— Обстоятельно как он все тебе доложил, Михал Михалыч!

Михал Михалыч посмотрел на собеседника:

— А ведь он мне сын!

Свыше трехсот лет назад появился в Японии Торговый дом Мицуи. Тогда в Японии только кончилась пора княжеских междоусобиц, феодальной раздробленности и властитель Японии Хидэёси отправил японскую армию в первый поход на материк.

Кто такой был Хидэёси? Сын нищего крестьянина, монастырский служка! Но в монастыре ему не понравилось, он ушел бродяжничать и в конце концов вступил в одну из шаек, разгуливавших по большим дорогам страны. Разоренные крестьяне, обнищавшие ремесленники, неудачники-самураи составляли эти отряды. И не так уж много лет отделяет разбойничьи набеги Хидэёси от того времени, когда он, как властитель Японии, двинул полумиллионную армию к берегам Кореи.

Вот тогда в городе Наниве, впоследствии Осаке, окрепла фирма Мицуи.

Наконец-то можно было торговать! Прекратились разбои по большим и малым дорогам Японии, главари шаек присмирели, князья не смели нагрянуть и ограбить.

Правда, через сотню-другую лет наступили времена скучнейшие, когда порядок в стране был доведен до такого совершенства, что каждый человек знал, какую пищу он должен есть, какие товары покупать. Но Дом Мицуи к этому времени мог уже заняться более выгодными, чем торговля, операциями. Он ссужал деньгами князей и двор сёгуна, он принимал виднейшее участие в хранении, перевозке и продаже того риса, который как подать поступал в казну и был главной ценностью тех дней.

Обычно считают, что реставрация Мэйдзи — дело рук князей, возмущенных бесправием императора и связями сёгуна с иностранцами. Но очень немногие знают, что ничего не вышло бы из революции 68-го года, если бы не фирма Мицуи.

Кто встал на защиту императора против векового узурпатора — сёгуна? Толпы нищих самураев! Но они никогда не превратились бы в армию, если бы не Мицуи, которые вооружили их и кормили.

Мицуи Китидзаемон, глава Мицуи, все это знает и знает цену себе… Когда шел вопрос о том, быть или не быть войне с Россией, и когда правительство готово уже было пойти на уступки, Мицуи сказал: «Никаких уступок!» И поддержал свои слова делом, Мицуи и банк Ясуда.

Вчера на банкете по поводу новых японских побед англичанин Ламоит, представитель Армстронга и Виккерса, рассказывал смеясь:

— Я приехал в Японию на пароходе, который принадлежит Мицуи, высадился в порту, оборудованном Мицуи, проехал в трамвае, принадлежащем Мицуи, до гостиницы Мицуи и, лежа на кровати, купленной у Мицуи, прочел при свете лампочки, сделанной на заводе Мицуи, неплохую книгу по японской истории, изданную Мицуи. Потом напился превосходного чаю из складов Мицуи с сахаром с его же плантаций и отправился в универсальный магазин Мицуи, чтобы приобрести все, что мне нужно.

Он говорил, держа сигару во рту, высокий, розовый, в клетчатых штанах до колен, покачиваясь и щуря глаза.

Джемс Хит, стоявший рядом с Китидзаемоном, усмехнулся:

— И это еще не всё! Вы забыли уголь! Мицуи принадлежит не меньше четверти угольных запасов Японии и почти весь уголь Формозы.

Они прошли на террасу. Под террасой лежало озеро Кавагути, а за ним сверкала белоснежная Фудзи-сан. Небо было по-зимнему чисто, и воздух по-зимнему свеж.

На банкете присутствовало много иностранцев, они тоже вышли на террасу подышать чистым воздухом и посмотреть на пейзаж, единственный в своем роде.

Китидзаемон сел в плетеное кресло, Ламонт опустился рядом, вытянул ноги в шерстяных чулках и сказал:

— Я как будто знаю вашу страну, но чего я не понимаю — так это ваших политических партий. Что они такое?

Он щурился и смотрел то на Китидзаемона, то на низкую широкую сосну, выросшую на камне.

— Очень хорошие политические партии, — заметил Мицуи.

— Да, но программы?

Англичанин выпустил струю дыма и посмотрел на потолок, куда поднимался этот дым.

— Почему вас смущают программы? — несколько подозрительно спросил Китидзаемон.

— Позвольте, программа политической партии — это нечто совершенно точное, определенное, это мировоззрение людей, которое они отстаивают ценой какой угодно борьбы, иногда ценой кровопролитнейших революций.

— У нас была революция Мэйдзи, — напомнил Китидзаемон.

— О да, конечно… Я познакомился с программами ваших сэйюкай и досикай. Они, в сущности, одинаковые.

— Но как же может быть иначе?

Хит, наблюдавший за собеседниками, тоже вынул из кармана жилета сигару.

— Как же может быть иначе? — переспросил Ламонт. — Но зачем же тогда отдельные партии?

Китидзаемон удивился.

— Но ведь в этих партиях разные люди, и президенты партий разные!

— Вот как, «разные люди»? — сказал англичанин и посмотрел на Хита. В глазах его было недоумение, которого он не старался скрыть.

— Ну, конечно, разные люди, — сдержал улыбку Хит. — Как вы не понимаете? У каждого человека есть свое дело, и он идет в ту партию, которая ему обещает помочь в его деле. Ведь так, господин Мицуи?

— Конечно, так, — засмеялся Китидзаемон.

Ламонт засмеялся тоже. Он смеялся долго, размахивая сигарой, и тонкая струйка дыма чертила в воздухе на фоне Фудзи-сан замысловатые иероглифы.

— Вот видите, я правильно понимаю наших друзей, — сказал Хит. — Впрочем, я давно живу здесь и женат на японке.

— Я восхищен! — воскликнул англичанин. — Черт возьми, в самом деле, вот настоящая трезвость и деловитость! Какие там политические партии! К черту! Не все ли равно? Дело прежде всего.

На банкете выпили много вина, выкурили много сигар и поехали к певицам. Певицы пели и танцевали, потом садились с гостями за стол, уставленный яствами, и, согласно законам вежливости, пили из стаканов гостей и поили их из своих. Американцам и европейцам — одним это нравилось, другим нет.

Через несколько дней после банкета, когда кончился деловой день, в токийскую контору Мицуи приехали четыре американца. Приехали, на рикшах, выскочили на панель, огляделись и с тросточками в руках прошли в вестибюль.

В кабинете стояли хибати с раскаленным углем, распространяя тепло. Китидзаемон сидел за столом в кресле-вертушке и пил кофе.

— Прошу, прошу, — пригласил он.

Перед гостями тоже поставили столики с кофе.

Три американца притронулись к чашечкам, четвертый — Джемс Хит — отодвинул столик и, опираясь на трость, сказал:

— Господин Мицуи, мы с вами старые знакомые, вы знаете мои взгляды на Японию и ее военное могущество и на планы великого содружества американцев и японцев. Но, прежде чем при новых обстоятельствах договариваться с кем бы то ни было и где бы то ни было, мы хотим договориться с вами.

— Да, да, — сказал Китидзаемон.

— Военные дела идут отлично, — заметил один из гостей, капитан Винтер.

— Я должен напомнить, — повысил голос Джемс Хит, — что доля американцев в импорте-экспорте Японии за последние десять лет падает с каждым месяцем. И в этом вытеснении нас фирма Мицуи принимает деятельное участие. Где же наша дружба и совместные надежды?

— Разве это возможно — «вытеснить»? — засмеялся Мицуи. — Но имейте в виду, господа, — Япония! Ведь это домашнее японское дело!

— Нет никаких домашних дел там, где есть дело и интерес! — сухо сказал Джемс Хит. — Маньчжурия — не домашнее японское дело!

— Господа! — торжественно воскликнул Китидзаемон. — Я все обдумал. Не будет никаких распрей. Я выработал формулу: «Японские мозги, американские капиталы».

Четверо американцев внимательно смотрели на его улыбающееся лицо, на сияющие от удовольствия глаза, на усики кустиком, на легкие скулы, на белый отложной воротничок и галстук, горбом вылезший из жилета.

— Хорошо? Довольны? Отношения у нас будут самые дружеские.

Джемс Хит слушал внимательно. Он вынул спички, сигару, отрезал ножиком кончик, медленно закурил.

— В первые годы моего пребывания здесь все шло отлично. Вы вооружались, мы с англичанами помогали вам. Отношения наши действительно были самые дружеские.