— Свистунова крестник? — переспросил Куртеев, вспоминая, что, действительно, он видел в батальоне этого китайца. — А ну, останови их. Бери их, Емеля… Жилин, один момент сюда!..

Емельянов врезался в толпу. Он шел, как слон, разбрасывая людей. Пожилой китаец с печальным лицом что-то закричал пронзительным голосом, ему ответили из толпы десятки голосов.

— А ну, — сказал Емельянов, осаживая лошадь так, что она присела.

Все остановилось. Китайские солдаты кричали, махали ружьями, один из них схватил было Емельянова за руку, но Емельянов нанес ему кулаком такой удар, что тот рухнул без звука. Солдаты отхлынули, толпа тоже, вокруг повозки стало пусто.

Емельянов прыгнул в кузов. Вынул нож, рассек веревки, сбросил колодки с ног Якова, поднял его за плечи…

Увидев освобожденного Якова Ли, толпа неистово заревела от восторга.

— Тащи его… — кричал Куртеев, — и пусть идет на все четыре стороны…

— Господин фельдфебель, доставить бы батальонному, так и так — освободили своего человека, вашего крестника…

Китайский офицер, командовавший солдатами, метался по улице. Преступника, порученного ему дзянь-дзюнем, вырвали из его рук. Офицера ожидала смертная казнь. Он приказывал солдатам броситься на трех безоружных русских, но понимал, что это неосуществимо, потому что солдаты были готовы на что угодно, но только не на то, чтобы броситься на русских.

Он метнулся в харчевню и вытащил на улицу хозяина, который живал во Владивостоке и Порт-Артуре и умел говорить по-русски. Увидя замахнувшийся на него палаш, хозяин побежал следом за офицером.

Они выбежали на дорогу к главным восточным воротам. Русские офицеры катились в рикшах и ехали верхом.

Хозяин пронзительно закричал, ближайший рикша остановился. Торопясь, запинаясь, хозяин харчевни говорил, что русские солдаты освободили хунхуза, а китайскому офицеру за это отрубят голову.

В рикше сидел штабс-капитан. Он погладил себя по бородке, посмотрел на отчаянное лицо китайского офицера и решил навести порядок. Хунхузов он, как и все офицеры Маньчжурской армии, ненавидел за то, что они действовали по указке японцев и постоянно нападали на русские продовольственные отряды в Монголии.

Он толкнул шашкой рикшу, и рикша побежал за китайским офицером и хозяином харчевни.

В переулке еще стояла толпа. Жилин подносил пиво освобожденному Якову Ли.

Офицер выскочил из коляски. Куртеев испуганно оглянулся, Жилин торопливо поставил кружку с пивом на землю.

— Вы что, все пьяны? — спросил штабс-капитан, разглядывая солдат. — И ты, дрянь, насосался! — сказал он Куртееву. — Что? Молчать! Фельдфебель, скотина! Какого полка?

— Так что, вашскабродь…

— Как стоишь? Ноги не держат! Под арест, сопля! Какой части? 1-го Восточно-Сибирского его императорского величества! Хороши! Доложишь дежурному по части. Пусть он тебя прокатит хорошенько! Кругом марш!

Когда штабс-капитан сел в рикшу и поехал дальше, толпа вокруг уже растаяла. Только редкие тени жались вдоль стен. Якова Ли тоже не было.

Теперь все было пусто и тихо на улице. Емельянов стоял в дверях харчевни. Куртеев взглянул на него и плюнул.

— Ат холера! Это из-за тебя, Емельянов! А этот навернулся! И как он только навернулся? От своих никогда замечания, а тут! — И он снова плюнул.

В расположение полка приехали, когда солнце садилось. Сегодня армия приступила к рытью окопов. Опять, как под Ташичао и Ляояном, свежевырытая земля коричневой лентой ползла по склонам сопок.

«Вот какое оно, наступление, — подумал Куртеев, — опять, значит, роем…» Плохое настроение его стало еще хуже.

Он приказал Емельянову, Жилину и Котеленцу помыться и привести себя в порядок, сам тоже пошел к колодцу, снял рубашку и долго мыл лицо, шею и смачивал голову.

Унтер-офицер второй роты Суров спросил его:

— Ну, как там?

— Да ничего… город как город… А что, по полку сегодня дежурный капитан Шульга?

— Он…

— Вот тоже мне, — пробормотал Куртеев, поливая голову из кружки и тяжело вздыхая.

— А что?

— Да случилось тут одно дело… А мы, значит, опять окопы рыть… А как здесь насчет грунта?

— Да подходящий. Камнем все засыпано. Земля с виду как бы мягкая, а копнешь — мелкий камень, точно кто накрошил. У нас в России никогда я такой не видывал.

— Ну, брат, у нас в России! Тоже мне про Россию вспомнил!

Он начистил сапоги, протер желтый фельдфебельский ремень и пошел искать дежурного по полку.

Капитан Шульга сидел в палатке, просматривая «Иллюстрированную хронику русско-японской войны». Из номера в номер хроника печатала фотографии убитых офицеров. Много знакомых увидел Шульга в последних номерах. И почти под каждым подпись: «Погиб под Ляояном».

«Штабс-капитан Кульнев, Великолуцкого полка. Значит, он в Великолуцком полку так и остался. А вот Митю Лысенко жаль, ох жаль, вместе в училище учились. Простецкий был малый, но выпивоха. Что ни бой, то все тяжелее. В новом бою черта с два уцелеешь. Наши осадную артиллерию стали подвозить. Значит, наступление — дело решенное».

Против палатки остановился фельдфебель 1-й роты Куртеев.

Уловив на себе взгляд капитана, сделал два шага вперед, вытянулся, вскинул руку к козырьку и застыл.

— Что тебе, Куртеев?

Куртеев стал докладывать.

— Что, что? Какого китайца? Ты, что ли, полез?

— Так точно, вашскабродь, никак нет… я не полез… Емельянов полез…

— Что он, сукин сын, обалдел?! А ты где был?

Куртеев смотрел в глаза Шульге, прямо в его рыжие острые глаза. Шульга отодвинул в сторону «Иллюстрированную хронику», поправил шашку, вытянул ноги и повторил:

— А ты где был? Ты, фельдфебель, допустил, чтоб тебе по шее наклали чужие офицеры!

Глаза Шульги стали совершенно рыжими и точно слились с его веснушчатым лицом и волосами.

— Так точно, вашскабродь, Емельянов…

— Что Емельянов?

— Емельянов, вашскабродь, говорит, это наш, говорит, китаец, крестный нашего батальонного.

— Какого батальонного?

— Капитана Свистунова.

— Командир нашего батальона подполковник Криштофенко, а не капитан Свистунов, понял?!

Куртеев стоял, слегка выпучив глаза.

— Не понял?

— Так точно, вашскабродь, не понял.

Шульга усмехнулся. Не следовало солдату показывать своего удовольствия, но он не мог удержаться, усмехнулся и сказал:

— Экий дубина, а еще фельдфебель; некого у вас, что ли, в фельдфебеля ставить? Капитан Свистунов опять по-прежнему командир 1-й роты, а командиром батальона назначен подполковник Криштофенко. Теперь понял?

— Так точно, теперь понял.

Шульга сидел, вытянув ноги, выпятив грудь, и смотрел прищурившись на солдата.

— А что такое болтают об Емельянове, будто он японского офицера спас?

— Так точно.

— Спас, что ли?

— Спас.

— Он у вас морда, Емельянов! Своих офицеров не спасал — вон их сколько погибло, — а японца полез спасать. Гусёк!.. А вообще что за ним наблюдается? — спросил он тихо.

И Куртеев, уловив в голосе капитана благоприятную для себя перемену, тоже тихо заговорил:

— Жилин в роте сказывал, да я и сам слыхал, как он про барина своего Валевского выражался. Будто этот барин злодей у них. И что будто, когда война кончится, всем барам будет конец.

— Все ясно… Ему не морду бить, а в землю на три аршина!.. Иди, трое суток отсидишь.

После вечерней молитвы Емельянов отозвал Хвостова. Они прошли к песчаному бугру и присели. Хвостов слушал еще раз о том, чему Емельянов был свидетель в китайской деревне, и о том, что случилось сегодня в Мукдене.

— Твои мысли правильные, — сказал он, — по всей земле живет обездоленный люд.

— А кто тот человек — рядовой, что ли? — который с нами в лесу на поляне говорил? Опять-таки очки…

— Да, этот человек… — задумался Хвостов, — в нашем большом деле он не рядового, офицерского звания удостоен…

— И в ссылках был?

— Насчет этого не осведомлен.