Когда я вернулся на Кокину, чтобы стать Вождем-Отцом, я понимал, что не гожусь для этой роли. Но кто-то должен был этим заниматься, а в моих жилах текла благородная кровь. Много лет я как мог управлял племенем. Я пытался употребить все свое влияние и изменить старые обычаи настолько, чтобы мы могли жить в мире с белыми. Но однажды я увидел с мыса, как из Бездны поднимается огромная лодка — та самая. Дрожа, я смотрел, как она всплывает. На меня вновь нахлынули ярость, страх, слабость. Я заставил себя пойти на верфь. Я долго стоял перед доком, но не мог принудить себя переступить порог. В руках я держал ящик с динамитом: я задумал взорвать ее. Но вместо того убежал оттуда, дрожа, как побитый пёс. Если бы я уничтожил ее в ту ночь, если бы я установил взрыватели и поджег шнуры, на Кокине и сейчас царили бы мир и покой. Теперь на моей совести тяжелый груз. Но у меня есть последний шанс. Последняя возможность найти их и уничтожить, прежде чем они сумеют ускользнуть. Не знаю, удастся ли мне это. Но, клянусь Богом… клянусь Богом, я должен рискнуть.

Они долго молчали. Потом Кип спросил:

— А где вы взяли ящик динамита?

— Когда здесь строили отель с эспланадой, — сказал Чейн, — мы стащили несколько ящиков и спрятали в джунглях, в шалаше. Почти все уже сгнило, но кое-что еще можно пустить в дело.

Впереди в небе клубились густые тучи, желтоватые, с черными вспухшими подбрюшьями. Волны грохотали в борта, разбивались о нос, и весь траулер содрогался. Чейн показал на рацию:

— Мур, попробуйте, может, поймаете что-нибудь…

Мур включил приемник и повёл риску по шкале. Ничего, кроме громкого треска и воя помех. Зазвучал и исчез чей-то слабый голос. Траулер валило с борта на борт, как будто по килю гулко лупил огромный кулак. Мур отвернулся от рации и посмотрел на Яну:

— Вам надо было остаться на Кокине.

— Ничего мне не сделается, — возразила она. — Почти всю свою жизнь я занималась исследованием затонувших кораблей, подводных лодок и не только. И увидеть теперь, как такая лодка ожила и идет по штормовому морю, пусть даже она может уничтожить нас, не спорю… нет, я должна это увидеть.

Мур покачал головой.

— Вы либо самая глупая, либо самая смелая женщина из всех, что я встречал в жизни. — Что-то в ее глазах заставило его ограничиться этими словами, хотя он понятия не имел, что это было. Между ними словно стояла тонкая стена тумана, колышущаяся лениво, как глубокие карибские приливы. Ему хотелось пробиться сквозь эту стену, притронуться к щеке Яны, почувствовать, как тепло ее тела польется в него. Он был рад, что они вместе, но очень боялся за нее. Яна была красивой женщиной, полной жизни и надежд, он даже не пытался поднять руку, чтобы потянуться к ней. Он знал, это невозможно. Что там было насчет существования в двух мирах, темном и светлом? Яна не была частью его, Мура, будущего.

— Впереди рифы, — спокойно объявил Чейн.

Мур повернулся и посмотрел, Кип тоже.

Впереди был бурлящий черный водоворот. Когда море на миг расступилось, под самой поверхностью Муру стали видны зеленые и бурые острые верхушки рифов. Чейн крутанул штурвал вправо, и тотчас в правый борт ударила волна, сильно встряхнув судно. Индеец быстро вернул штурвал в исходное положение, и траулер зигзагом пошел по волнам, которые теперь поднимались со всех сторон, затопляя бак и стекая в шпигаты. Что-то шумно царапнуло правый борт чуть ниже ватерлинии. Чейн шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы.

— Мы в самом пекле, — сказал он. — Мне нужен вахтенный на носу. — Он отжал рычаг управления двигателями, сбавляя ход.

Мур оглянулся.

— Я пойду, — сказал он.

— Позади вас на полу лежит веревка. Крепко обвяжите ее вокруг пояса. Кип, вы возьмете другой ее конец и сделаете то же самое. Когда Мур выйдет из рубки, хорошенько ухватитесь за балку и помаленьку — помаленьку! — отпускайте веревку. Она все время должна быть туго натянута.

Кип помог Муру закрепить веревку, потом пропустил другой ее конец у себя под мышками и завязал узлом на груди.

— Дэвид, будь осторожен, — повысил он голос, чтобы перекричать рев океана.

Мур кивнул и вышел из рубки в ненастье. Его тут же окатило брызгами и едва не сбило с ног, но он сжал зубы и, цепляясь за планшир, медленно, дюйм за дюймом, двинулся вдоль правого борта на нос. Кип, одной рукой ухватившись за балку у себя над головой, уперся ногами в дверную раму и начал стравливать линек. На «Гордость» наискось обрушилась грохочущая волна; она ударила в Мура, и он уцепился за кабестан, чтобы не упасть. Палуба уходила из-под ног.

Он высматривал предательские коралловые глыбы. Слева по борту лежало целое плато; Мур махнул рукой вправо, «Гордость» повиновалась. Море всколыхнулось, впереди из-под воды показались новые верхушки рифа. Мур отчаянно замахал рукой. Вдруг послышался протяжный скрежет — днище траулера задело одну из них, но Чейну удалось пройти опасно мелкое место, и после этого Мур, как ни напрягал глаза, не мог разглядеть ни единого каменного клыка, ни единой гряды. Он остался на носу траулера. Руки ныли, грудь тяжело вздымалась, отцеживая воздух от мельчайших горько-соленых брызг. Внезапно зелёная волна приподняла траулер, и Мур упал на колени. Веревка больно врезалась в тело. С пронзительным стоном, не похожим ни на что, слышанное им раньше, море расступилось. «Гордость» стремительно понеслась вниз, в черную расселину, и тут же волна подхватила ее и вновь швырнула наверх.

Мур держался. Внезапно на нем очутился жёлтый дождевик; вокруг грохотала и ревела вода, пронзительно выл ветер. Он лежал на корме, пытаясь справиться с рулем, и уповал на чудо — что ему все-таки удастся успеть в бухту и внезапно налетевшая буря не поглотит яхту. В нем поднималась паника. «Держи руль, — кричал он себе. — Ради Бога, держи руль!»

— ДЭВИД! — послышался от сходного трапа отчаянный крик его жены. Они стояли там, оба, и смотрели на него — белые как мел лица, застывшие взгляды.

— УХОДИТЕ! ИДИТЕ ВНУТРЬ! — заорал он. Ветер подхватывал слова, кружил их у него над головой.

— ПОЖАЛУЙСТА!.. — беспомощно прокричала она.

Кровь застыла у Мура в жилах: он увидел у жены за спиной огромную черную волну, закрывшую небо, стену бурлящей воды, грозившую обрушиться на них. Он открыл рот, чтобы закричать, потому что знал — она ничего не видит, но из горла не вылетело ни звука. «Держи руль! — беззвучно закричал он. — Пусть волна разобьется о нос, пусть, черт с ней, главное, держи руль! Она высоко поднимет яхту и кувырком сбросит в громадную пропасть, но ты НИ ЗА ЧТО НЕ БРОСАЙ РУМПЕЛЬ!»

Он смотрел, как волна приближается, не в силах заговорить, не в силах дышать, не в силах думать. Они не сводили с него глаз.

За долю секунды до того, как ударила волна, он, повинуясь инстинкту самосохранения, выпустил румпель, с отчаянным криком закрыл лицо рукой и в тот же миг понял, что совершил роковую, бессмысленную ошибку. Яхту завертело, черная волна обрушилась через борт и накрыла «Баловня судьбы», но одинокий крик успел пронзить Муру сердце: «ДЭВИД!..»

Вновь потянувшись к румпелю, он обнаружил, что румпеля нет; он был замурован в водяной могиле, волны вертели его, швыряли, бросали. Захлебываясь, он ушёл под воду, хватаясь то за окружавшую его пустоту, то за обломки, в которые превратился «Баловень судьбы». Он на один-единственный миг потерял управление яхтой, и этого хватило, чтобы их навсегда унесло от него. Он подвел их, подвел, когда они доверили ему свои жизни.

На ныряющем носу «Гордости» Мур усилием воли вернулся из путешествия по волнам ярости и горечи, из темных пещер своей души. Он ноющими от боли руками вцепился в кабестан, не обращая внимания на то, что за веревку, обвязанную вокруг его пояса, резко дергают. Он боялся пошевелиться. Штормовое небо и море, разгулявшийся ветер, который теперь бил ему в лицо, бешеная пляска волн перед самым носом траулера — все это объединилось, чтобы преследовать его обрывочными, страшными картинами прошлого. Вода обрушивалась на него, потоками струилась по палубе, грозила оторвать его от кабестана.