— Я держу себя в руках, так что, надеюсь, и ты будешь делать то же самое!

— Держать тебя в своих руках? Я делал это совсем недавно и не прочь повторить.

С каждым шагом вверх по холму потоки чуждой Воли усиливались, барон уже не мог избавиться от привкуса крови, а одежда казалась ему чуждой и неестественной. Он расстегнул залатанную Ульмой дорожную куртку по пояс, дышать стало немного легче, но стук чуждого сердца в ушах и не думал пропадать. Сейчас оно ещё спало, барон чувствовал это. Как чувствовал и тех, кто поджидал их выше, в руинах. Странные, искажённые сгустки фиолетовой ауры Воли в количестве четырёх штук пульсировали на краю видимости, на вершине холма.

Сзади раздался голос девушки, барон не рискнул повернуться, чтобы посмотреть на неё сейчас. Её голос звучал глухо и незнакомо, как будто издалека:

— Когда мы доберёмся до артефакта, он пробудится. Мне потребуется… Несколько минут, чтобы завладеть им. Не дай им добраться до меня в это время.

Барон ответил утвердительным рыком. Говорить он уже не мог, мысли путались и плыли, обращаясь в явные образы желаний. Мягкая, податливая женская плоть, звук рвущейся кожи и вкус крови на губах. Добыча. Радость обладания.

С трудом встряхнув головой, барон потянул из ножен меч, когда, выйдя из густого кустарника, окружающего вершину, он увидел руины храма. Его монолитные блоки выстояли перед уроном времени, но медленно проигрывали кустарнику и мху, простой каменный круг из огромных блоков как будто утопал наполовину в землю, а в центре, на алтаре, билось большое фиолетовое сердце, покрытое пятнами. Даже простой взгляд на него едва не стоил Ланну рассудка. Мир расслоился надвое, это сердце было чем-то абсолютно чуждым всему, что он знал, он чувствовал это.

Издав дикий рёв, барон утратил остатки контроля над собой и побежал вперёд. Навстречу ему выступили фигуры, скрывавшиеся за каменными блоками. Ланн с разбегу прыгнул к ближайшему из них: мощный старик, на две головы выше барона, был одет в истлевшие шкуры и имел голову орла. Он встретил удар барона жёстким блоком птичьих изогнутых когтей, взметнулась фиолетовая аура, барона откинуло назад. Но, приземлившись на ноги, он сразу же бросился обратно, когда услышал женский крик, предупреждающий об опасности.

Ланн заметил слева от себя серебристый отблеск и отпрыгнул в сторону, едва разминувшись с ударом второго стража: щуплый и быстрый, с головой богомола, он орудовал двумя ржавыми металлическими клинками. Старик ударил, целясь в голову, а богомол проскользнул назад, намереваясь ударить в спину. Стражи сражались молча, но фиолетовая Воля, излучаемая ими, пульсировала всё чаще и чаще. Ланн зарычал и бросился вперёд, намереваясь поднырнуть под удар старика, но когти оказались быстрее, они полоснули его по плечу, вызывая вспышку боли и ярости. Ланн направил их в собственную ауру клинка и полоснул старика в бок, проскочив мимо него, после чего мгновенно обернулся и успел отбить клинки богомола, который бросился за ним следом.

Мысли путались всё сильнее, чужая Воля выдавливала его собственную вглубь разума и памяти. Туда, куда Ланн не хотел погружаться. Он противился ей, размытое движение клинков богомола перед глазами барон отбил чисто на рефлексах, тело двигалось само, хотя разум уже кричал в агонии. Издалека парень услышал знакомый крик. Но у него не было даже мгновения, чтобы обернуться: вспышка фиолетовый ауры, и старик с выпирающими из разрубленного бока внутренностями посылает вперёд свои когти прямо над головой пригнувшегося богомола, Ланн отбивает их ударом меча, но мгновение спустя принимает лезвие богомола в бок.

Кровь бурлит, движения противников на мгновение замедляются, и парень отпрыгивает назад: он понимает, что не успевает, понимает, что забыл что-то, что-то важное. Но перед потоком чужой воли, пульсирующей подобно ударам сердца, разум ускользает в пучину, всё глубже и глубже, на дно его памяти, к двери, что он навсегда закрыл для себя и запечатал цепями. Ланн наконец узнаёт этот крик, это кричит Сэра. Цепи рвутся, всё сразу становится на свои места: перед Ланном два его отца.

Ещё двое обходят с двух сторон Сэру слева от него. Он бросается к ним, на бегу заряжая клинок Волей и длинным прыжком успевает добраться до отца, который стоит к нему спиной, лезвие проходит его насквозь, разрывая позвонки и пробивая сердце. Барон не мешкает, он боится не успеть, второй отец находится чуть дальше сестры и целится в неё копьем, Ланн успевает отбить удар вверх, сестра пробегает мимо и бросается к алтарю. Надо дать ей время.

Шаги отца с головой богомола позади, свист клинка и вспышка его ауры смешиваются со звуками тока его собственной крови, ненависть разрывает его изнутри от удара в спину, ненависть, которую Ланн направляет в клинок, рассекая отца с копьём надвое, несмотря на попытку парировать древком. Он слышит голос отца, разрубая его перед собой, он слышит голос отца позади. Он слышит его в себе. Ланн перекатом уходит в сторону, рана на спине ударяет вспышками боли, лишь добавляя злости. Холодная, обречённая ненависть заливает разум, а вторя ей он слышит безумный хохот. Отец с клинками кидает в него левый клинок, парень отбивает его и бросается навстречу, вгоняя меч между рёбер. Кровь на его клинке, зверь в глубине его разума рвётся с цепи.

Огромный отец с бородой старца идёт к Сэре. Ланн бросается ему наперерез и отражает удар когтей справа, но слева они впиваются ему в плечо. Ланн сознательно пропускает этот удар, чтобы иметь время перехватить меч остриём вверх и ударить в мерзкое лицо, острие входит точно под бороду, пробивая гортань, барона обдаёт потоком свежей крови, он упивается ею, пятясь назад.

Остаётся только одно. Сэра. Зверь внутри ликует: «Трахни её!» — требует он голосом отца, «Сделай эту сучку своей!» — с каждым ударом сердца. Ланн кивает собственным мыслям, вырывая меч из падающей туши отца. «Конечно, я всё сделаю как надо, папа. Я ведь стал таким же выродком, как ты».

Оскалившись, Ланн оглядывается по сторонам, удостовериться, что все отцы убиты. А потом переводит взгляд на Сэру, которая испуганно смотрит в его сторону. Барон рычит, делает шаг вперед, а потом заносит меч и пронзает себя в грудь собственным клинком. Ноги подгибаются, и Ланн падает на землю. Стук проклятого сердца замолкает, он слышит, как кто-то зовет его по имени. Открыв глаза, он видит сестру, он плачет.

— Что же, Сэра… Ты всегда была слишком добра.

Интерлюдия 4

К шестнадцати годам Сэра выросла в умную и очень серьёзную девушку. Благодаря её умению вести счёт каждой монете дела в наших землях потихоньку пошли на лад, несмотря на периодические дикие выходки отца: с годами он ладить с головой перестал окончательно. Я с ним уже не разговаривал больше трёх лет, и только Сэра проявляла к нему участие, ухаживая за ним каждый раз, когда старый буйвол перебрал лишнего, несмотря на то, что в ответ получала только грубость и оплеухи.

Со временем отец, покорённый её мягким, покладистым характером и добрым нравом, казалось, смягчился. Но порой, напиваясь до беспамятства, он звал её по имени нашей умершей матери и начинал ругать самыми чёрными словами. Временами мне думалось, что мы пришли к равновесию, и хуже уже не будет. До той самой роковой ночи.