Пусть Череп и не был нашим самым опасным врагом, неприятностей он принёс много. И что хуже, другие наши враги им воспользовались. Надо будет дать понять остальным, что мы им не по зубам.

Но пусть этот вопрос закрыт, оставались и другие вопросы, более сложные. И уже скоро настанет их время. Но пока надо было возвращаться в город и разбираться с последствиями этих дней.

Неделю спустя, Чита, Управление ФСБ России по Читинской области

— Я тут вам ещё кое-чего обещал, — сказал Ремезов, когда мы вошли. — Кому там наградной калаш полагался?

— В натуре? — Женя удивился и обрадовался. — Наградной калаш? Так просто?

— Ещё бы. На, пользуйся!

Слава засмеялся, а Женя достал из картонной коробки, которую Ремезов положил на стол, большую металлическую зажигалку в виде автомата Калашникова, установленного на деревянной подставке. Нажал на спусковой крючок, и из ствола вырвался огонёк.

Зато на подставке была металлическая табличка жёлтого цвета с гравировкой: «Ковалёву Е. В. от руководства УФСБ России по Читинской области». Сувенир, но такие в будущем не помешают, как и хорошие знакомства среди силовиков, которые мы активно заводили.

— Так просто калаши вам не достанешь, — Ремезов со смехом пожал ему руку. — Но хоть что-то. Это не всё, там ещё будет кой-чего, выбил вам там всякой мелочи и не только, чтобы с бюрократией потом не страдать. Но мне с вашим паханом поговорить надо немного.

— Подождите, парни, — сказал я. — Покурите пока, потом в ресторан уедем всей толпой.

— Вот тут, руководство мне отставило, — Ремезов подал им деревянную коробку коричневых сигарет. — В приёмной там можно подымить. Если что, я разрешил.

— Значит, новый кабинет, — я огляделся, когда все вышли. — Неплохой ремонт.

— Не жалуюсь, — Ремезов полез в тумбочку под столом и вытащил оттуда бутылку коньяка, лимон и разломанную шоколадку. — Давай-ка пока Ринчиныча помянем, нашего подполковника Латыпова, а то всё некогда было. Принципиальный мужик был, но ума острого. Не он, так бы… сам понимаешь.

— Понимаю.

— Но ты-то на волю случая редко когда что оставляешь, Макс, — полковник разлил коньяк. — А если с чем-то и повезло, то вцепляешься в это по полной, не отпустишь раньше времени. Вот за это тебя и уважаю. И Ринчиныч тоже сразу тебя приметил.

Выпили крепкого спиртного, я закусил лимоном, а Ремезов сразу налил ещё.

— Что там с адвокатами? — спросил я. — Их тут налетело на защиту Исы и остальных, целая толпа.

— Хотели выдать, будто бешеный сибирский ЧОП расстрелял уважаемых бизнесменов, — Ремезов усмехнулся. — Но начали разбираться, а там трое в федеральном розыске, и тот, за Будёновск, ещё кучу показаний дал. Попался, гадина, тут уже не подкопаешься. Да и повезло, что края далёкие, пока все эти журналисты приехали а у нас уже всё решено.

— А что сам Иса? — я подтянул к себе стопку и покрутил перед собой. — Говорит?

— Говорит, но то, что ему позволили, — полковник нахмурился. — И этого мало. С банком и Платоновым никак не свяжешь, и как груз уходил, тоже не выяснили, а Иса в этом замешан. Но сказал достаточно, чтобы нам отбиться от того, что там готовил Шелехов против нас. Так что пока держимся, ищем хвосты, отбиваемся. Да и сейчас всем не до Шелехова, а про того же Горбаня даже и не вспомнил никто. Забыли про него, совсем забыли.

Ремезов выпил, поднялся и отошёл к окну. Уже без костылей, после той аварии он уже почти восстановился, только прихрамывал.

— И что дальше? — спросил я. — У меня-то понятно — запуск комбината и поездка в Питер по весне. Посмотрим, как там дела делаются. А у тебя?

— Отпуск, — сказал он, глядя в окно. — Давно хочу. И по твоей теме тоже разузнаю, пока ещё время есть. Глядишь и восстановим старые контакты… о, кстати, — Ремезов отошёл к столу. — Закончилась судебно-психиатрическая экспертиза с тем вором, Эдиком.

— И что сказали?

— Да всё, невменяемый, — он отмахнулся. — Хотя, если у него раньше и были какие-то планы, то всё, спёкся в психушке, ворюга. Там даже здоровый свихнётся. Говорят, не понимает, что происходит, что происходило, и, короче, отпускают его. Сын его заберёт. У него, оказывается, сын есть.

— Может, Платонов подсуетился? — предположил я. — Всё равно как-то слишком быстро это всё прошло, и дело у вас на контроле было. Да и из психушки так легко не выпускают на дом.

— Может и так. Это же мелочь для Платонова. Да и что тебе этот Эдик? У него и авторитета поубавилось, да и банда его разбежалась вся. Чем теперь помешает?

— Уже ничем, — сказал я и покрутил новые часы с дарственной надписью, сверяя время с часами, висевшими на стене. — Надо только о себе Витьке Батумскому напомнить, а то он подумал, что раз Латыпова нет, то можно обо всех наших договорённостях забыть. Нет уж, не дождётся.

— Если что, подсказывай, напомним. И где архив Револьда? — с напускной строгостью спросил он. — Когда уже его отдашь?

— Что было полезного, отдал, — я усмехнулся, вспоминая ящик с бумагами в нашем тайнике, где было ещё много полезного. — Остальное — старый хлам.

Ремезов усмехнулся. Но пока это был мой трофей, и кто знает, когда он ещё пригодится в ближайшем будущем. И Ремезов его не забирал, оставил лазейку на случай крайних мер, если придётся применять необычные методы. У подполковника Латыпова был хороший ученик, который тоже понимал, что иногда надо уметь действовать нестандартно.

В это же время, Чита, областная психиатрическая больница

Недалеко от крыльца психушки стояли красные жигули четвёртой модели, а рядом с ними возился высокий человек в военной куртке и офицерской фуражке.

Эдик сидел прямо на ступеньках на постеленном для него одеяле, грызя спичку и глядя куда-то вперёд. У него отросла редкая седая борода, руки дрожали, взгляд совсем потух.

— Я рассказы читал, — тихим и слабым голосом сказал он. — Ирвинга, про Альгамбру. Вот бы там побывать, в тех местах, Лёша.

— Ты только что говорил, — отозвался военный, разбирая вещи на заднем сиденье машины.

— Это замковый комплекс в Испании, — продолжал Эдик. — Арабы строили. Красивое место. Я рассказы про него читал, Ирвинга, книжка у меня была. Смотри, кто едет, Лёша. Это ко мне?

Военный выпрямился, глядя, как к ним медленно подъезжала чёрная Тойота. Машина остановилась поблизости, из неё вылез Мишаня, и, сильно хромая, пошёл к ним.

— Чего надо? — военный встал у него на пути.

— Поговорить хочу с Эдиком… Эдуардом Владимировичем.

— А, ты из этих? — военный скривился. — Из блатных?

— Не совсем, — Мишаня посмотрел на погоны. — Разрешите, товарищ старший лейтенант? Хочу с ним попрощаться.

— Говори, — военный махнул рукой. — Всё равно он ничего не понимает.

Мишаня кивнул в знак благодарности и медленно подошёл к сидящему Эдику, чтобы сесть рядом с ним.

— Вот и увидел тебя ещё раз, — сказал он с усмешкой. — Похоже, в последний.

— Это ты, Лёша? — Эдик посмотрел на него. — Ты о чём? Ты же меня к себе забираешь. У тебя жить.

— А куда его девать? — военный повернулся к ним. — Отец же он мне всё-таки, чё поделать? Не бросать же здесь, у этих поехавших.

Он махнул рукой и полез в багажник.

— Почти как ты и сказал, — зашептал Мишаня. — Надо было подождать на берегу, и Череп сам мимо проплывёт. Как там говорил твой этот Марк Тулий?

— Марк Амврелий, — сказал Эдик, глядя поверх плеча Мишани. — Стоик. Философ.

— Походу, не помню. Только подтолкнуть пришлось, чтобы доехал до реки. Зажать в углу. Хотя чуть не сдох. А ты здорово нас выручил, Эдик. Не ты, так кабздец бы мне пришлось. Аж сам Платонов за меня вписался.

Эдик не ответил, продолжая смотреть вперёд.

— Не помнишь? — спросил Мишаня. — Эх, жаль.

— А кто это?

— Неважно. Но мало кто мне так помогал, как ты… мало кто. Не ты, так всё, ещё летом бы сгинул…

— А что я сделал? — Эдик медленно посмотрел на него.