— То, что это ты, я уже понял, — я нехотя отлепил затылок от стены, сел на край скамейки.

Не понял я другого — что грек делал здесь? Особенно после отнюдь не красивого поступка в кабинете квестора. Может, окончательно протрезвел и понял, что сорвал сделку? Или наоборот, вдогонку вина выпил?

— Слава богам, что отверстие не заделали, и мы можем поговорить! — продолжил неразборчиво бубнить Паримед.

— Ты идиот? — я все же ближе придвинулся к отверстию, чтобы собеседник меня лучше слышал.

Уж пусть слышит всё, что я имею ему сказать.

— Ну почему сразу идиот, Квинт… — послышался искренне возмущенный голос. — Обижаешь!

Под дурачка, значит, прикидывается. Ну, допустим. Я окинул глазами, уже привыкшими к темноте, свою камеру и приметил в стене пробившийся корешок какого-то дерева. Стены здесь были земляные, вот и растительность имелась. Не поленился, выковырнул корешок, вернулся к вентиляционному отверстию, где Паримед продолжал бубнить какие-то невнятные и совершенно лишние оправдания. Кому они теперь были нужны? А главное — греку это для чего?

— Ты там?

— Да…

А получи-ка тогда, упырь, блин. Я засунул корешок вентиляционное отверстие. Заодно проверю, насколько здесь стены толстые, гляди, ломать придется… ну или рыть.

— Ай! Ты чего делаешь, зубы чуть не выбил! Тьфу… тьфу… гадость!

Стены оказались тонкими, и корешок благополучно угодил греку в рот. Тот пытался отплеваться от земли, теперь, наверное, хрустевшей на зубах. Ничего, заслужил — пусть помучается, козел. Окажись он сейчас напротив, так вовсе удушил бы. Собственными руками. Пока же пусть живет, а корешки еще и полезные, грех жаловаться.

— Зачем ты это сделал? — процедил я, дождавшись, пока Паримед перестанет кашлять, как заведенный.

— Чего творишь, меч Марса тебе в жопу… фу, гадость какая несусветная! — как ни в чем не бывало, продолжил возмущаться Паримед.

— Ты меня подставил, але гараж! — я сказал эти слова жестко, но не повышая тон.

За пределами камеры нас всё-таки могли услышать. Лишнее внимание мне было совершенно ни к чему.

Грек взял короткую паузу. Думал, как ответить, и заодно слово незнакомое переваривал.

А как тут ответишь?

То, что он сделал, обычно называется просто — предательство. Хотя Паримед, если отмести эмоции, ничего никому не обещал и другом мне не был, а значит, предать в принципе не мог. И я, говоря прямо, на него и не рассчитывал. Поэтому более верным было так бы и сказать — он меня кинул.

— Выслушай Квинт, — наконец, заявил он. — Не руби с плеча сгоряча. Ты имеешь право злиться, но все не так, как ты думаешь! Выслушай, а?

— А я чем, по-твоему, занимаюсь? — спокойно ответил я. — У меня, знаешь ли, невелик выбор в этой клети, приходится слушать всяких идиотов. Если что, это я про тебя.

— Погоди, я правда не виноват. Я не подставлял тебя! — грек начал распаляться. — Понимаешь? Тебя бы все равно схватили, ни одной возможности не было для тебя выехать и вывезти из Помпей эти деньги!

— Допустим, но ты мог в этом не участвовать? — проскрежетал я.

— А я бы за лжесвидетельство сидел с тобой на этой затхлой скамеечке! — возмутился грек. — И не смог бы говорить с тобой отсюда! Понимаешь ли, Квинт? Я все продумал и действовал на два шага вперед!

Стратег, блин, доморощенный. Я набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул.

Интересно, откуда он знал про скамейку? В остальном — говорить можно что угодно. Человека всегда характеризуют не слова, а действия, поступки. Но надо отдать должное Паримеду, он, по крайней мере, признавал, что действовал исходя из собственных шкурных интересов. Ничего в этом хорошего, конечно, нет, для меня уж точно. Но и на том спасибо. Буду знать, что он из тех, кто за деньги родную мать продает.

Только говорить нам больше не о чем.

— Ты к чему это все ведешь? — нетерпеливо спросил я. — Извиниться хочешь? Прощаю, я не обидчивый. Бывай здоров.

Но Паримед не уходил.

— Ты просто не понял, да… — из отверстия послышался вздох. — Ты не понимаешь, что происходит! Иначе бы так не говорил!

— Просвети, уж будь добр. Что там не дошло до моего разумения.

— Кто-то блокирует твою сделку! — выпалил грек. — Видел, какая рожа была у квестора? У него у самого глаза полезли на лоб!

Я задумался. Да, лицо у квестора было как минимум озадаченное. Если сюда приплюсовать стрессовую реакцию в виде сыпи, то очевидно — он сильно нервничал. Возможно, от того, что все шло совсем не по его плану. С другой стороны, кто может повлиять на вольноотпущенника Корнелия, когда его хозяин одержал победу и подчинил Рим? Никто не может повлиять. Тем более, что квестор в нашем случае — единственный, кто может сделку либо одобрить, либо отклонить.

— Рожу его я видел, наблюдал целых полчаса, — я ответил максимально безэмоционально. — Только квестор квестором, но единственный человек, который не дал сделке состояться, был ты, Пирамед. Поэтому не надо вешать мне лапшу на уши. Не трать ни мое, ни свое время.

Грек долго молчал. Чтобы понять, здесь он еще ли нет, я решил спросить:

— Откуда ты про скамеечку знаешь? Сам ее седалищем полировал? — хмыкнул я.

— Было дело, сидел, да только сейчас это к делу не относится, — послышался вздох грека. — Да дослушай же ты…

— Дослушаю, если ты не будешь строить теории заговоров и обвинять во всем рожу старика, — перебил я немного раздраженно. — Ты зачем пришел и чего хочешь? Получил свою часть? Иди на все четыре стороны, грехи я не отпускаю.

Секунд на десять снова повисла тишина, и я уже подумал, что мы услышали друг друга, и грек отправился в пешее эротическое путешествие по местам не столь отдаленным. Но его следующие слова заставили меня поднапрячься. По крайней мере, прозвучали они, как гром среди ясного неба.

— Нашли тело Дорабеллы… — раздался едва различимый шепот Паримеда.

Я закусил губу.

— Повтори, что ты сказал?

Оставалась совсем небольшая надежда, что я ослышался, хотя слова прозвучали вполне четко. Переспрашивать надобности не было никакой.

— Говорю, что тело Квинта Дорабеллы Луца найдено! — проскрежетал теперь уже Паримед.

Я облизал пересохшие губы. А вот это плохо по-настоящему. Хотя очень похоже на блеф, потому что труп центуриона был мною похоронен в довольно укромном месте. Чтобы найти тело, необходимо было знать, где искать. Но и это сейчас второстепенно. Важнее, что грек, по сути, прямо обозначал, что он в курсе моего небольшого секрета. В лоб давал понять, что знал — никакой я не центурион.

Я почувствовал, как от напряжения засвербило в горле. Любопытно, откуда только Паримед это знал? В любом случае, спорить было бы уже глупо, отнекиваться тоже. Хотя слова Паримеда ставили ситуацию с ног на голову.

Я решил принять его утверждение за данность, и уже исходя из этого строить дальнейший диалог.

— Откуда у тебя информация? — строго спросил я.

— Из надежных источников. Больше не скажу.

— Кто еще в курсе? — мне следовало выпытать побольше информации из грека, пока он, съедаемый стыдом, готов говорить.

Кроме того, обычно нахрапом, застав собеседника врасплох, можно узнать немало нового.

— У нас с Корнелием одинаковые источники, — ответил грек, чуть поразмыслив.

— Свидетели Верба знают?

— Сомневаюсь… они… скажем так, представляют интересы других лиц.

— Каких?

— Я не знаю, клянусь Юпитером.

Ясно. Теперь замолчал я. Следовало все хорошенько взвесить. Если предположить, что свидетели представляли покупателя, и его интересы шли вразрез с интересами Суллы… не то. Все не то, покупателю совершенно ни к чему вставлять себе палки в колеса, это попросту глупо. Ему невыгодно, если сделка не состоится. И вариант сбивания цены тут не подходит совсем. Если тело Дорабеллы действительно нашли, то покупателю выгодно заключиться как можно скорее, со скоростью света. С другой стороны, возможно, что он боится аннуляции контрактуса. В общем, вариантов вагон и маленькая тележка. С нахрапу этот ребус не решить. Понятно лишь то, что происходящее кому-то явно выгодно.