Логунов высказал капитану свои соображения.

— Вариант умный, — согласился Волкобой. Лоб у него был покат, нос велик, он в самом деле походил на волка.

— С заслоном остаюсь я, господин капитан, — сказал Логунов. — Оставить здесь младшего офицера Аджимамудова невозможно, вас — тем более: основная воинская часть здесь моя. Я не могу допустить, чтоб вы умирали за мою роту. К тому же вы — капитан.

Волкобой взглянул на него. Поручик был прав. Они поцеловались в губы, как братья.

— Вызывать охотников я не буду, — продолжал Логунов. — Я знаю — вызовутся все. И назначать не буду. Назначать на смерть? Кого? Лучших, худших? Вот, капитан, список, отметьте крестиками двадцать человек.

Волкобой взял список, глаза его скользили по незнакомым фамилиям, останавливались, рука ставила крестик.

Логунов вызвал Аджимамудова и отдал распоряжение. Потом подтянул шарф и оправил шашку. Намочил в ручье платок и вытер лицо и руки.

Подумал о матери, об отце, Тане, Свистунове, Неведомском, о всех этих дорогих людях, как-то вместе и мгновенно. И совсем отдельно — о Нине.

Русский остров, ее белое платье… когда она входила в первый и в последний раз в жизни к нему, в его комнату…

Перед ним стоял Корж.

— Ваше благородие, я останусь.

— Тс! — поднял руку Логунов. — Я никого не назначил, и я не могу менять назначение.

Рота построилась в походную колонну. Аджимамудов махнул шашкой. Строй колыхнулся. Мелькнули Емельянов, Хвостов, еще несколько так хорошо знакомых лиц.

Логунов широким шагом направился к гарнизону ущелья.

— На нас лежит важная задача, — сказал он. — Патронов мало, надо бить наверняка. После того как отойдут наши, мы отступим сами.

Патронов хватило на полчаса. Когда осталось по патрону на винтовку, отошли от входа, и японцы сейчас же ворвались в ущелье. Они увидели неправдоподобную картину: небольшую группу солдат во главе с высоким офицером, медленно отступавшую в глубь ущелья.

Маэяма был первый, который устремился к этой горстке. Дружный залп отбросил японцев.

Тогда японцы открыли огонь.

До распадка дошло четверо русских. Они стояли спиной к стене и отбивались. Ни один не пытался уйти. Они стояли как каменные, со своими тяжелыми ружьями и тонкими штыками. Они были в крови, и винтовки их были в крови.

Полтора десятка японцев лежало у их ног.

Наконец из четырех остался один — офицер. Израненный, он опустил руку, шашка выпала, звякнула о камни. С поднятым штыком на него бросился Ясуи.

Вдруг сильный удар сабли отразил его штык.

Перед ним вырос сам Юдзо.

— Назад! — крикнул Юдзо. — На колени! Это — герой!

Что происходило на других участках боя, Свистунов не знал. Но он знал, что сейчас, когда японские атаки отбиты, когда враг лежит перед высоткой, надо ударить на него всеми силами.

Послал в дивизию, одного за другим, трех ординарцев. Из его донесений мог быть только один вывод: немедленное наступление всеми силами! Победа будет. Если победа будет здесь, она будет и в других местах. Победа — как пожар, который распространяется мгновенно.

Сигнальщики переговаривались с Новицким. Новицкий сообщал, что он с трудом удерживает полк от контратаки.

Но вверху молчали. Свистунову стало ясно: тактика боя осталась прежняя — стоять и ожидать противника.

Хрулев, грязный, запыленный, сидел на камне перед Свистуновым, крутил пшеничные усы и приговаривал:

— Вот бы сейчас, Павел Петрович, вот бы сейчас… Тут не требуется никакого особенного военного ума, простой здравый смысл. Помните, как мы дрались мальчишками? Если противник сдавал, мы наваливались на него и опрокидывали его к чертовой матери! Чего же мы ждем сейчас?! Ведь это безумие сидеть и ждать, чтобы враг собрался с силами, снова атаковал и разбил нас!

Шульга лег спать, сказав:

— Никакого наступления не будет, а до следующей атаки я высплюсь.

Было одиннадцать часов утра, когда Свистунов самовольно контратаковал противника. Это случилось тогда, когда 4-й полк Ниси штурмовал ущелье. Светло-желтыми волнами катились солдаты Ниси по низине, грозя уничтожить роту Логунова и охотников Волкобоя.

Свистунов больше не посылал ординарцев ни в дивизию, ни к Келлеру. Послал записку Неведомскому, сообщая, что сейчас будет наступать, и просил в помощь огонька. Втайне он надеялся, что Новицкий его поддержит и ударит тоже. Но Новицкий не решился нарушить приказ.

— Вот она — наша тактика, — бормотал Свистунов. — Один дерется, а другие смотрят. Точно во времена Батыя.

Пушки Неведомского, ревя, напрягаясь раскаленными телами, стали выбрасывать последние снаряды. Неведомский даже подкатил пушки поближе, — поклонник закрытых позиций, он чуть не выкатил свою батарею на гребень, чтобы было ближе, короче, стремительней, вернее!

Укрываясь за камнями, бугорками, скалами, японцы стали отползать. Через четверть часа артиллерийский огонь смолк, и батальон Свистунова поднялся в атаку.

Японцы дрались упорно. Но они были подавлены неудачами и только что перенесенным жестоким обстрелом. Они не успели собраться для встречи атакующих и покатились вдоль реки на соединение с 4-м полком.

«Всего бы одну дивизию! — думал Свистунов. — Неужели мы упустим победу?! Во всяком случае, Логунова я вызволю».

На сопках справа раздалось «ура». Блестя на солнце штыками, по склону бежали солдаты.

Неужели поддерживают его, Свистунова?

Но это была своя, логуновская рота и охотники Волкобоя, в помощь которым выступил Свистунов. Они кружным путем выбрались из ущелья и теперь ударили во фланг гвардии.

Часть гвардии, успевшая перебраться через реку, не ожидая удара, бросилась назад.

Свистунов не преследовал. «Дивизию, всего одну дивизию! Перейти, разбить, охватить фланги!» Но дивизии не было, был всего один батальон.

Японцы исчезли в мутном знойном мареве. С минуты на минуту нужно было ожидать ответного артиллерийского огня, Свистунов приказал торопиться на высотку.

— А где Логунов? — спросил он Аджимамудова, когда батальон вернулся на позицию.

Аджимамудов рассказал, где Логунов.

Свистунов слушал, губы его дрожали.

Неведомо откуда Аджимамудов достал водку и пришел с бутылкой к Свистунову и Хрулеву, которые, изнемогая от жары, лежали под скалой.

— Не знаю, о чем вы сейчас думаете, — сказал Аджимамудов, — если вспоминаете Логунова… что поделать?! Не от тифа умер — от пули. Достойный был офицер, такой не замарает чести русской армии… Выпьем за Логунова. Выпьем за будущую победу…

— В такую жару разве можно пить водку? — поморщился Свистунов.

— Водка всегда хороша.

— Закуски нет.

— Хлеб есть. Настоящий офицер, если и хлеба нет, не растеряется, вспомнит запах закуски и выпьет под воспоминание.

— В самом деле, выпьем под воспоминание, — вздохнул Свистунов. — Потому что, надо думать, японцы скоро полезут опять.

Келлер получил известие о победе на правом фланге у Тхавуана. И обрадовался, и испугался. Обрадовался потому, что это была победа, а испугался потому, что победа требовала практических выводов.

Вчера вечером он отправил в тыл все свои батареи, за исключением одной на левом фланге. На правом оставил чужую, приданную от 1-го корпуса. Что поделать?! Из записки Куропаткина явствовало, что задача Восточного отряда отступить к Ляньдясаню!

Если б он был один, если б вокруг него не было других генералов, ни равных, ни выше, он собрал бы все свои батальоны и ударил на Куроки. Этим он помог бы и Случевскому, у которого, по сведениям, на Юшулинском и Пьелинском перевалах было неблагополучно.

Но он не мог наступать без разрешения Куропаткина.

— Телефонируйте, Андрей Иванович, телефонируйте, — торопил он начальника штаба.

— А я советую, ваше превосходительство, донести о победе и ни о чем не спрашивать. Что может посоветовать командующий на таком расстоянии? Наступать он все равно не посоветует.