— Бывает и так.

Зарк хмыкнул и переключился на Майкла.

— Вы, надо думать, тоже чуть что на Господа киваете?

— Нет, — возразил Майкл, блестя глазами в тусклом свете керосиновых ламп. — Я всегда виню только людей.

Зарк остановился перед ним и заглянул ему в лицо, словно не был уверен, что там видит. Он раздул ноздри, потом вдруг улыбнулся и спросил:

— Тебе случалось убивать, сынок?

— Насколько я знаю, нет.

— По тебе не скажешь. Поглядеть на тебя, ты человека пристрелишь и не поморщишься. Ей-богу, убить человека все равно что убить любого другого зверя. Особенно, если он сам хочет тебя убить. Что, Святоша, не нравится такой разговор?

— Я человек широких взглядов, — ответил Вирга.

— Хорошо, — сказал Зарк. — Это хорошо.

Майкл спросил:

— Вы не передумали? Может, все-таки возьметесь провести нас от Сагитака на северо-восток?

— Нет. Не передумал и не передумаю. Ладно, я пошел запрягать собак; когда вернусь, загрузим в нарты ваше добро. — Он вышел, впустив в хижину порыв ледяного воздуха, и в следующий миг Вирга и Майкл услышали, как он покрикивает на собак.

— Что же делать? — спросил Вирга. — Вернуться в Аватик и нанять проводника там? На этом мы потеряем еще три дня.

— Да, три дня. Возможно, и без того уже слишком поздно, — Майкл посмотрел на Виргу. — Но если я упустил его здесь, я догоню его в другом месте. Я не остановлюсь. А что вы?

— Не знаю. Я уже два дня не читал газет и не слушал радио. Мне страшно узнать, что происходит.

— Нужно всегда, — негромко проговорил Майкл, — быть готовым к худшему.

— Откуда в вас такая отчаянная решимость преследовать Ваала? — спросил Вирга. — Разве вы — разве мы можем помешать ему убивать?

— Сначала нужно найти его. Потом я разберусь с ним… по-своему.

Дверь снова распахнулась, и Зарк сказал:

— Так-с. Нужна грубая сила.

В морозной тьме они втроем с трудом взгромоздили укутанный холстом ящик на видавшие виды нарты Зарка. Зарк чертыхнулся и буркнул:

— Ваша чертова штуковина моим собакам спины поломает!

Они собрали и привязали к саням остальное снаряжение и следом за Зарком вернулись в хижину, чтобы прихватить еще кое-что. Зарк тщательно вычистил ружье и ракетницу с резиновой рукояткой, сложил патроны и ракеты в торбу из тюленьей шкуры, увязал кусок моржатины и проверил, довольно ли керосина в одной из ламп. Майкл спросил:

— Ледоруб берете?

— Да, — ответил Зарк. — А что?

Майкл молча накинул на голову капюшон.

Снаружи Зарк стал натирать снегом полозья саней, и Вирге представился случай оценить его упряжку. Керосиновая лампа освещала широкогрудых, крепких, густошерстых собак, нетерпеливо натягивавших постромки. Все держались на почтительном расстоянии от вожака, одноглазого черныша с испещренными шрамами боками, и хотя они злобно рычали друг на друга, никто ни разу не оскалился в его сторону.

Зарк проверил, надежно ли привязано снаряжение, и вновь помянул недобрым словом его количество. Вдруг он крикнул: «Поехали!» — и, не успел Вирга понять, что это была команда упряжке, как нарты вздрогнули и помчались вверх по склону. Майкл бежал рядом.

Зарк щелкал кнутом над головой вожака. Собаки единым махом одолели подъем; они рвались вперёд, словно были бесконечно рады бежать по снегу. Сани скользнули между россыпями острых камней и мигом очутились на открытой ледяной равнине, где отвратительно завывал ветер.

Вирга заметил, что Зарк куда ловчее управляется с упряжкой, чем Мигатук. Он лишь изредка щелкал кнутом или подавал голос; казалось, собаки понимали хозяина и тогда, когда его ручищи чуть сильнее сжимали валек. Человек и упряжка за долгие, трудные годы, проведенные рядом, подумал Вирга, стали единым целым. Он слышал рассказы о свирепости эскимосских собак, знал, что они способны ни с того, ни с сего остервенело набрасываться и на себе подобных, и на маленьких эскимосов, но здесь, сейчас они были частью прекрасной живой машины, повергавшей в трепет своим первобытным изяществом.

Майкла, казалось, ничуть не озаботил отказ Зарка стать их проводником, но Вирга упал духом. Он испытывал ребяческое безнадежное разочарование и потихоньку закипал, вспоминая, как Зарк искушал его в хижине. Зарк не понимал, как важно было найти Ваала; вероятно, он был из тех упрямцев, которые до конца, при любых обстоятельствах стоят на своем. Виргу одолевали страх и беспомощность. Долгий путь, огромные расходы, и все это пустил псу под хвост один — один-единственный — человек, отказавшийся стать их проводником. Он выругался. Если Ваала не удастся найти, разве он, Вирга, сможет вернуться в университет, к своей повседневной жизни, зная всю полноту власти Ваала, зная, что на краткий миг почти поддался этой власти, зная, что это еще может произойти? Что он скажет Джудит? Что будет чувствовать, пробуждаясь в своей бостонской квартире от тревожного сна, более одинокий и страшащийся будущего, чем когда-либо?

Он оглянулся и увидел, что на точеном лице Майкла застыла решимость. Здесь, в этом морозном краю, под небом черным, как врата смерти, не было иного пути, кроме пути вперёд.

Одолев около мили, они увидели первый кряж. Огромные глыбы льда в беспорядке громоздились друг на друга, как бетонные блоки. Зарк, пригибаясь под ударами встречного ветра, заработал ледорубом и в конце концов расчистил узкий проход, где могли пройти нарты. Путники перевалили через завал, оставили позади пересеченную местность и заскользили по гладкому льду. Дорогу им освещала керосиновая лампа. Время от времени Зарк выправлял курс на несколько градусов в ту или иную сторону, хотя как он определял, куда ехать, для Вирги оставалось загадкой.

Через некоторое время (у Вирги на бровях и начинающейся бородке намерз лед, и он не видел вокруг ничего, кроме тьмы и пустоты) Зарк махнул рукой и, тормозя пятками, медленно остановил упряжку.

— Привал, — перекричал он ветер. — Это середина пути.

Зарк поставил палатку из медвежьих шкур, вогнав в лед маленькие крюки, так, чтобы она гасила порывы ветра. Собаки стали мочиться в снег, Зарк бесцеремонно последовал их примеру, а Вирга и Майкл, прихватив фонарь, заползли в палатку и стали греться его светом.

В палатке тоже было холодно, но по крайней мере не дул пронизывающий ветер. Зарк наконец заполз в палатку, раскурил свою костяную трубку и проверил, не обморозил ли лицо. Подняв лампу повыше, он осмотрел лица своих спутников, и, довольный тем, что все в порядке, поставил ее в центр их маленького кружка. На стены палатки легли черные тени.

Вирга, болезненно морщась, растирал заледенелые руки.

— Сильный мороз? — спросил он у Зарка.

— Это еще тепло, бывает и хуже. Градусов сорок.

— Откуда вы знаете?

Зарк фыркнул:

— В сорок градусов мороза моча замерзает сразу, как попадает на землю. В пятьдесят градусов она замерзает еще на лету. А попробуете помочиться в шестьдесят, хозяйство отвалится. — Он выпустил густое облако синеватого дыма и посмотрел, как оно, клубясь, поднимается к коническому потолку палатки.

— Вы ведь не чистокровный эскимос, — сказал Майкл, помолчав. — Что вы здесь делаете?

Зарк невозмутимо грел руки теплой трубкой, словно не слышал вопроса. По-видимому, он не собирался отвечать. Вирга уже хотел спросить его, как собаки переносят такие холода, когда Зарк сказал:

— Отчасти я эскимос. В достаточной мере, чтобы чувствовать лед в своей крови, в достаточной мере, чтобы знать, что моя родина здесь.

— Вы родились в Гренландии?

— Черт побери, я не датчанин. Я родился в Горьком. Мой отец был наполовину эскимос, наполовину русский. Мой дед был эскимос, и черт меня побери, если я помню, как его звали, но он был отличный охотник, великий вождь своего племени. Я ничего о нем не помню, но отец рассказывал, что дед пропал во льдах, когда с костяным гарпуном пошел добывать нарвала. У нас в Горьком была маленькая квартирка; отец работал сварщиком. Квартирка была такая крохотная, что высморкаться было негде. Отцу это было как нож вострый, но ему хотелось угодить моей матери. Он мечтал жить на северном побережье, а она любила город.