— Ну, это, Федя, ты уж того… махнул! — засмеялся Топорнин.

— Все дело в организации, дорогой. Например, в пасхальную заутреню в церковь солдаты отправляются при одних портупеях со штыками, казармы же остаются под охраной немногих дневальных.

— А ведь действительно! — воскликнул Топорнин. — Но, Федя, практически это бред.

— Для всей России, может быть, и бред. А в Питере это можно было бы проделать.

— Да… черт возьми… заманчиво! А тем временем рабочие заставы… — Топорнин растянулся на нарах. — А ведь не за горами все это, не за горами!..

— Надо готовиться, — тихо проговорил Неведомский. — Надо иметь несколько вариантов генерального плана революции, и тогда мы победим. Не стихийность, но организация. Понимаете?

Утром Логунов еще одевался, когда в палатку заглянул черномазый незнакомый капитан.

— Извините, чем могу?.. — спросил Логунов. — Я сейчас…

Он полагал, что капитан подождет перед палаткой, но капитан вошел и сказал:

— Вам, поручик, придется следовать со мной.

— Вы из дивизии? Присядьте, пожалуйста.

— Благодарю вас, я тороплюсь.

Под холмом стояла бричка. Офицеры сели. Бричка тронулась.

— По какому поводу, господин капитан?

— В отношении вас, поручик, появилась известная необходимость.

— В отношении меня?

Гаоляновые поля, ивовые рощи — все было приятно в утреннем свете. Впереди из легкого сквозного тумана вышла саперная рота, пересекла дорогу, исчезла в роще.

В штабе дивизии, как во всяком штабе, по тропинкам между шатрами и палатками сновали офицеры с папками. Толстый полковник в фуражке, сдвинутой на затылок, внимательно посмотрел на подъехавшую бричку. Капитан и поручик ничем не заинтересовали его, он круто повернулся и зашагал в сторону.

Офицеры слезли и пошли к блиндажу нового начальника дивизии полковника Леша.

— Обождите меня, — сказал капитан, спускаясь вниз и пожимая руку адъютанту.

— Там корпусной контролер, — предупредил адъютант. — Придется повременить пять минут.

Логунов присел на пенек, капитан остался стоять.

Из раскрытой двери доносился голос Леша.

— Что вы хотите? — возмущенно спрашивал Леш. — Помилуйте, то, что вы хотите, совершенно невозможно.

— Но вы войдите и в мое положение, — возражал спокойный голос. — Ревизии я обязан производить. Ревизию я и произвел. Я установил: сено за пуд вы покупаете по тридцать три копейки, а в расход выводите по сорок пять. Господин полковник, двенадцать копеек на пуде!

В блиндаже наступила пауза.

— Как-никак, — заговорил тот же голос, — суммы эти казенные, и из копеечек слагаются сотни тысяч.

— Вы говорите, с одной стороны, разумные и достойные вещи, — сказал Леш, — а с другой стороны, извините, чистейшую ерунду. У нас скоро дивизионный праздник. Расходы предстоят черт знает какие. Денег на праздник не дадут ни копейки, а не праздновать мы не можем. Из каких же источников прикажете мне покрывать эти расходы?

Снова в палатке наступило молчание, Капитан, привезший Логунова, вынул желтый берестяной порттабачок, книжечку папиросной бумаги, но потом нахмурился и все спрятал обратно.

— Э, батенька, — снова донесся голос полковника, — и так не знаешь, как вывернуться, а тут еще вы на нашу голову…

Из блиндажа вышел корпусной контролер, сухощавый человек в сюртуке, погладил лысину, надел фуражку, взглянул внимательно на Логунова и пошел к ожидавшему его казаку с конем.

Капитан спустился в блиндаж. Минут десять в блиндаже было совершенно тихо, потом раздался возглас Леша:

— Ну, знаете ли, это уже… — И снова все стихло.

«По-видимому, я арестован, — подумал Логунов. — За что? Неужели наш кружок? Кто же донес?»

Когда капитан показался из блиндажа, лицо у него было растерянное.

— Все в порядке, — сказал он. — Вы, поручик, арестованы.

Логунова поместили в Мукдене, в сером кирпичном доме. У дверей часовой. Под окнами второй. Это была не то гауптвахта, не то что-то хуже гауптвахты. В углу небольшой комнаты стол, у стены постель и два китайских кресла. В окно Логунов видел глиняный, плотно убитый и чисто выметенный двор.

Прошелся по комнате. Подумал: неужели все пропало, все раскрыто? Неведомский, Топорнин!

По земляному полу мягко звучали шаги. Часовой прошел мимо и заглянул в окно.

Потом Логунов снял сапоги и лег. Ожидал вызова. Но день закончился, его не вызвали. Седоусый солдат принес обед и ужин. Ничего не сказал, и Логунов ни о чем его не спросил.

В следующие дни он думал все о том же: грустно, что он схвачен в самом начале своего пути! Но какие у них доказательства? Кто-то видел, слышал, донес? Член кружка неосторожно проговорился?

На пятый день дверь в комнату отворилась, вошел полковник Гейман из разведывательного отдела штаба. Логунов встречал его раньше, но сейчас с особенным вниманием разглядывал его красивое лицо, темные глаза, прямой нос под пенсне, маленькую бородку… Матовое лицо полковника казалось выточенным из слоновой кости.

— Ну-с, здравствуйте, поручик, — сказал Гейман, подходя к столу и садясь. — Как вы себя чувствуете в заточении?

— Я, господин полковник, здесь уже шестые сутки и ничего не ведаю…

— Все в свое время. Садитесь, поручик.

Логунов сел. Полковник закурил, облокотился и задумался. Он был в чистом белом кителе, в синих диагоналевых брюках, в легких черных штиблетах.

— Мы с вами побеседуем просто и откровенно, как два офицера.

Полковник снова и снова затягивался, осторожно поднося ко рту папиросу.

— Скажите, вы были в плену? — спросил он вдруг.

Логунов удивленно посмотрел на него.

— Так точно.

— И… бежали?

— Так точно.

— Весьма доблестно, весьма. Хочу спросить еще о двух мелочах.

Полковник положил на стол узенький коричневый портфель, а на него ладони.

— Во Владивостоке японец Кавамура имел часовую мастерскую. Русские офицеры покупали у него часы. В этом нет ничего особенного. Но почему между поручиком Логуновым и японским часовщиком возникла дружба? Вы сами как-то изволили рассказывать о своих дружеских отношениях с Кавамурой. Не правда ли, ведь смешно завязывать дружеские отношения с торговцами, у которых покупаешь ту или иную вещь? А Кавамура был не просто часовщик, он был штаб-офицером японской армии!

Полковник сидел заложив ногу за ногу, ослепительно белая кисть его руки лежала на портфеле, а Логунов, испытывавший радость оттого, что его арестовали не потому, что у него в роте солдатский кружок, улыбался.

— И еще мелочишка: ваш рядовой Емельянов спас японского офицера и получил от японских офицеров благодарственное письмо. Почему?

— Православный воин помог раненому врагу, — что в этом удивительного?

Полковник улыбнулся губами и щеками, но темные глаза смотрели серьезно.

— Христианские чувства заслуживают большого уважения… Я, если вам известно, происхожу из немецкой семьи. Немцы всегда стояли на страже России. Если хотите, мы, немцы, иногда более русские, чем сами русские! Подвиг православного человека не может не умилить… Но… скажите, пожалуйста, ведь вы критически относитесь к тактике русской армии?

— К тактике пехоты? Конечно.

— А как вы смотрите на это? Вы это читали?

Осторожно, двумя пальцами, Гейман вынул из портфеля листовку и положил ее перед Логуновым.

Логунов сделал над собой страшное усилие, чтобы остаться равнодушным. Несколько секунд он смотрел на листовку, на ее знакомые ровные строки, и ничего не мог сообразить. Вот оно — пришло! Все-таки пришло! Он вздохнул и сказал глухо:

— В первый раз вижу.

— Это в вашей роте. Ну-с, что это такое?

— Господин полковник, — усмехнулся Логунов, — разве вы сами не лучше меня знаете, что это такое?

— Вы правы, — сказал Гейман, встал и прошел от стены к стене. Прошел неторопливым мягким шагом, и штрипки натягивали на коленях узкие брюки. Всем этим делом, которое состряпал Саратовский, он был очень недоволен. Подумаешь — листовки! Да кто их читать будет? Много ли среди солдат грамотных? А если и прочтут? Армия не сборище фабричных. Здесь воинская честь и присяга. Саратовский относительно Логунова допустил еще один малопристойный крендель — сообщил, что сестра поручика под надзором. Сестра! Наверно, курсисточка. У курсисток мода сходить с ума. А выйдет замуж — народит детей и будет вполне благонадежна. Что же касается материалов по связи с японцами — воспаленное воображение у господина Саратовского. Этак каждого можно заподозрить. Создает дела, карьерист, черт его возьми!