Петров не сразу откликнулся. Усталый, он спал мертвым сном.

— Да проснись ты ради бога! Наши уходят из Ляояна. Опять поражение… Что ты молчишь, господи боже мой!

Петров сел на постели…

— У нас столько раненых, ведь надо сообразить.

— Вот что, — сказал Петров, — ты соображай насчет раненых, я соображать не буду. Я зверски устал. Мне, брат, завтра предстоит несколько труднейших операций.

Он опять лег.

— Каких операций? — тонким голосом закричал Нилов. — Никаких операций! В Мукдене будут операции.

— Ну нет, до Мукдена эти раненые не доедут, в дороге умрут. Даже в поезде их не перевезешь. У одного унтер-офицера размозжен череп. Но я убежден, что бедняга может жить. Рана страшная, и вместе с тем человек вполне может жить.

— Нет, это ты уж оставь, — дрожащим голосом сказал Нилов. — Какие операции, это же немыслимо! Ты меня изводишь всю войну своей невозможной страстью к операциям. Закон запрещает… Ты не имеешь права в полевых условиях делать операции. Обмыл, перевязал — отправляй дальше. Мы должны сняться через час.

— Я со своими больными никуда не тронусь! Иди, Лев Семенович, мне нужно набраться сил.

Он повернулся и натянул простыню на голову.

— Что же это такое, — проговорил Нилов, — сумасшедший дом!

Но Петров не отозвался.

Рассвет занимался розовый, ясный. После грозы и проливного дождя приятная свежесть была в ветре, в запахе земли, промытой и очищенной. Начались сборы.

Начальником первой партии Нилов назначил Горшенина. С ним он отправлял легкораненых и половину лазаретного имущества.

— Выезжайте на Мандаринскую дорогу, по остальным вам с ранеными все равно не проехать, — напутствовал он санитара. — В Мукдене не плошайте, занимайте только хорошие помещения.

Вторая партия, которой командовал сам Нилов, отправлялась через два часа.

Петров встал с восходом солнца, увидел, что операционная свернута, и сказал Нине укоризненно:

— Как вы могли допустить!

— Главный врач приказал!

— Немедленно восстановить операционную!

Нина и Катя бросились к тюкам.

— Здесь я начальник, врач и хирург, — сказал Петров Нилову, который собирался закричать. — Я не поеду, и сестры не поедут, и раненые не поедут раньше, чем они будут в безопасности.

Солнце поднялось над сопками, бледно-золотые лучи его летели над Ляояном. Но ясное утро не радовало Нилова, с каждой минутой тревога его нарастала. Он выбежал на улицу. Войска прошли, обозы проехали. Большая каменная импань с причудливыми воротами занимала перекресток.

Он искал китайцев, он хотел увидеть их спокойно торгующими, но китайцев не было нигде, — впрочем, две физиономии осторожно и с недоумением разглядывали Нилова из-за угла.

Это его окончательно испугало. Он быстро вернулся, вошел в операционную, на цыпочках приблизился к Петрову и сказал вполголоса:

— Ростислав, в Ляояне остались только мы, не сходи с ума: надо сниматься немедленно.

Но Петров не счел нужным услышать Нилова, он продолжал оперировать, и тогда Нилов увидел раненого и его вскрытую брюшную полость. Он всегда во всякой обстановке относился к операциям с опасением, и всегда ему казалось, что операции должны скорее кончаться неблагополучно, чем благополучно. Эта же рана была, по его мнению, ужасна. Зачем было трогать такого безнадежного?

Транспорт был готов: мулы, ослы, лошади, быки, впряженные в арбы, в двуколки и в усовершенствованные повозки доктора Петрова. Все было готово.

«Боже мой, — подумал Нилов, — что делать? Ростислав со своим представлением о долге врача безумен. Он погубит всех».

Нина вышла из барака, сопровождая носилки.

— Нефедова! Что же это такое… Сколько у вас еще раненых?

— Четверо.

— Это невозможно, я не могу рисковать сотней людей из-за четверых!

— Да ведь японцы не придут же сразу!

— Откуда вы знаете, сразу или не сразу? Вам известны планы Ойямы?

Носилки пронесли в фанзу, Нина вернулась в операционную.

— Это невозможно, — проговорил Нилов и приказал Кате принять начальство над отрядом в тридцать обозных единиц. Сам он решил остаться с Петровым — не мог он, главный врач лазарета, бросить тяжелораненых и хирурга, производящего операцию!

— Мы сейчас вслед за вами, — сказал он Кате. — Торопитесь, я боюсь, что японцы начнут обстреливать переправу.

Катя уехала, а Нилов сел на брошенный ящик и застыл.

Все было тихо. Его пугала тишина. Почему нигде не стреляют? Он выходил на улицу и смотрел по сторонам. Вспомнилась Вишневская, такая, какой она уезжала с первым отрядом. Раньше ему казалось, что эта веселая, смешливая дамочка была плохой женой. А вот поди ж ты!..

Вдруг он увидел, что из переулка выходят солдаты. Двое вели под руки третьего, четвертый шел сзади.

— Братцы! — радостно окликнул Нилов.

— Ваше высокоблагородие! — подбежал к нему задний.

— Откуда вы?

— Оттуда, — солдат махнул рукой в сторону оставленных позиций, — последние, в заслоне были. Вот раненого ведем.

— Давайте вашего раненого в лазарет.

— Илья, — обрадованно закричал солдат, — давайте Евсюкова сюда, в лазарет. Тут лазарет! Мы уж думали — доведем или не доведем?

— Рана тяжелая?

— По плечу хватило.

Раненого ввели в пустую фанзу, и Нилов принялся за перевязку. Рана оказалась легкая, но крови раненый потерял много, и Нилов, которому присутствие солдат вернуло бодрость, сказал:

— Полведерца выцедили из тебя. Да ничего, наберешься сил.

Петров вышел покурить. Он стоял высокий, усталый и пускал дым кольцами, которые тут же погибали на ветру. Рыжие волосы его были плотно загнаны под колпак, щеки, несмотря на загар, бледны.

— Я думал, что ты, Лев Семенович, уже отбыл с транспортом.

В эту минуту раздался орудийный выстрел. Стреляли с оставленных нами передовых позиций. Один за другим неподалеку от лазарета разорвались три снаряда.

Японцы обстреливали Ляоян.

С каждой минутой обстрел усиливался. Нилов замер посреди двора, запрокинув голову, точно втыкая в воздух свою бороду.

— Это уж слишком, — пробормотал он, в десятый раз выскакивая за ворота.

За углом поднимался черный клуб дыма.

Бежали китайцы, унося в больших корзинах жен, матерей, детей, имущество. Никто не обращал внимания на русского офицера Нилова. Что был для них теперь Нилов, офицер разбитой армии!

— Безумец, безумец! — бормотал Нилов, возвращаясь в операционную.

— Приказываю тебе… — заговорил он.

— Прошу посторонних вон! — рявкнул Петров. — Сестра Нефедова, немедленно вывести всех, не занятых на операции!

Нефедова направилась к главному врачу. Нилов дрожащими руками поглаживал черную бороду.

— Заставьте этого сумасшедшего… — начал он шепотом, — все равно всех нас… — и остановился под осуждающим взглядом Нефедовой.

— Все с ума сошли! — прошипел Нилов, забывая, что он главный врач, и испытывая обиду, которая даже пересиливала страх.

Оглушительные взрывы донеслись со стороны вокзала. Черный дым поднимался за башней Байтайцзы. Должно быть, горели склады.

Над головой с противным шлепающим визгом пронесся снаряд, упал на соседнем дворе — взрыв оглушил Нилова, желтый дым, закругляясь в облачко, поднялся над стеной.

Ивнев ехал рядом с Торчиновым сейчас же вслед за командующим. Кавказец был в своей неизменной бурке, которая служила ему во всякую погоду. Свита держалась саженях в пятидесяти сзади. А дальше за свитой катились двуколки со штабным имуществом, палатками и продовольствием.

Мост через Тайцзыхэ был наведен быстро и хорошо. Гулко стучали кони по деревянному настилу, булькала желтая вода, перед глазами лежал правый берег, заросший гаоляном.

Никогда в России Ивнев не видал такого огромного, сплошного пространства, занятого хлебами. Гаолян сверкал и шелестел, узенькая дорога врезалась в золотисто-зеленый массив, куда-то поворачивала, делала полукольцо и вдруг устремлялась в противоположную сторону.