— У ветеранов Суллы, так же, как он делает сейчас. По закону.

И да, мне очень «понравилась» эта схема с юридической точки зрения. Объявляешь одного НЕ гражданином Рима, и все, до свидания, твое имущество теперь мое. Нужно только подписать табличку пяти людям, и все. Так почему нельзя использовать эту схему против самого Суллы, тем более он ее придумал основываясь на терроре… Мария. Вот это — как минимум честно, на мой взгляд. Врага его же оружием, все дела…

— Но это бесчестно! — о, а вот и «здоровая» реакция «Фомы», на что я тяжело вздохнул, решив не встревать в разгоревшийся спор. Кто-то говорил свои доводы «За», кто-то упорствовал на «Против», но я знал, что сказал все необходимое. Я предложил действующий план, который в большинстве процентов приведет к победе, а остальное — те самые частности, которые я отдавал присутствующим.

— Хватит! — Паримед ударил ладонью по столу, привлекая внимание спорщиков, и встал на ноги. — Повелитель поддержит это решение. Я сказал. А значит будет так.

Мне было бы недостаточно этого для решения конфликта, но, видимо, присутствующие знали, кто этот таинственный повелитель грека, поэтому спор был закончен сразу же.

Мужчины единогласно приняли решение действовать с завтрашнего дня по моему плану, что подтвердили, чокнувшись чашами все вместе. И мне пришлось присоединиться, и даже сделать один ритуальный глоток…

Спор за столом мгновенно остановился, едва грек утвердил мнение своего господина. Видимо, этот господин был неизвестен действительно только мне, впрочем, как и личности сидящих за столом.

Сразу перейдя на незначительные темы, вроде «у кого купить зерна в следующем месяце», все начали расходиться. Страж у двери им в этом помогал, выпуская по одному и следя за улицей через щель в ставнях окна. На меня этот самый страж смотрел с затаенной обидой. Паримед выходил последний, поэтому мне удалось подобраться к нему незамеченным для других.

— Подожди… — попытался я затормозить Паримеда, но тот резко вырвал свой локоть из моей хватки.

— Не сейчас, ты все погубишь, — прошипел грек, и я выпрямился, не ожидая такого тона. — Никто не должен знать, что мы знакомы. Прощай. Я найду тебя сам, не ищи меня.

Взмахнув на прощание хитоном и плащом, он выскользнул за дверь, а мы с Вейентоном остались вдвоем в пропахшей дымом и вином комнате. Марк не заметил или сделал вид, что не заметил моего короткого разговора с греком.

— Ступай, — распорядился он стражнику.

Тот кивнул, вышел, оставив свой пост у окна, и я ради интереса подошел на его место.

Миновав скрипучую лестницу без потерь, заговорщики, как оказалось, принялись рассаживаться по бочкам. На мулах. В сопровождении старика и старухи. Я даже моргнул пару раз, настолько мне они показались одинаковые. Но нет — мужчины и женщины в возрасте отличались, хоть и незначительно, друг от друга. Каждая пара сопровождала одного из таинственных патрициев, и поочередно, согласно указаниям стража, выводила груженого ослика на улицу.

Значит, мои мысли по поводу безопасности на Сицилии были не то чтобы неверными… Просто не охватывали весь масштаб бедствия. Раз не только мне приходилось торчать в душной темной бочке на медленно идущем муле. Запихнули всех, не смотря на звания и статус. Ладно, с уважением помогли самостоятельно запихиваться. Но вот готов поспорить, что по крышке долбили кулаком с удовольствием, закрывая бочки получше. Я хмыкнул от иронии происходящего.

— И почему эти люди скрываются, если полуостров контролируется силами марианцев? — все же спросил я, стягивая опостылевшую маску, но пока не выкидывая ее на тот же стол.

Не знаю, как повернутся дела дальше, так что стоит приберечь «таинственность» на потом.

Марк Вейентон выдохнул, и тоже снял свой образ с лица. Я не стал говорить, что маска не могла скрыть его характерные интонации и жесты. Поэтому я узнал его с первых минут своего пребывания в этом клоповнике.

— В городе много… стукачей. За каждым из нас установлена слежка, и в наших интересах, если никто не будет знать, что мы общаемся друг с другом. Нам нельзя привлекать внимание. Нельзя подавать даже виду, кто с кем общается или знаком. Поэтому приходится прибегать… к этому, — Марк с брезгливой гримасой обвел рукой помещение и потянулся к кувшину с вином, чтобы узнать, осталось ли там хоть что-нибудь после собрания.

И только сейчас, при неверном свете дешевых свечей, я заметил тень усталости и возраста на его лице. Вейентон заглянул в кувшин, поболтал его в руке, и жадно сделал пару глотков.

— Так все, кто здесь был, против новой власти? — уточнил я, усаживаясь напротив «друга моего отца». А кого еще оставалось пытать, если все уехали, играя в партизан и спрятавшись в бочках? Нет, не партизаны, они из шайки сорока разбойников, а я, видимо, Али-Баба… Там тоже была похожая история с маслом и бочками.

— Мальчик мой… — тяжело вздохнул Марк Вейентон. — Здесь каждый сам за себя, и прежде всего каждого интересует всего лишь земля. И они будут на стороне того, кто им эту землю даст.

— Ничего личного, просто бизнес… — машинально пробормотал я себе под нос.

— Что? На мой взгляд, лучше делиться землей с рабами, чем пытаться договориться с другими римлянами.

Я проводил его взглядом, наблюдая за бесцельным хождением туда-сюда по маленькой комнатушке. Но мешать не стал, мало ли, может, этому патрицию так думать проще, или от геморроя спасается?

— Рабы предсказуемы, все они хотят одного и того же! — всплеснул руками Вейентон, и я покивал головой, видя, что от меня ждут именно этого. — А эти в любой момент готовы воткнуть нож тебе в спину, если увидят свою выгоду! Или не увидят, но посчитают, что она будет!

— Так почему мы собирались здесь именно с ними?

— А ты думаешь, никто не знает, что под маской скрываешься ты?

— Я уверен в том, что знают все, кому необходимо это знать… — дипломатично ответил я, снова думая про Паримеда и его неизвестного господина. Кто же еще участвовал в тех битвах против Суллы? Вспомнить бы! Кто-то с греческой стороны? Или национальность грека в этом моменте роли не играет?

— Вот именно, мой мальчик, вот именно! — снова всплеснул руками Вейентон, не заметив, как испачкал рукав хитона в вине, пока активно жестикулировал.

Дело ясное, что дело темное… Ничего не понятно, но очень интересно. Для римского гражданина прибегать к помощи рабов было чем-то немыслимым. Как просить помощи у… телеги, с полной уверенностью, что она сейчас заговорит. Если было возможно избежать такого «сотрудничества», то избегали всегда, находя другие пути и решения проблемы.

Рабы были «недвижимым имуществом» и это имущество никто не воспринимал всерьез, вплоть до восстания Спартака, которое будет в этой реальности… лет через семь, примерно. Вот там да, там впервые восстание рабов представилось как политический инструмент, которым воспользовались в своих интересах нужные люди. И воспользовались так и столько, сколько ИМ это было необходимо. Впрочем, ничего нового.

— Ты же понимаешь, что большинство рабов, что способны держать меч в руках, ненавидят все римское. Потому что это либо пленники из других стран, либо преступники, наказаные по всей строгости закона. И если ты сам представляешь собой римского гражданина, или человека, разделяющего римские ценности, то с такими людьми ты не договоришься никогда, чтобы ты ни говорил или обещал! — мне показалось, или в голосе Вейентона звучала горечь, говорящая о чем-то личном? Но слушал я внимательно, и старался не перебивать. Молчание — золото, и все такое.

— Единственная возможность найти с ними общий язык — это стать и быть такими же, как они. Стать своим среди рабов…

— Но откуда ты… — я попытался перевести тему, потому что мне уже переставало нравится, куда она ведет, но Марк Вейентон жестом заставил замолчать, чтобы продолжить.

Ладно, останемся в образе послушного мальчишки.

— Сложно от тебя ожидать иного, если ты все детство провел среди рабов, наблюдая, как твой отец контролировал ситуацию, чтобы второго сицилийского восстания не повторилось. Ты с самого малого возраста был среди них, видел их быт, поэтому и смотришь на рабов… Иначе, чем все мы… Я помню твои глаза, тогда, при зачистке остатков рабов после убийства Афиниона… Поэтому я не удивлен, что ты предложил поискать помощи в неожиданном месте, и использовать рабов в качестве военной силы. Совсем не удивлен, мой мальчик. Когда я получил эти вести, я сразу понял, что ты пойдешь в отца!