Итак, к поставленной задаче прилагались ручка и чернила.

Это заняло у него некоторое время.

Когда Хадсон закончил и поставил внизу свою подпись, он сложил лист и убрал его в конверт, на котором написал: «Шерифу Гидеону Лэнсеру», а под этим: «Уистлер-Грин».

Черт, — подумал он, — и даже здесь никак не обойтись без этого зеленого[165] — хотя тут он, скорее, необходимая деталь, чем элемент роскоши, будь он неладен!

Хадсон взял поднос с письменными принадлежностями и конвертом, после чего отнес весь набор обратно клерку.

— Не могли бы вы поставить свою печать, пожалуйста?

— Конечно, сэр.

Клерк отлучился за свечой из зеленого воска и официальной печатью «Изумрудной Гостиницы».

Когда дело было сделано, Хадсон сказал:

— Отправьте его экипажем экспресс-почты как можно скорее. Надеюсь, вы сделаете это первым делом утром? — Он полез в карман за деньгами, вытащил два шиллинга и положил их на стол клерка.

— Сэр, это слишком много за срочную почту!

— Первым делом. Утром, — повторил Хадсон. В голосе его звучала сталь, а в глазах не было ни тени сомнения.

Клерк кивнул и убрал конверт в кожаный мешочек вместе с несколькими другими письмами.

Хадсон снова надвинул капюшон поплотнее и вышел из гостиницы на холодный ночной воздух. Он перешел улицу и направился к таверне «Старая Кляча», где заказал эль и устроился за дальним столиком, чтобы хорошо слышать черноволосую женщину, игравшую на гитаре и исполнявшую песню о потерянной любви.

Хадсон подумал, что ей следовало петь песни о вновь обретенной любви — это больше соответствовало случаю. Прямо сейчас Мэтью, вероятно, был в комнате с Берри. Во время поездки из деревни Фэлла они держались друг к другу так близко, как только могли. У Хадсона мелькнула мысль, что их не получится разлепить даже ломом. Впрочем, можно ли их винить? Они оба прошли через ад, поэтому вполне заслужили рай хоть на несколько часов.

Впереди было немало трудностей — и не только в отношении поездки в Италию. Утром в шесть часов Берри должна была отплыть в Нью-Йорк. В гавани будет много слез, всхлипов и объятий, и Хадсон подозревал, что Мэтью придется хорошенько встряхнуть, а то и дать пару пощечин, чтобы заставить его отпустить Берри.

Берри не одобряла его предстоящую поездку, но ей пришлось смириться. Хадсон пообещал ей, что присмотрит за мальчиком и глаз с него не спустит.

За мальчиком? Нет, пожалуй, это слово уже ему не походит. За мужчиной.

После того, как корабль Берри уйдет, Хадсон намеревался напоить Мэтью, потому что знал, что ему это будет необходимо — даже если он сам не осознает этого. Хадсон тоже собирался напиться, потому что нуждался в этом столь же сильно.

Он не мог избавиться от ощущения, что в самом Мэтью что-то очень сильно изменилось с тех пор, как он видел его в последний раз. В выражении лица, в глазах, в манере держаться — проскальзывало что-то неуловимо другое. Разумеется, Мэтью прошел через тяготы — если это слово в достаточной мере описывает тот ад, в котором он побывал, — но все же… что-то в Мэтью начало напоминать ему…

… Его самого?

А еще это демоническое зеркало. Ждет ли оно их в Италии?

Что их вообще там ждет?

Может, что-то похуже демонического зеркала?

Никогда не угадаешь, что приготовила Судьба.

Но сейчас… стоило просто жить настоящим.

— Еще эля! — заказал Хадсон, когда к столу подошла подавальщица. — И еще одну песню. — Он поднял довольно высоко свою почти пустую кружку, выказывая уважение певице, и та одарила его милой улыбкой. Зазвучал приятный напев, струны гитары издали сладкую трель.

Принести сдачу из «Старой Клячи»? Черта с два!

— Я пришел сюда как торговец, чтобы продать вам идею, — сказал один человек другому.

Мужчина, сидящий в тени, какое-то время не отвечал. Затем раздался голос — низкий и сильный, но звучащий как-то странно. Отчего-то создалось впечатление, что с обладателем этого голоса что-то не так.

— Продолжайте.

— Уверен, вам известна моя репутация. А мне, разумеется, известна ваша. У вас есть то, в чем очень нуждаюсь я, а я, вероятно, обладаю знаниями, которые вы можете счесть бесценными.

— К делу, — сказал человек, сидящий в тени.

Длинные тонкие пальцы Черного Кардинала поигрывали перстнями с серебряным черепом и сатанинскими метками.

— У вас быстрый корабль. Кажется, он называется «Немезида». Мне нужно такое судно, не обремененное другими пассажирами.

— И зачем, позвольте узнать?

Блэк вгляделся в тень. Человек, сидевший перед ним, сознательно устроил встречу здесь, в этой роскошной комнате величественного белого особняка, раскинувшегося в лондонском районе Риджентс-Парк. Он держался так, чтобы тьма окутывала его. Мужчина сидел в белом кресле с медным навершием на спинке. Ноги его были скрещены, щеголяя бриджами, пошитыми из тончайшего бледно-серого шелка, и чулками, поражавшими белизной. Сапоги до щиколоток блестели черным деревом и отдавали пепельными переливами в свете лампы, которая была ориентирована так, что ни на йоту не разгоняла мрак около его лица, в основном она светила на Кардинала.

— Через четыре дня, — сказал Блэк, — корабль под названием «Тритон Эссекса» возьмет курс на порт Венеции. Я нанял людей для сбора информации в доках. Сделал несколько оправданных взносов — они и вправду того стоили. Выяснилось, что «Тритон Эссекса» — согласно гроссбуху компании «Ралей Глоуб» — повезет на борту человека, называющего себя Джоном Лампри[166], юношу по имени Мэтью Споттл, четверых человек, которые мне совершенно безразличны, и еще одного мужчину, настоящее имя которого — Хадсон Грейтхауз. Это имя известно мне, потому что его мне сообщила Матушка Диар перед тем, как похитить его.

— Матушка Диар, — протянул человек, державшийся в тени и говорящий странным голосом. — Как она поживает?

— Пребывает на глубине четырех саженей, я полагаю.

— Мертва?

— Несомненно.

— Хм, — задумчиво вздохнул человек из тени. — Я думал, эта старая сука никогда не сдохнет.

— Увы, но это случилось.

— Джон Лампри. Джон Минога. Минога — это, кажется, какая-то рыба?

— Насколько мне известно, это какой-то тип угря, который высасывает жизнь из всего, к чему прилипает. Это весьма уместно, учитывая, что «Джон Лампри» — это псевдоним, который использует Дантон Идрис Фэлл. Молодого человека по фамилии Споттл на самом деле зовут Мэтью Корбетт. С ним у меня также есть дела, которые необходимо разрешить.

— Профессор Фэлл, — произнес мужчина. — Зачем ему отправляться в Венецию?

Кардинал Блэк изменил свое положение в кресле, сместившись на несколько дюймов. Это движение заставило его странно вытянутое лицо сморщиться, а его левую руку потянуться к отозвавшемуся болью правому плечу.

— Вы ранены?

— Отравился свинцом не так давно. Рана еще заживает, но, будьте уверены, я достаточно окреп, чтобы выдержать путешествие.

— Расскажите мне все, — потребовал мужчина.

Кардинал Блэк оглядел стены гостиной, которые, казалось, были облицованы листами чистого золота. Потолок блестел, словно жемчуг, а сверху свисала удивительно роскошная люстра с дюжиной свечей. Стены украшали картины — по большей части угрюмые и мрачные пейзажи: одинокие долины; темные леса, залитые лунным светом; пустоши, куда, должно быть, не ступала нога человека.

Блэк сказал:

— Профессор Фэлл направляется в Италию, чтобы отыскать зеркало, способное вызывать демонов из глубин подземного мира. Это зеркало создано итальянским колдуном и человеком, который хоть и был одержим, не был полностью осведомлен о том, что создает и чем будет обладать впоследствии. Из этого зачарованного зеркала может выйти существо, которое выполнит любой приказ того, кто его вызвал. Естественно, процедура сопряжена с определенным риском. С тем же успехом можно прокатиться на спине дикого зверя. Однако выгоды могут быть огромными. Подумайте об этом, сэр. Существо, которое на короткое время будет вынуждено исполнять все ваши приказы. Чего бы вы хотели? Богатства? Большего, чем то, которым вы обладаете сейчас? Власти? Большей, чем у вас уже есть? Или… красоты? В ваших силах будет заполучить даже это. Просто задумайтесь, сэр. Это существо сможет даровать вам что угодно — все, чего только пожелает ваш разум или сердце.