Свен улыбнулся, явно оценив собственную шутку, а меня вдруг забросило в воспоминания семилетней давности. Дождливый вечер, сырой, промозглый, мрачный.

Обычный для осени вечер, закончившийся страшной трагедией.

Я собираюсь сесть в кэб, чтобы отправиться домой, но Нильс нагоняет. Хватает за руку, вынуждая развернуться, и я раздражённо бросаю:

— Что?

— У тебя есть минута? — шевелит он губами и нервно озирается, словно опасаясь, что за нами наблюдают.

Я смотрю в светло-голубые глаза Польмана и вижу в них страх. Но почему-то мне не передаётся это чувство, я как и при каждой нашей встрече испытываю раздражение.

Когда-то мы были друзьями. Когда-то он был моим напарником. Но его свадьба с Терес не могла не повлиять на наши отношения. Я отпустил её — в мои планы не входило заводить себе жену-мученицу, а вместе с ней потерял и друга.

И напарниками мы быть перестали.

— То дело, что я вёл со Стенбоком в прошлом году… — его голос почему-то звучит неестественно хрипло. — О девушке-искажённой, которая, по словам её родителей, якобы ничего не принимала… У них не было средств ни на «Божественный нектар», ни на «Драконью эссенцию», ни уж тем более на «Жидкое пламя». И её нигде не регистрировали.

— Но искажённой она всё же как-то стала, — говорю я и бросаю вознице монету, чтобы дождался. Начинает накрапывать дождь, и мне совсем не хочется таскаться под этой моросью по улицам города в поисках экипажа.

— Стать-то стала, но мы со Стенбоком так и не смогли узнать, как. А пару недель назад… — Нильс снова оглядывается и, снова не обнаружив никого у ворот управления, хрипло продолжает: — У той девушки на шее проступали багровые вены. Мейст Шанц после вскрытия сказал, что эта одна из возможных деформаций, хоть я таких раньше не видел. Правда, у меня и опыта мало, и я тогда успокоился. А сейчас…

Шанц работал в управлении до Свена, и когда-то, наверное, лет сто назад, был неплохим патологоанатомом. Но с возрастом стал не только хуже слышать, но и хуже соображать. К счастью, его сменил Шультен пять лет назад.

— Ты что-то собирался сказать про пару недель назад, — напомнаю я Нильсу и чувствую, как за шиворот заползает холодная капля. За ней ещё одна и другая.

— Да, говорил! — спохватывается бывший напарник, а потом взволнованно продолжает: — Я встретил мальчишку, обычного чистильщика обуви, и знаешь, что у него увидел?

— Багровые вены?

— Именно! Сначала решил, что показалось — они были не такие, как у той мисти… Я бы сказал, не так сильно выраженные, но я стал за ним присматривать.

— И что? — Несмотря на неприязнь, которую испытывал к Польману, я заинтересовался. Даже морось, стремительно переходящая в дождь, больше не раздражала.

Только, возможно, самую малость сам Польман.

— И ничего! — с досадой отзывается Нильс. — Я несколько дней за ним следил, ждал, когда искажения начнут проявляться, но он вёл себя нормально, а вчера, когда юнец чистил мне обувь, я не заметил у него на руке никаких следов взбугрившихся вен.

И вот он снова меня раздражает.

— Тогда не понимаю, в чём проблема. Парень здоров — и это замечательно. — Я распахиваю дверцу кэба, намекая, что нам пора прощаться.

Но Нильс явно не собирается закругляться.

— Я не сдержался, стал его расспрашивать. Он испугался, я видел это по его глазам, но упрямо повторял, что не понимает, о чём я. А сегодня… его на углу Угольной улицы больше не было. Хотя до этого каждый день там работал.

Польман был слепо влюблён не только в Терес, но и в свою работу, и порой слишком увлекался. Тогда я подумал, что мальчишку он допрашивал с не меньшим увлечением, чем до этого за ним следил. Не удивительно, что паренёк испугался и решил больше не показываться на одной из центральных улиц Гратцвига.

— Нильс, мне пора, — говорю я, но Польман вместо того чтобы наконец отвязаться, впивается пальцами в рукав моего пальто.

— Мне кажется, за мной следят. — Его глаза болезненно блестят. — Я уже второй день чувствую сверлящий спину взгляд. У меня плохое предчувствие, Эндер.

— Ты говорил со своим напарником? — я невольно хмурюсь.

Польман мрачно усмехается:

— Он назвал меня параноиком, посоветовал успокоиться и перестать работать внеурочно. Ещё и высмеял, мол, я испугался какого-то мальца! Но я испугался не его, а… — Он резко качает головой, словно отмахивается от собственных слов. — Ладно, вижу, ты думаешь то же самое, что и Стенбок. Но я не параноик, просто… Извини, что побеспокоил.

Он убегает быстрее, чем я успеваю что-либо ответить. Убегает так, словно за ним гонится стая харгов или толпа искажённых. Я сажусь в кэб, делая себе пометку в памяти: найти завтра Нильса и подробно расспросить его о чистильщике. Пусть опишет паренька. Возможно, мне удастся что-то узнать.

Но разговора не состоялось. Той ночью в доме Польманов случился пожар. Погибли оба: и мой бывший напарник, и моя бывшая невеста. К счастью, Эдвина гостила у матери Нильса, иначе бы не избежала страшной смерти.

— Эндер, ты меня слышишь?

Я качнул головой, возвращаясь в прозекторскую, и вопросительно посмотрел на Шультена.

— Я говорю, что если ещё что-нибудь найду, обязательно тебе сообщу.

— Спасибо, Свен, — пробормотал я, с трудом вытягивая себя из мутного облака воспоминаний. — Буду благодарен за любую зацепку.

Управление я покидал с тяжёлой головой и не менее тяжёлыми мыслями. О прошлом, о настоящем, о непонятном будущем. Надеюсь, у Жени день прошёл лучше, чем у меня. А ещё я надеялся на спокойный вечер.

Но, как вскоре выяснилось, мои спокойные вечера закончились два дня назад.

Остаток дня прошёл спокойно. Меня никто не трогал, не колол словами, не портил настроение непонятными намёками и ехидными замечаниями. Не знаю, какая кошка пробежала между Бальдером и Раннвей, но если он не перестанет, придётся рассказать Делагарди.

Чтобы убить время (да и скорее освоиться), я решила познакомиться со своим новым временным домом. Взяла Полин и, заявив, что желаю своими глазами увидеть, что здесь поменялось за четыре года, отправилась бродить коридорами замка. Ну то есть особняка, но размерами он ничем не уступал маленькому замку.

На одном лишь втором этаже я насчитала девять спален и двенадцать ванных, будуар герцогини, мой, то бишь, гостиную герцога — другими словами, Эндера. Также здесь располагалась комната для курения и игровая. Первую имел право посещать только эйрэ, вторая могла быть интересна одной лишь Эдвине. Да и то, как оказалось, не слишком-то.

— Мисти Эдвина в последнее время почти не играет и редко здесь бывает, — сказала Полин, закрывая дверь в настоящий девичий рай. Каких игрушек там только не было… Особенно меня впечатлили фарфоровые куклы в роскошных нарядах. Я бы сама в такие с удовольствием играла, и плевать, что уже давно не маленькая. — Теперь она с большим удовольствием наряжается сама, чем наряжает своих кукол.

Эндер сказал, что Эдвине скоро исполнится тринадцать. Тот возраст, когда прощаешься с детством и постепенно вступаешь в юношество. Ещё немного, и Эдвина забудет сюда дорогу. Зато вполне может потребовать для себя ещё одну комнату, только уже для нарядов и украшений. Из того, что узнала от служанок и увидела сама, пришла к выводу, что Эндер девочке ни в чём не отказывал. Любая её прихоть исполнялась сразу же, будто по щелчку пальцев.

— А как у неё обстоят дела с учёбой? — спросила я, заглядывая в следующую комнату — одну из гостевых спален.

— Мисти Эдвина очень способная девочка, — похвалила наследницу Фармор горничная. — У неё отличная память и весьма… хм… богатая фантазия. — Полин бросила по сторонам взгляд, словно желая удостовериться, что нас никто не подслушивает, а потом тихо произнесла: — Но она ленится. И… не привыкла слушаться. Наверное, из-за этого ни одной гувернантке так и не удалось найти к ней подход, а их за то время, что я здесь, поверьте, было немало. Она… — Полин осеклась и, неожиданно побледнев, прижала пальцы к губам. — Ох, простите меня, леди Делагарди! Не следовало мне говорить такое о мисти Эдвине. Она же… Она же ваша племянница!