Аресты продолжались, ходили слухи о чрезвычайных полномочиях, предоставленных великому князю Николаю Николаевичу, об увеличении петербургского гарнизона, о замене одних воинских частей другими, о прибытии новых казачьих полков.

Катя знала, что в соседней комнате вырабатываются ответные меры, что, как ни трудно наладить связи в воинских частях, они налаживаются и в конце концов правительство не спасется перемещениями полков из одного города в другой и зверскими расправами с населением.

В это время в окошко постучали, дверь в сени распахнулась, вошла высокая девушка в фетровой шляпке, мельком взглянула на Катю, открыла дверь в большую комнату, проговорила негромко:

— Облава!

И тотчас же комната стала пустеть. Не было ни замешательства, ни растерянности.

— Что же вы? — спросила девушка Катю, продолжавшую сидеть на диване.

— Мне тут нужно получить…

— Милая, не теперь же!

Катя выбежала. Было темно. В глаза ударили звезды, они переливались над самыми крышами, между заводскими трубами, а ухо ловило далекие свистки, раздававшиеся сразу в нескольких местах.

— Сюда, а потом через забор и по переулку, — объяснила девушка.

— Знаю, знаю! — Катя пробежала мимо двух низких, бледно освещенных окошек, мельком увидела железную печь, старый пузатый комод. Когда она лезла через забор, залаяла собака. На ту сторону пришлось прыгнуть. Несмотря на все предосторожности, юбка зацепилась за гвоздь и разорвалась.

Побежала, подхватив юбку, дыша открытым ртом, спотыкаясь. Еще один забор. Засвистели громко, тревожно, вовсю! И так же громко ответили в десяти местах. В домике впереди в окнах потух свет, скрипнула, дверь, темные человеческие фигуры появились на крыльце. Ее, бегущую, увидели, переговариваются, наверное, на ее счет… Друзья или враги?

Замедлила шаги, разорванная юбка мешала идти. Где-то с треском заложили на дверь крюк.

В открытую форточку мужской голос сказал насмешливо:

— Опять фараоны работают… Эй, барышня, это не за вами ли?

Катя вошла в переулок, заколола юбку и успокоилась. Встреча с полицейским, который схватит тебя за руку и тут же обыщет, отложена.

Домой она добралась после двенадцати. Сестры не было.

— Ну, слава богу, хоть одна, — сказала Наталья. — У нас неспокойно, избили двух мастеровых, к Цацырину на улице подошел старший Лебедев, поднес кулачище к носу, предупредил: долго не протянешь!

— Отец вернулся?

— Вернулся. Пошел за дровами. Амосовское наше отопление хорошо только летом… Что у тебя с юбкой?

— Зацепилась за что-то…

— Катя, ты же ее до пояса разорвала!

Михаил принес охапку дров, увидел дочь и сказал то же, что сказала мать:

— Ну, слава богу, хоть одна пришла.

Разжег подтопку, сидел против открытой дверцы и смотрел на пламя.

Маша в эту ночь не пришла. Катя думала: быть может, сестра тоже попала в облаву, только менее счастливо.

И от этой мысли охватывали злоба и желание что-то немедленно предпринять.

Усталая, заснула она крепко, а проснулась от голосов. В комнате суетились жандармы. Усатый вахмистр, держа руку под козырек, докладывал о чем-то офицеру.

Мать одевалась, прикрывая себя одеялом, и говорила:

— Ну что же это, господин офицер, ночью… день-деньской намаешься, намаешься, так еще ночью… Что это вы, извините, ночь для своего дела выбираете?

Мать еще сидела на постели, а из-под постели проворный жандарм уже тащил деревянную лохань. Отец мрачно стоял у своего столика с книгами.

Мать разговаривала спокойно и даже пренебрежительно, а Катю колотила дрожь, она натянула одеяло до подбородка и смотрела на жандармского офицера. Он был невысок и совершенно кругл. Держа шашку обеими руками сзади себя, прошелся по комнате, оглядел стены, потолок, балку, пересекавшую потолок, наконец остановился у Катиной кровати.

— Ну-с, а ты что же?

Катя еще выше натянула одеяло.

— Тебя особенно просить надо?

Дрожь вдруг прошла, жар бросился в лицо, она скачала зазвеневшим голосом:

— Вы видите, я в постели… Разве прилично офицеру подходить к постели, в которой женщина…

Жандарм посмотрел на нее, его удивили тон и слова. В этой казарме так не должны были говорить.

— Это кто? — спросил он Малинина.

— Дочь моя. Она, господин офицер, гимназию окончила…

— Что? Гимназию окончила?

Он снова, и очень внимательно, посмотрел на Катю. Потом хмыкнул и отошел к столу.

Жандармы вытаскивали ящики, корзину с бельем, ее, Катины, чемоданы, раскрывали, сгребали содержимое, несли к столу.

Катя оделась. «Не меня ищут, — поняла она. — Машу. Значит, Маша на свободе! Только не пришла бы сейчас, только не пришла бы!» Она совершенно успокоилась и сказала насмешливо.

— Вы напрасно здесь переворачиваете все вверх дном. Я — сестра милосердия, только что приехала из Маньчжурии… Здесь нет ничего.

— Садитесь! — Офицер указал на стул. — Мария Михайловна?

— Екатерина, — поправила мать, которая стояла теперь у печки, высокая, худая, сложив на груди руки.

— Но, но! — сказал жандарм, прищурившись.

Когда он прищурился, круглое его лицо со вздернутым носом напомнило морду поросенка. «Вот на кого он похож», — подумала Катя с облегчением, потому что теперь она уже окончательно не боялась офицера и всего того, что мог принести ей обыск. Лицо у него было свежее. Должно быть, он отлично выспался, перед тем как идти на обыск.

— Эти шуточки в сторону. Со мной не пошалишь!

— Вот извольте видеть, — сказал Михаил, доставая паспорт, — вот Екатерина, а вот Мария… Мария старшая…

Жандарм взял паспорт и долго рассматривал его. Вахмистр обстукивал шашкой стены, два нижних чина сидели на корточках перед печью и ворошили шашками в золе.

— Екатерина и Мария… да… А где же Мария?

Ему не ответили.

— Я вижу, не знает никто, — язвительно сказал офицер.

— Никто и не знает! — спокойно проговорила Наталья. — Ушла и не доложилась. Она взрослая.

— Так… не доложилась! А вы одевайтесь, барышня.

— Я же одета…

— Пардон! Не в том смысле… Пальто-с!

— Смею напомнить ее слова, она только что приехала из Маньчжурии, — повысил голос Михаил.

Офицер встал во весь свой маленький рост, сунул ладонь за борт пальто, сказал:

— Ты, папаша, не беспокойся. Девица окончила гимназию, понимаешь — гимназию! Если б не окончила, мы не поинтересовались бы. Гимназистка, понимаешь? А тем более — окончила!

— Вы что же, ваше благородие, — спросила Наталья, — арестуете девицу за то, что она окончила гимназию?

— Да-с, именно за это. Именно, и с полным убеждением!

— Вот так господа офицеры! — с презрением сказала Наталья. — Детей уже тягают…

— Цыц, мамаша! — прикрикнул офицер. — В общем, гнездышко тут у вас.

Ну, батюшка, где дети, там и гнездо, — дерзко ответила Наталья.

Катю увезли на извозчике.

Кой-где светились окна домов. Наверное, и там идут обыски. Из переулка выехал еще извозчик… два извозчика, и пристроились в хвост тому, на котором везли Катю. Лошади шли ленивой трусцой, звонко печатая шаг по булыжнику; пролетка глухо поддакивала… Солдату, сидевшему рядом с Катей, не понравился поезд. Он крикнул извозчику:

— Гони! Что это — свадьба, что ли!

Извозчик оглянулся, взмахнул кнутом. Небо затянуло тучами. На том берегу Невы на баржах мигали огоньки…

Валериан Ипполитович Глаголев пользовался в своей семье любовью, переходившей в обожание. По мнению жены и дочери, Глаголев был самый красивый мужчина, если не на земном шаре, то, во всяком случае, в России, самый умный и остроумный. Даже Плеханов отступал на второй план в глазах жены Глаголева и его дочери. Плеханов остроумен, но не так глубок. Плеханов знаменитый эрудит, но это кажется так потому, что он постоянно сыплет цитатами, а Глаголев только в случае крайней надобности приведет одну-две, но если уж приведет, то убьет. После цитат Глаголева диспут прекращается, Глаголев — революционер, но он любит свой дом и не хочет променять его на тюрьму.