— Но почему, Андрей Иванович? Русская армия всегда, со времен Ивана Грозного, наступала.
— Тогда наступали маленькими армиями. Наступает себе воевода со своей дружиной, и все. Наступление же с такими махинами — сложнейшая наука. А этой науке мы не обучены. За позиции нужно держаться.
Начальник штаба, желтый, болезненный генерал Семенов, поминутно подносил к уху телефонную трубку.
Келлер взад и вперед ходил по палатке. Она накалилась, было невыносимо душно.
— Вот видите, один батальон разбил врага, во много раз сильнейшего…
— Надо сказать, что это батальон Свистунова, уже раз отмеченный победой.
— На месте командующего я дал бы ему полк!
Семенов почесал переносицу.
— Как капитану дать полк?
— А я вообще этого не одобряю, — сказал генерал Кашталинский, начальник 3-й Восточно-Сибирской дивизии. — Самоуправщика командира батальона, мерзавца, под суд!
Кашталинский располагался со своим штабом неподалеку и заехал к Келлеру узнать про положение.
— Позвольте, Николай Александрович, почему же мерзавец? Он — победил.
— А сколько людей уложил?
— Говорит, говорит… тише! — закричал Семенов. — Ваше высокопревосходительство, докладывает генерал Келлер. — Он передал трубку Келлеру.
Келлер, торопливо и сбиваясь, рассказал Куропаткину про победу. В ответ он услышал сияющий голос:
— Я так и думал, я всегда полагался на вас, граф! Особенно уповал именно на вас. Помните, дорог каждый час, но действуйте осторожно. Если решитесь на наступление, то начинайте с разведки, заготовьте карты, упражняйте войска в горной войне, соберите вьючных ослов. Атаку производите только ночью. Позиции укрепляйте всеми возможными способами, преследованием отнюдь не увлекайтесь.
Голос еще звучал в трубке, по Келлер уже не разбирал слов.
Он положил трубку и застыл. На него во все глаза смотрели Семенов и Кашталинский.
Келлер развел руками.
— Не понимаю, — сказал он взволнованно, — да простит мне бог, не понимаю ничего. «Соберите вьючных ослов, упражняйте войска в горной войне, укрепляйте позиции, и если решитесь на наступление, то преследованием не увлекайтесь!» Ничего не понимаю, — сказал он дрожащим голосом. — Если наступать, то только сейчас, но у меня нет вьючных ослов. И зачем, наступая, укреплять позиции? Я — глуп, но мне кажется, что при наступлении нужно думать только о наступлении! — Келлер прошелся по палатке из угла в угол. — «Если решитесь на наступление…» Значит, он слагает с себя всякую ответственность?.. Если я решусь?!.
— Так, — сказал низким баском Кашталинский, — «заготовить карты, вьючных ослов, обучить войска горной войне и не увлекаться преследованием». Умно, ничего не скажешь. — Он лег на золотистую циновку и расстегнул сюртук.
— Еду к Свистунову, — решил Келлер, — поговорю с героем.
В сопровождении адъютанта он поскакал с перевала. На душе было смутно. Сколько войск у Куроки? Главный штаб называет 76 батальонов, 18 эскадронов, 216 орудий. Так или не так? И где эти 76 батальонов? Может быть, они разбросаны по горам и долам? Наступать или не наступать? Господи, благослови, умудри!
— Будем наступать, капитан? — обернулся он к адъютанту.
Молодой капитан весело крикнул:
— Наступать, ваше превосходительство!
Келлер не добрался до Свистунова. Его нагнали казаки, которые передали записку от Семенова. Начальник штаба сообщал, что, по полученным сведениям, Куроки начал атаку левого фланга.
После поражения гвардейской бригады Асады Куроки решил атаковать левый фланг русских, занятый 23-м полком.
Командир 23-го полка Вишневский получил из дивизии двусмысленные указания. Они касались обстоятельств, которые могли возникнуть только при отступлении. Ни о победоносной обороне, ни, тем более, о переходе в наступление там не было ни слова. В дивизии придерживались того осторожного стиля изложения, которым отличались все приказы Куропаткина.
Вишневский рано утром сидел в маленькой темной землянке и совещался с полковым адъютантом Лапшиным, служившим некогда в гвардии.
— Что делать? — спрашивал Вишневский. — Вот командиры первой и третьей рот доносят, что их окопы вдруг оказались никуда не годными: мелки! А почва камениста и углубить нельзя. Они просят разрешения переместить роты. Куда я их перемещу? Ведь тут такие чертовские места, что переместить некуда. Почему они раньше молчали? О чем думали? Ведь, слава богу, было время.
Лапшин поднял брови и полез в карман за портсигаром. Делал он это так медленно и многозначительно, что Вишневский с надеждой посмотрел на него.
— Я дам вам некоторый совет, Александр Матвеевич. Как вы думаете — отступать нам придется?
— М-м… думаю… что ж, мы здесь будем век вековать? Конечно, отступим.
— Правильно, отступим. Если бы мы не думали отступать, то не возводили бы укреплений у Ляньдясаня.
— Естественно.
— А раз мы отсюда все равно отступим, то почему бы нам первую и третью роту, расположение коих неблагополучно, не отправить на новые места заблаговременно? Этим мы, во-первых, избежим лишних потерь, потому что, таким образом, первая и третья роты потерь не понесут вовсе, а сидя в плохих окопах, они их понесут непременно, чем мы вызовем недовольство командующего, который постоянно предупреждает против напрасных потерь. А во-вторых, и самому полку будет уже легче отступать.
— Исключительный ход мыслей, совершенно исключительный, — проговорил Вишневский. — Именно сейчас наша задача избежать ненужных потерь.
Вишневский тут же разрешил командирам двух рот отправиться к перевалу и занять те позиции, которые были указаны как позиции полка при перегруппировке.
Сделав распоряжение, Вишневский отправился к полку.
На правом фланге у 21-го полка начинался бой. Ну и бог с ним, слава богу, что на правом. У нас тут япошкам неудобно. Отвесная круча. Тут надо такую фронтальную атаку произвести, что небу жарко будет.
«Нет, не будут они соваться сюда», — с облегчением подумал Вишневский.
Осмотрев позиции, которые показались ему неприступными, он вернулся в землянку. Лапшин был неподалеку и предложил перекинуться в картишки.
— Остроумная идея, — назло врагу! Пусть не думает, что русские офицеры откажутся ради него от своих привычек.
— Хорошо сказано, Александр Матвеевич, Капитана Пономаренко приглашаем?
— Натурально.
Огневой бой на правом фланге то разгорался, то утихал. Ветер дул оттуда, и игравшим в карты однажды даже послышалось могучее отдаленное «ура». Но они не обратили на него внимания, как и на то, что канонада и ружейный огонь стихли и на поле боя воцарилась тишина.
Отбили атаки — и слава богу!
Игра продолжалась еще некоторое время со значительным перевесом на стороне Вишневского, который много в своей жизни отдал картам.
Во время перерыва в игре командир полка распорядился подтянуть батальонные кухни и кормить солдат.
И как раз это было то время, когда, понеся неудачу на правом фланге, Куроки ринулся на левый: разведка донесла, что русские оставили часть своих окопов и отступили к перевалу.
Сюда Куроки направил третью, свежую, еще не участвовавшую в бою дивизию; передовой полк дивизии сразу же занял брошенные окопы 1-й и 3-й рот 23-го полка.
Доставшиеся без всяких усилий позиции были необычайно выгодны для японцев. Они господствовали над всей местностью. Весь фланг русских войск оказался у них под огнем.
Командир дивизии Мацуда подвез на захваченные позиции пушки, и в тот момент, когда Келлер узнал о начавшейся атаке левого фланга, японская артиллерия открыла сосредоточенный огонь по окопам 23-го полка и по единственной батарее левого фланга, которая оказалась под ней как на ладони.
Келлер поспешил на левый фланг.
После только что одержанной победы на правом фланге у Келлера было бодрое и решительное настроение и уверенность, что победа будет и на левом фланге. А что последует за этими двумя победами, он сейчас не думал и не хотел думать.
Дорога шла по роще — ухабистая, каменистая тропа, и конь то и дело терял ногу и спотыкался.
