— Я знаю, ты любишь землю, — сказал Чжан. — Но еще никто не стал богачом оттого, что он возделывает землю.

— А кто эти твои знакомые? — тихо спросил Ли.

— Один — случайный, постоялец здешнего хозяина… откуда-то пришел, куда-то отправляется… А женщина? Женщина — часть моих денег. Такие сделки всегда выгодно делать мимоходом.

Логунов прислушивался к монотонному разговору на китайском языке и чувствовал, что засыпает. Он думал о том, что скоро вернется в батальон и доложит Свистунову о результатах разведки: там, откуда ожидали удара, японцев нет.

Очнулся от осторожного прикосновения.

— Капитан, — шептал Яков Ли, — на канах ест лапшу служащий нашей фирмы Чжан Синь-фу, китайский человек. Рядом с ним ест лапшу другой человек. Как ты думаешь, кто он?

— Кореец.

Яков покачал головой.

— Кто же?

— Совсем, совсем как один мой старый знакомый.

— Кто же этот твой старый знакомый?

— Японец!

Логунов посмотрел на подозреваемого.

Тот сидел за столиком и палочками ловко вылавливал из мисочки лапшу.

Женщина тоже ела лапшу, но в стороне, Никто с ней не разговаривал.

Подозреваемый взглянул на Логунова, улыбнулся и вдруг сказал по-русски:

— Вы, господин офицер, после большого путешествия, наверное, голодны. Не хотите ли лапши?

Логунов растерялся.

— Пожалуйста, пожалуйста, прошу, — продолжал подозреваемый.

— Спасибо. Сейчас для меня приготовят ужин. А вы где изучали русский язык?

— О, конечно, я его внимательно изучал. Я житель Сеула. У меня был друг — полковник Петров. Я думаю, вы знакомы.

— Нет, мы незнакомы, но я слышал о нем.

— Высокий такой… очень красивая борода.

Женщина отодвинула мисочку, положила палочки и, не отрываясь, смотрела на разговаривавших.

— Петров — мой друг, — продолжал сеулец. — Я понимаю так: Корея — маленькая страна и должна иметь друзей. По японцы — плохие друзья… — Он нахмурился. — Императрицу зарезали, пишут в своих газетах, что Корея принадлежит Японии. У них много солдат, много купцов… распоряжаются по всей стране. Я убежал.

Корж заглянул в дверь:

— Ваше благородие, готово.

— Давай сюда.

Яков пристроился в углу комнаты и не то слушал разговор, не то дремал.

— Хорошо, что вы убежали. Вы — патриот! — сказал поручик.

Лицо у корейца было тонкое и худое, несомненно интеллигентное. Яков ошибся: конечно, это кореец… Образованный кореец, который к тому же ориентируется на Россию.

— Значит, японцы вам не нравятся?

— Они хотят воевать тысячу лет. Они считают войну своим праздником!

— Многие туристы восхищаются японской культурой, — сказал Логунов. — Но какая может быть культура в стране, которая считает войну праздником? Ведь это философия дикарей.

Кореец чуть заметно усмехнулся и стал разглядывать свои ладони. Женщина не сводила с беседующих глаз. Так смотрят, когда понимают речь. Логунову даже показалось, что она хочет заговорить. Чжан Синь-фу уплетал лапшу, запивая ее мутным супом. Корж принес два котелка с ужином.

— Ну вот видите, хорошо, что мы с вами встретились, — сказал Логунов. — Я вас успокою: японцы никогда нас не победят, и Корея будет независимой страной.

После ужина Логунов подошел к Якову, продолжавшему сидеть в углу.

— Ты ошибаешься, Яков, это кореец. А кто эта женщина?

— Эту женщину купил Чжан Синь-фу. Прикажи позвать солдат, начальник.

— Я повторяю, ты ошибаешься.

— Я не ошибаюсь.

В прорванные бумажные ячейки окна Логунов видел темную маньчжурскую ночь. Чжан что-то говорил женщине. Она сидела прямая, неподвижная и смотрела мимо него.

«… В самом деле, не арестовать ли?»

И тут же ему представилось невозможным схватить корейца после дружеского разговора, который они только что вели.

Во дворе послышалась команда. Все было готово к походу. Кореец встал и кланялся.

— До свидания, — сказал Логунов, — до свидания.

Как это всегда бывает, Логунов сначала ничего не разглядел во дворе. Потом увидел звезды, темную массу фанз, людей, деревья. Распорядился относительно порядка движения, и отряд выступил.

Когда русские ушли, Чжан Синь-фу сказал корейцу:

— Я удачно поужинал, и вы, господин, удачно поужинали. А вот моя несчастная приводит меня в отчаяние. По-китайски она ничего не понимает. Я ей говорю: «Ложись спать, завтра рано в путь». А она смотрит в стену.

Кореец взглянул на Ханако.

— Я когда-то учился по-японски, — обратился он к ней. — Ваш хозяин советует вам лечь спать.

— Вы японец?

Кореец молчал.

— Вы — японец! — воскликнула Ханако.

Кореец отрицательно покачал головой.

— Неужели я ошиблась? — печально заговорила Ханако. — Если бы вы были японцем, я написала бы два письма, два очень маленьких письма и попросила бы вас доставить их на японскую почту. Одно в Токио, другое в Действующую армию.

Кореец молчал. Он встал, оправил куртку, взял палку и попрощался с Чжан Синь-фу.

Через несколько минут он шагал по дороге на северо-восток.

Взошла луна. Молочное сияние покрыло сложную сеть гор и долин. Мягко поднимались вершины, мягко лежали синие тени ущелий, приятней стали шум потока и трели цикад. Кореец шел широким легким шагом.

Восход солнца застал его на перевале. Отсюда в обе стороны открывалась бесконечная толкотня гор. Отдавшись на мгновение созерцанию всегда новой красоты утра, путник заторопился вниз.

В деревне, за перевалом, нанял арбу, и пара мулов ленивой рысцой повезла его дальше.

Генерала Футаки он застал во 2-й дивизии Ниси. Тут же был и маршал Куроки.

Только что прошли дожди. Реки и ручьи вздулись. Куроки со своим адъютантом, принцем Куни, оба босиком, сидели на берегу речки и ловили пескарей. Удочка — длинный ивовый прут, крючок — согнутая булавка, наживка — простая муха.

Они поймали уже несколько пескарей, и пойманные рыбки тревожно плавали в большом корейском тазу.

Около рыбаков стоял Футаки. Поплавки дрожали и зыбились на легком течении, и Футаки все казалось, что рыба клюет, но Куроки, опытный рыбак, не поддавался на обман.

Кореец остановился под большой расщепленной ивой и ждал, когда Футаки оглянется. Это случилось через несколько минут. Генерал оглянулся, увидел лейтенанта Маэяму в корейском платье и сейчас же направился к нему.

Куроки продолжал ловить пескарей. Вода была быстра, листья, ветви и сучья неслись по ней, угрожая поплавку, и тогда вторым ивовым прутом маршал отводил угрозу. Вскоре он снова поймал пескаря.

Медленно он снимал его с крючка, с удовольствием ощущая в ладони крепкое трепещущее тельце.

— Вы опять поймали! — завидовал Куни.

— Восьмой пескарь!

— Ах, черт возьми! — говорил принц.

Футаки уединился с Маэямой в палатке. Генерал не сказал воспитаннику, как он беспокоился за него и как рад видеть его здравым, невредимым и отлично выполнившим свое задание.

Маэяма побывал в Ляояне и Мукдене. К русским ежедневно подходили свежие батальоны. Русские были убеждены, что у японцев затруднения.

Маэяма с удивлением и вместе одобрением отметил черту русского характера: после поражения русские падают духом на самое короткое время, потом к ним возвращается уверенность в своих силах. К сожалению, многие китайцы хорошо относятся к русским, на них действует щедрость — русские не жалеют денег! — и доброта — русские незлобивы и незаносчивы. Потом Маэяма стал перечислять номера и расположения частей, а генерал вынул из своей походной сумки заветную бутылку вина и налил по чашечке себе и лейтенанту.

Это было высокое одобрение, и Маэяма просиял.

В самом хорошем расположении духа вышел он из палатки и за поворотом тропинки увидел Юдзо.

Оба обрадовались встрече.

— Мой спорщик и учитель! — сказал Юдзо.

Пошли в чащу леса. Возбужденный разговором с Футаки, Маэяма стал рассказывать о своих приключениях, в частности про ужин с русским офицером.