В пассажирском вагоне в приветственном свете масляных ламп первым голосом, нарушившим тишину, был голос Джонни Ребинокса.
— Так чего остановились, босс? Что там, бандиты или индейцы? — издевательски хмыкнул он.
— Лоусон, что происходит? — осмелился спросить Матиас. В голосе его звучала нешуточная тревога.
Преподобный Эстерли вернулся на свое место и молча наблюдал, как Лоусон перемещается по проходу, чтобы проверить, в каком состоянии находится раненая.
— Несколько минут назад она ненадолго приходила в себя и стонала от боли, — сообщила Энн. — Старалась дотянуться руками до раны, но я ее удержала. После этого она снова потеряла сознание.
Несколько секунд Энн проникновенно смотрела на Лоусона, и ее глаза задали вопрос раньше, чем голос:
— Они здесь?
— Да.
Снова это короткое слово, значащее так много…
Девушка постаралась не подать виду, однако ее волнение не укрылось от зоркого взгляда Лоусона.
— Тревор… как они нас нашли?
— У них свои способы слежки. Возможно, у них есть шпион среди людей, который сообщил им о нас. Возможно, у них есть своя система отправки сообщений с этим шпионом, которая мне недоступна… по крайней мере, пока недоступна.
— Что-то случилось с двигателем, мистер Лоусон? — спросил Эрик.
— Нет, с двигателем — ничего, — ответил Гантт, повесив свой фонарь на гвоздь. На лице его явно читался испуг, который дал Лоусону понять, что бравый проводник все еще не знал, что делать с испорченной фарой поезда. — Путь заблокирован. Случился обвал.
— Ха! — уродливая гримаса Ребинокса стала шире. — Дьюс, слушай сюда! Мы же можем выбраться отсюда хоть прямо сейчас! Кенни, ты в деле?
— В каком деле? — резко рявкнул Преско, прислонив лицо к оконному стеклу и постаравшись разглядеть что-либо через темноту, но в таком снегопаде это было просто невозможно. — Получить пулю или замерзнуть насмерть в такую погоду? У нас шансы, как у младенца в Аду!
— Младенцы не попадают в Ад, тупица! — прорычал Ребинокс. — С чего бы безгрешным деткам оказываться в Аду, а? М-да, я всегда подозревал, что у нас в команде трусы…
Похоже, этого было достаточно, чтобы заставить Преско распалиться. Он встал и грузно, как медведь, навис над проходом.
— А ты горазд болтать, да, Джонни? — заорал он голосом, звучащим резко, как скрежет сотен пил по стеклу. — Но на деле у тебя только одна рука! И ты ничего не сможешь!
— Я могу надрать тебе то место, где у тебя должны быть яйца! — огрызнулся Ребинокс, однако вперед не подался.
— Успокойтесь! — Лоусон сделал несколько шагов, чтобы стать между ними и, если понадобится, обезвредить агрессоров, однако он тут же заметил, что мужество Ребинокса пошло на убыль, потому что он понял: никто из его подельников не собирается рисковать своей шкурой ради него.
Тем временем Тревор внушительно посмотрел на второго взбушевавшегося разбойника.
— Не горячись, Преско. Сейчас никто никуда не пойдет.
— Младенец в Аду, — прищурился Ребинокс, явно не собираясь оставлять эту перебранку. — Вот, кто ты, кретин!
Он фыркнул, словно до его носа только что долетела какая-то отвратительная вонь.
— Лоусон, о чем вы говорили там, снаружи? — Гантт двинулся вперед по проходу. — По поводу того, что мы не вернемся обратно. Вы знаете что-то, чего не знаем мы?
Что им сказать? — спросил себя Тревор. Его мучила страшная жажда, нервы были на пределе, а ихор вяло тек по венам от голода. В его сумке было еще две бутылки с коровьей кровью, но разве можно было сравнить этот пресный заменитель с живительным эликсиром, что бежал по человеческим телам? В последний раз Тревор ощущал этот божественный вкус около двух месяцев назад, впившись в горло владельца отшельничьей лачуги на берегу Миссисипи. Тогда он оставил человека в живых, но это милосердие далось ему не без труда. Теперь же, так долго не вкушая человеческую кровь, он чувствовал, что превратился в бледную тень, застывшую между миром людей и вампиров. И монстр внутри него отчаянно пытался процарапать себе путь на свободу. Удерживало только одно: осознание, что с каждым глотком человеческой крови Тревор все ближе подходил к краю пропасти.
Люди ждали ответа.
Что им сказать?
Послышался звук шагов в передней части вагона. Дверь открылась, и, запустив внутрь вихри снега и холодный ветер, на пороге появился Рустер в сером шерстяном пальто, черной шапке и черных перчатках. Ему было около двадцати четырех лет. Рост — ближе к среднему, телосложение — худое, хотя спина и плечи от постоянной работы раздались вширь. Этот юноша обладал широким лицом с коротко стриженной бородой и глубоко посаженными настороженными глазами. В руках Рустер держал винтовку «Винчестер».
— Мистер Тэбберсон не вернулся… — сказал он, пока вихри снега окутывали его, проникая с улицы. Он осознал, что слишком долго позволяет зимнему ветру уносить тепло из вагона, и поспешил закрыть дверь. Несколько секунд юноша растерянно оглядывал пассажиров. — Мистер Тэбберсон… — повторил он, пока снег таял на его одежде. — Он пошел посмотреть, что можно сделать с теми камнями. Я звал его, но он не ответил…
— Почему ты не пошел и не помог ему? — требовательно воскликнул Гантт. — Тэбберс мог упасть и пораниться!
— Я собирался, но… этот человек ведь сказал явиться сюда, как только заряжу винтовки. Я решил так и сделать. Сказал: «Давайте, мистер Тэбберсон», но он сказал: «Никто не смеет мне указывать на моем поезде»! Поэтому он приказал мне оставаться в вагоне, а сам взял лампу и ушел. Я предупреждал его, что не стоит этого делать, потому что никто не понял, что случилось с фарой… но он сказал, что дело, должно быть, в разнице температур на улице и в фаре… Через некоторое время я его позвал — так громко, чтобы он точно услышал — но он не вернулся. Я надеялся… что кто-нибудь из вас пойдет со мной, и мы вместе… узнаем, в порядке ли он.
— Он не в порядке, — качнул головой Лоусон.
— Сэр?
— Он взял винтовку?
— Взял…
— Ты слышал выстрелы?
— Нет, сэр… я слышал только ветер, но… — Рустер нахмурился. — А в кого, по-вашему, он должен был там стрелять?
— Так, мне плевать, что вы скажете, Лоусон, — Гантт снова снял свой фонарь с гвоздя. — Я собираюсь выйти туда и помочь Тэбберсу, если это необходимо. А это, скорее всего, так, потому что такой тертый калач, как он, обязан был отозваться. Если не отозвался, стало быть, что-то случилось.
— А что с фарой? — встрепенулся Эрик. — Она сломалась?
— Такое иногда бывает. Не о чем беспокоиться.
— Вы знаете, что она не разбилась сама по себе, — предупреждающим тоном произнес Лоусон. — И это было сделано не просто для того, чтобы лишить нас света. Это было посланием.
— Не говорите ерунды!
— Они так сообщают нам, что взяли ситуацию под свой контроль.
— Они? Кто? Индейцы? Сиу[188] выгнали отсюда уже давно!
— Поверьте, уж лучше бы это были индейцы, вышедшие на тропу войны.
— Если не индейцы, то кто же тогда?
И снова… что им сказать? Как заставить их понять? Лоусон осознавал, что, что бы он им ни сказал, они попросту сочтут его сумасшедшим. Он посмотрел на Энн в поисках помощи, но она смогла лишь покачать головой, потому что прекрасно помнила, как реагировала на месте этих людей, там, на болоте между Ноктюрном и Сан-Бенедикта. Она знала, что никто не поверит.
— Я думаю, — внезапно заговорил Илай Эстерли. — Что мистер Лоусон со знанием дела говорит кое о чем… нечестивом. И это нечто вернулось сюда, чтобы укусить его.
— Что ты там бормочешь? — в голосе Ребинокса прозвучало заметное опасение, не очень успешно маскируемое небрежностью.
— Взгляните на него! Внимательно посмотрите! Разве не отличается он своей внешностью от обычных людей? Я заметил, что он не осмелился коснуться Распятия, — Эстерли поднялся и вышел в проход. — Я видел многое в этой жизни. Я познал много Тьмы на своем опыте. Именно поэтому научился распознавать ее, — его палец указал на Тревора. — Этот так называемый человек, скрывающийся среди нас, друзья, может называться только одним словом: чернокнижник.
