Но остановились.
Тревор посмотрел в сторону «Гибельного Отеля», из которого они только что вышли. На первый взгляд ничего примечательного там не появилось.
— В чем дело? — спросила Энн, понимая, что Лоусон может чувствовать вещи, недоступные ей.
— За нами следят из отеля… второй этаж, третье окно справа. Мужчина только стоял там, но отошел, как только я замер.
— Один из них?
— Человек, — покачал головой Лоусон. Он поднял подбородок и принюхался к воздуху, как ищейка, что учуяла след, пытаясь уловить определенный аромат — то, что можно было назвать «нечестивым духом». Возможно, дело было в мучившейся от боли плоти, в ихоре, что тек по его жилам, или в чем другом, но что-то заставляло видавшего виды убийцу вампиров насторожиться при виде этого человека. Что-то… одержимое чудилось ему в воздухе.
— Только человек? — уточнила Энн, чувствуя, как ее спутник напрягся.
— Я не чувствую, чтобы кто-то из них был поблизости.
— Стало быть, кому-то просто любопытно.
— Мужчине в поезде — было любопытно, — хмыкнул Лоусон, вспоминая, что видел пассажира из их вагона в отеле, когда они с Энн получали ключи от своих комнат. Во время поездки, когда этот человек снова посмотрел на Лоусона, тот направил на него свой Взор и проник в разум Илая Эстерли — именно это имя было написано в его памяти на форзаце зачитанной до дыр Библии. В течение нескольких секунд Лоусон бродил по особняку разума Эстерли и наблюдал сцены полной мучений жизни этого человека… все еще полной мучений — и не только его собственных.
— Мужчине в поезде? — переспросила Энн. — Кому-то из пассажиров?
— Неважно, — бросил Тревор и беглым взглядом изучил потемневшее небо. — Что ж, у нас есть работа.
Он открыл хлипкую дверь салуна, пропуская свою спутницу внутрь. Здесь было людно, шумно и душно, как в печке. Дым от сигар, трубок и сигарет кружил по залу, и фигуры блуждали в этой голубоватой дымке среди масляных ламп, висящих на крюках. С правой стороны от входа в заведение находилось зеркало в удивительно богатой серебряной раме. Несколько столов было установлено в зале хаотично, а в углу на пианино играл музыкант — лысый чернокожий мужчина с длинной серой бородой. С левой стороны «Дворца» стояли карточные столы, колесо рулетки, большой черный волчок для игры «Положи и Возьми[180]», а также множество других приспособлений, предназначенных для того, чтобы люди расставались со своими деньгами. Беглым взглядом окинув пространство, Лоусон заметил различные атрибуты для игр в Фараона[181], Кено[182], Мексиканский монте[183], Чак-а-Лак[184], обыкновенные кости, Наполеона[185] и еще множества карточных игр. Победные кличи раздавались примерно каждые пять секунд, и тут же за ним звучали стоны или ругательства проигравших.
Энн и Тревор привлекли к себе внимание завсегдатаев лишь на мгновение, потому что колесо, карты и волчок интересовали их куда больше, чем два случайных незнакомца.
Лоусон направился к барной стойке, и Энн держалась позади него, не отставая. Он заказал виски у морщинистого бармена, который, вероятнее всего, хранил под стойкой обрез, судя по его суровому виду.
— Может, хочешь выпить? — спросил Лоусон свою спутницу, но она покачала головой.
Как и всегда, подумал Тревор, вздыхая. Впрочем, возможно, хорошо, что Энн старалась не увлекаться спиртным. Здесь это был лишь способ соблазниться возможностью сорвать большой куш.
Он потянулся и снял закрепленные на голове с помощью ремня темные очки. Они отправились в карман его пальто, снимать которое ему не требовалось — его тело в нынешнем своем состоянии давно потеряло способность потеть от жары, однако сейчас он все же решил снять верхнюю одежду, чтобы не привлекать лишнего внимания посетителей… и карманников, которые уже воззрились в его сторону, приготовившись спотыкаться и изображать пьяное дружелюбие в актах своего воровского мастерства.
В следующую секунду в поле зрения Лоусона попали две девушки, явно являющиеся специальным атрибутом заведения. Одеты они были несуразно и странно, словно только учились примерять платья. Они чем-то напоминали детей, которые только учатся рисовать, обмакивая пальцы в краску. Их вычурные наряды явно были новыми — вероятно, предоставленными руководством бара — один синий, как Средиземное море, а другой рыжий, как апельсиновая корка или даже переспелая тыква, которую напоминала и фигура этой девушки. На пути вперед Лоусон воспользовался возможностью изучить игроков за столами. Он видел, как другие работницы заведения движутся сквозь толпу, одетые в яркие откровенные платья, которые, должно быть, проделали сюда долгий путь из Сан-Франциско: розовое, как летний лимонад, зеленый, как луговая трава, фиолетовый, как страстный сон, красный, как вновь пролитая кровь…
Прежде чем Лоусон успел проанализировать толпу и поискать в ней Эрика Кавано, девушка в синем двинулась к нему. На лице ее застыла улыбка, от которой ей должно было болезненно сводить мышцы лица. Тягостная, тоскливая боль и впрямь мелькнула в ее глазах, а еще в них мелькнул хмельной блеск — похоже, сама юная особа была не менее «синей», чем ее платье. Впрочем, изображать опьянение она, должно быть, тоже умела весьма неплохо. У нее были светлые волосы, вероятно, раньше уложенные в хорошую прическу, но сейчас — от влажности, холода и дыма — они заметно поникли. Макияж делал эту девушку почти такой же бледной, как Лоусон, на губах сверкал ярко-малиновый росчерк, а маленькие пятна румян чуть размазались по щекам. Под белилами на лице ниже левого глаза угадывались черты недавних побоев.
— Ку… ку… купишь мне выпить? — спросила она, схватившись за предплечье Лоусона, как будто оно было последним спасательным кругом. От звука собственного голоса она вздрогнула, словно слышать себя в последний раз ей приходилось уже довольно давно. То, как сильно она пыталась удержаться на ногах, цепляясь за Лоусона, заставило его подумать, что эта девушка, как никто другой, может помочь в их с Энн исканиях. Или она просто очень хорошая актриса…
Тревор бегло переглянулся с Энн и поспешил ответить:
— Конечно, — произнес он самым чарующим из своих тонов. Девушка потащила его к барной стойке и заказала — кто бы сомневался — шампанское. Ее выбор заставил Лоусона неконтролируемо хищно улыбнулся, и он на миг подумал, что его улыбка, похожая на оскал, отпугнет девушку, но она не отпугнула. Он отметил, что прошлой ночью эта девица к нему не подходила. Была другая — китаянка, которая, похоже, знала по-английски только одну фразу: «Купишь выпить? Купишь выпить?», поэтому для поисков Эрика Кавано она была бесполезна.
Ходячая тыква обнажила в улыбке, обращенной к Энн, свои серебряные зубы, и тоже попросила выпивку. Энн покачала головой, и женщина-тыква тут же ожгла ее взглядом, полным пламени Ада.
— Ты тут была прошлой ночью, — прищурилась отвергнутая. — Чего ты тут ищешь?
— Мира, — буркнула Энн, вызвав невольный изучающий взгляд Лоусона.
— Ты сильно опоздала, — ответила женщина-тыква. — Церковь у нас сгорела в прошлом месяце.
А затем она зашагала прочь, как оранжевый язык пламени, гордой походкой, достойной королевской особы, прорываясь сквозь выкрики, ругань и завесу дыма.
— Как тебя зовут? — Лоусон обратился к девушке, что все еще висела на его руке. На вид — под всем этим гримом — ей было, похоже, не больше семнадцати.
— А как бы ты хотел на… на… называть меня, красавчик? — игриво спросила она, поводив пальцем по его рукаву.
— Синица, — хмыкнул Лоусон, вновь окидывая синеву ее платья.
— Денди, — расплылась в улыбке она. — Ну… а как мне н… нна… называть тебя? Снежинкой?
