это знал. Твой отец примирился с окружающим его миром и, главным образом, с самим собой. Он вырастил тебя своими сильными руками, день и ночь работая на нас. Он не всегда соглашался с нами и понимал нас, но это не имеет значения: перед смертью он любил нас так же сильно, как всегда. Он был готов к смерти.

— Готов? — Билли потряс головой не веря своим ушам. — Ты имеешь в виду, что он…

Хотел умереть? Нет, я не поверю этому!

Рамона взглянула на него холодным оценивающим взглядом.

— Он не боролся со смертью. Он не хотел. Перед смертью у него было сознание ребёнка, и как у любого ребёнка, у него была вера.

— Но… Я… Должен был быть здесь! Ты обязана была мне написать! Я… Даже… Не попрощался с ним!..

— Что бы это изменило? — Рамона покачала головой и взяла его за руку. По его щеке покатилась слеза, и он не вытер ее. — Теперь ты здесь. И несмотря на то, что его нет, ты всегда будешь сыном Джона Крикмора. Он навсегда останется в твоей крови. Так умер ли он на самом деле?

Билли чувствовал, как на него давит неутомимый ветер, шелестя острыми сосновыми иголками. Он знал, что то, что отец жив внутри него, это правда, и все же…

Разлуку так тяжело перенести. Так тяжело потерять кого-то и оплакивать его; гораздо легче наблюдать смерть на расстоянии, более трудно столкнуться с ней лицом к лицу. Он уже почувствовал, что из себя представляет мир, на примере карнавала с его шумом и сияющими прожекторами; здесь, в долине, окруженной поросшими лесом холмами и накрытой серым небом, Билли казалось, что он находится в центре величайшей тишины. Он провёл ладонями по шершавому могильному камню и вспомнил, как отец прижимался своим небритым лицом к его щеке. Мир вращается слишком быстро! — подумал он; ветер меняется слишком часто, и лето его детства, похоже, осталось в прошлом. Его радовала только одна вещь: вчера утром, перед отъездом из Мобиля, он позвонил в госпиталь в Бирмингем, и ему сказали, что Санта Талли пошла на поправку.

— Зима уже в пути, — сказала Рамона. — Она опять будет холодной, судя по тому, какими толстыми стали эти сосны.

— Я знаю. — Билли взглянул на мать. — Я не хочу быть таким, какой я есть, мам. Я никогда не просил об этом. Я не хочу видеть духов и черную ауру. Я хочу быть таким, как все. Мне это все очень трудно; это все очень…

Странно.

— В твоей крови заговорил отец, — заметила она. — Я тоже не хочу. Никто никогда не обещал тебе, что это будет легко…

— Но у меня не было выбора.

— Это правда. Потому что его и не должно было быть. О, ты можешь жить как отшельник, порвав с внешним миром, как пыталась сделать я после твоего рождения, но рано или поздно это постучится в твою дверь.

Он сунул руки в карман и поежился от налетевшего порыва холодного ветра. Рамона обняла его. Она уже выплакала все свои слёзы, но боль ее сына почти разбила ей сердце. Но она знала, что боль укрепляет душу, закаливает волю, и когда он наконец пересилит ее, то станет еще сильнее.

Вскоре он вытер глаза рукавом и сказал:

— Со мной все в порядке. Прости, что я…

Вел себя, как ребёнок. — Пойдем, — предложила Рамона, и они вместе стали спускаться с холма между могил к дороге. До дома было больше двух миль, но они не торопились.

— Что мне теперь делать? — спросил Билли.

— Я не знаю. Посмотрим.

Рамона некоторое время молчала, и Билли понял, что она думает о чем-то важном. Они дошли до того места, где между плоских камней журчал ручей, и Рамона внезапно остановилась.

— Мои ноги уже не те, что были раньше. Я расскажу тебе. Когда я была девочкой, то могла бегом преодолеть весь этот путь даже не задохнувшись, а теперь я уже икаю как лягушка. — Она села на камень, на котором были нацарапаны чьи-то инициалы. Билли лег в траву на живот, глядя на то, как поток воды огибает камни. — Есть кое-что, о чем ты должен знать. Я не говорила тебе этого при жизни отца несмотря на то, что он прекрасно обо всем знал. Я должна все тебе рассказать, а потом ты будешь думать сам, как тебе поступить.

— О чем рассказать?

Рамона посмотрела вверх, на стаю пролетающих над ее головой ворон. Далеко в вышине солнце отражалось от карабкающегося к облакам самолета.

— Мир меняется слишком быстро, — сказала она словно сама себе. — Люди дерутся на улицах, убивая и ненавидя друг друга; дети употребляют бог знает какие наркотики; то тут, то там безо всяких причин возникают войны…

Меня все это страшит, потому что зло ходит без страха и меняет свое обличье и голос, чтобы искать свою пищу. Оно рыщет повсюду, желая все большего и большего. Ты видел его однажды давным-давно в коптильне.

— Меняющий Облик, — утвердительно произнес Билли.

— Правильно. Он проверял тебя, зондировал. Он проверял тебя еще раз на карнавале, но ты оказался сильнее, чем он предполагал.

— А ты когда-нибудь видела его?

— О да. Несколько раз. — Она взглянула на него, прищурив глаза. — Он все время насмехался надо мной и старался обмануть меня, но я все время раскусывала его. Я не позволила проникнуть в мое сознание; я не позволила ему заронить во мне сомнение относительно моих способностей. Но теперь моя работа почти закончена, Билли. Теперь Меняющий Облик не видит во мне угрозы; он хочет тебя и сделает все возможное, чтобы уничтожить тебя.

— Но со мной будет все в порядке, да? До тех пор, пока я не дам ему проникнуть в мое сознание?

Рамона сделала паузу прислушиваясь к шуму ветра в ветвях деревьев.

— Меняющий Облик никогда не сдается, Билли, — тихо сказала она. — Никогда. Он стар как время и он умеет ждать. Он рассчитывает захватить тебя врасплох, когда ты этого не ожидаешь, в момент твоей слабости. И я думаю, что он наиболее опасен, когда питается умершими, как зверь, когда гложет кость. Он вытягивает у духов энергию, чтобы становиться сильнее. Как бы мне хотелось сказать тебе, что я знаю предел силы Меняющего Облик, но к сожалению не могу. О, как много тебе еще нужно узнать, Билли! — Некоторое время она молча смотрела на него. — Но я не могу тебя этому научить. Жизнь научит.

— Тогда я научусь, — ответил Билли.

— Обязательно. — Рамона глубоко вздохнула. — Так вот, что я хотела тебе сказать: ты родился на этот свет не один.

— Что? — Билли непонимающе нахмурился.

— Вас было двое, — объяснила Рамона глядя на деревья. — Ты родился первым, а вслед за тобой еще один ребёнок. Вы находились внутри меня так близко, что доктора различили только одно сердцебиение, ведь в те времена медицинская аппаратура была не такой хорошей. Итак: холодной ноябрьской ночью в грузовичке-пикапе родилось двое детей. Вы оба родились в водяной оболочке, что есть признак духовной силы. Твоя закрывала тебе лицо. Его…

Была порвана, и он сжимал ее своими ручками. Даже уже тогда что-то внутри твоего брата хотело, чтобы он не вступил на свой Неисповедимый Путь. Вы не были идентичными близнецами: ты был больше похож на меня, а твой брат на отца. — Она торжественно взглянула на Билли темными глазами. — Ты знаешь, твой отец и я были бедны. Мы едва могли прокормить себя. Мы ожидали одного ребёнка, и нам пришлось сделать выбор. Это было самое ужасное решение в моей жизни, сынок. Есть…

Человек по фамилии Тиллман, который продает и покупает младенцев. Он купил у нас твоего брата и пообещал поместить его в хороший дом. — Ее руки сжались в кулаки, а лицо напряглось. — Это…

Был единственный для нас выход, и мы после этого долго находились в трансе. После того, как мы прошли через это, твой отец уже никогда не стал прежним. Нам надо было выбирать, и мы выбрали тебя. Понимаешь?

— Я…

Думаю, да.

Билли вспомнил женщину, которую он видел много лет назад, на палаточной проповеди, которая исповедовалась в том, что продала своего ребёнка. Боже, как же было больно в этот момент его матери!

— Много лет я думала, что наши пути не пересекутся. Мы с отцом часто размышляли о том, что с ним случилось, но у нас был ты, и мы отдали тебе всю нашу любовь и внимание. Но потом…