— ВОООН, БЛЯДЬ! И ЧТОБЫ Я ТЕБЯ ЗДЕСЬ НИКОГДА НЕ ВИДЕЛ!

Она испуганно вскрикнула, как подстреленная птица, в последний раз посмотрела мне в глаза и, тихо пробормотав:

— Прости меня… — убежала.

Больше я никогда её не видел. Я не знаю, почему Бала сделала это. Возможно, отец её купил с помощью обещаний или денег. Или же просто запугал. До меня доходили слухи, что она стала проституткой. Барону Грейсеру же пришлось продать часть мебели, чтобы заплатить виру её отцу, который был вполне доволен этим, так как сумма виры оказалась гораздо больше, чем выкуп, который он надеялся получить за её замужество.

К этому времени мне уже было плевать. Я тогда уже заковал своё сердце в стальной панцирь. Единственной причиной, по которой я оставался в том ненавистном месте, была моя сестра, Сэра. Последний человек, которого я тогда любил. Ей нужен был дом и нужен был брат, потому что отец её презирал и ненавидел. Ненависть и любовь приковали меня прочными цепями к этому месту, и я не мог их разорвать. Пока однажды отец не разорвал их за меня. Но это будет только через шесть лет, когда Сэре исполнится шестнадцать.

После пробуждения Ланну потребовалось десять минут, чтобы вернуться назад к реальности. Сквозь приоткрытые створки окна доносились трели птиц и запах лесных трав. Солнце уже встало над кромкой деревьев, а значит, давно перевалило за полдень. Со вздохом поднявшись и скривившись от боли в боку, юноша оделся и вышел из комнаты.

В этот момент он ощутил вспышку чужой Воли неподалёку от дома. Волосы встали дыбом на затылке: он прежде не сталкивался с такой острой, узконаправленной волей. Она была не очень сильна, но заточена, словно стилет. «Охотники, даже сюда добрались?» — пронеслось в голове у барона, пока он заскочил в комнату, схватил клинок и бросился наружу. Вылетев в двери и едва не скатившись по лесенке, барон застыл, оглядывая пустой двор.

До самой кромки леса, окружающего дом ведьмы, он не видел ни одного человека, не считая самой Ульмы, которая сидела неподалёку от входа на грубо выструганной скамейке и, склонив голову, казалось, молилась.

Спустя секунду она приоткрыла один глаз и кивнула юноше:

— Доброе утро, Белый. Спал бы ещё, раны быстрее затянутся. Сейчас я закончу и накрою стол.

Вновь прикрыв глаза, она замерла, а Ланн вновь почувствовал вспышку Воли. Сейчас он видел её: узкий пучок, направленный куда-то в сторону чащи леса. Никогда прежде барон не видел такого виртуозного и узконаправленного воздействия Волей, но это было не главное. Главное было то, что его совершала женщина.

— Ты использовала Волю… — ошеломлённо произнес Ланн, разглядывая спутницу.

— То, что ты называешь Волей, — это всего лишь часть целого, проявление мужского начала, которое есть в каждом из нас. Даже во мне, — задумчиво произнесла ведьма, открывая глаза и вглядываясь в далёкую чащу.

— Так, я не понял. Ты что, мужчина? — обескураженно переспросил Ланн.

— Ты не барон, а баран, мальчик. Безусловно, в женщине мужского начала меньше, и сформировать Волю, как и использовать её, намного сложнее. Но это вовсе не является невозможным, как ты привык считать. Или ты считал, что женщины вовсе лишены Эго?

— Это противоречит всему, что я знаю о Воле. Она, как и Путь Меча, доступна лишь мужчинам знатного происхождения. Иногда ещё бастардам знатных родов. Но никак не женщинам.

— Это очень удобный способ удержать власть. Тебя учили управлять Волей. А вот крестьян этому не учат. И уж тем более этому не учат женщин. В каждом из нас есть мужское и женское начало. Эго — мужское начало, тебе оно прекрасно знакомо. Именно благодаря сильному Эго ты смог добраться сюда, противопоставляя его Зову Чащи. Который, впрочем, тоже сформирован Эго.

Повернув голову в сторону юноши, Ульма оглядела его с головы до ног и улыбнулась, после чего продолжила:

— Кроме Эго, существует ещё Ид. Это женское начало, олицетворяющее бессознательные стремления, эмоции и желания. Оно не направлено на достижение конкретного результата, а, скорее, является совокупностью общих стремлений. Далеко за морем существует женский воинский орден, практикующий Ид в основе своего боевого искусства. Тебе бы там понравилось, у них весьма… Свободный подход к дисциплине, — легко вскочив на ноги, ведьма направилась в дом, а проходя мимо барона, кивнула на клинок, всё ещё зажатый у него в руке. — И спрячь свой меч. Показывать его обнажённым на людях неприлично.

Ланну потребовалось ещё две недели, чтобы оправиться от раны и вернуть себе силы. Все эти дни он посвятил тренировкам, постоянно увеличивая нагрузку: пережитое на пути через Чащу укрепило Волю барона, сейчас она подчинялась ему почти так же хорошо, как и три года назад.

Во время занятий он частенько ловил на себе заинтересованные взгляды хозяйки дома. Порой они встречались глазами, но Ланн не чувствовал в её взгляде желания. Лишь легкое беспокойство и любопытство, что порядком его раздражало, казалось, что эта женщина ускользает каждый раз, когда он хочет её поймать. Это, как и то, что Ланн совершенно не мог понять ход её мыслей, интриговало барона. Разгадать Ульму Кроу и затащить её в постель постепенно становилось для него всё более важным. Сейчас он не смог бы уйти отсюда, не понеся урона своему Эго, даже если бы захотел.

Уже больше двадцати дней они провели вместе под одной крышей, а их отношения всё еще колебались на грани подобия дружбы. Нечастые разговоры по вечерам были больше похожи на лекции, когда ведьма рассказывала истории о дальних землях, в которых бывала, больше похожие на сказки. Эти истории Ланн пропускал мимо ушей, не видя в них ничего полезного, больше концентрируясь на её мимике, положении губ и глаз. Красота девушки и то, как она мягко, но настойчиво держала с ним дистанцию, заставляло желания парня гореть всё ярче и ярче.

Накануне дня, в который они договорились отправиться к Сердцу Чащи, Ульма и Ланн задержались вечером за столом. Алкоголя у ведьмы не оказалось, так что они просто сидели друг напротив друга, слушая далёкие звуки леса и треск пламени свечи, стоявшей на столе. Дрожащий огонёк едва освещал маленькую кухню, в которой они находились, играя отсветами с огненными волосами девушки. Встретившись с ней взглядом, юноша решил приступить к финальному штурму.

— Сколько эта игра ещё будет продолжаться, Ульма?

— Столько, сколько ты пожелаешь, Ланн, — просто ответила девушка и грустно улыбнулась.

— Ты нравишься мне, а я нравлюсь тебе. И, кроме того, завтра нам, возможно, предстоит умереть, и знаешь, я не хочу ни о чем сожалеть в этом случае.

— Понимаешь, в чем дело… Я тоже, — одиноко вздохнула девушка.

— Тогда… — Ланн потянулся, чтобы взять её за руку, но та отстранилась.