Показываться в таком виде на глаза своей семье я боялась, хотя знала, что они меня примут любую. Но с каждым днем эта уверенность таяла, становясь все более призрачной. К тому же меня по-прежнему сводил с ума странный запах, стойко проявляющийся в течение нашего пути.

Осанна упорно твердила, что ничего подобного не чувствует, и, несмотря на трудный путь, в отличие от меня выглядела довольно хорошо и опрятно. Я ей, конечно, завидовала белой завистью, но оправдывала себя тем, что, побывай, не приведи Всевышний, подруга в «гостях» у демонов Нижнего мира, наверняка выглядела бы еще хуже меня. Я же вполне смогу прийти в себя дома: искупаюсь, отосплюсь, отъемся, отдохну и снова верну себе прежний облик. Так, глядишь, и Талейн увидит меня слабую, истощенную и ругать не будет, пожалеет. Выходит, в этой ситуации есть даже некоторые преимущества. Впрочем, лучше бы не было ни ситуации, ни этих самых преимуществ!

Вдобавок меня смущало одно: едва я закрывала глаза, проваливаясь в короткий сон, меня моментально начинали преследовать видения, забиравшие и без того подорванные силы. Мне снились тучи смертоносных мух над Райленом, разбегающиеся в ужасе жители, разруха и паника в некогда спокойном, благополучном городе. А еще руины дворца и темное небо, навсегда распрощавшееся с солнцем из-за нашествия несметного количества насекомых. И жужжание: непрерывное, надсадное, сводящее с ума…

Подобные страсти я списывала на счет не в меру разыгравшегося воображения, пораженного происходящими вокруг событиями, а потому не беспокоилась. Да и, честно говоря, на волнение у меня теперь попросту не оставалось сил. Все чувства и ощущения поглотили безразличие и апатия, причем до такой степени, что вскоре судьбы родных и близких меня и вовсе перестали интересовать.

Точнее, во сне я металась, кричала, умирала от страха, ужаса и боли, но стоило проснуться, как сознание немедленно погружалось в апатию и окружающий мир воспринимался мной словно через толстый слой ваты, в котором застревали все чувства.

Осанна в такие моменты подолгу за мной наблюдала, видимо, переживала. С одной стороны, я была ей благодарна за участие, с другой — почему-то ее внимательный взгляд меня откровенно раздражал.

Постепенно и наши разговоры друг с другом сошли на нет. Уставшая и измотанная, я тратила свои силы только на то, чтобы идти. Окружающая природа теперь перестала радовать мой взор, хотя жизнь лесных зверушек я по-прежнему зорко берегла от вмешательства подруги: не размениваясь на бессмысленные споры, попросту молча отбирала и ломала луки и стрелы.

Устав бороться с моим непреклонным сопротивлением, примерно на десятый раз Осанна все же смирилась и окончательно бросила свою затею. Тем более за все время путешествия эти самые зверушки нам так ни разу и не встретились. Вполне возможно, не ругайся я с Осанной и спокойно отпусти ее на охоту, подруга самостоятельно вернулась бы ни с чем.

И накопившаяся усталость в конце концов сделала свое черное дело: однажды я попросту перестала понимать, куда и зачем мы идем. Более того — подобный вопрос меня теперь совершенно не интересовал, словно в этом сером мире, наполненном страхом и болью, больше не было ничего, кроме усталости и бесконечной дороги под ногами, ведущей в неизвестность.

Именно поэтому, увидев однажды днем на горизонте высокую городскую стену, я спокойно дошла и прошла мимо, привычно уставившись в дорожную пыль. Спасла только реакция Осанны, вовремя схватившей меня за руку.

— Ты куда? — удивленно воскликнула подруга, стальной хваткой впиваясь в мое запястье. — Впервые за все это время мы наконец пришли к городу, а ты проходишь мимо, словно слепая! Что с тобой?

— А зачем нам город? — равнодушно спросила я, подняв на подругу безразличный взгляд. — Разве мы в нем что-то забыли?

Возможно, мне это показалось, но в темных глазах Осанны мелькнуло что-то похожее на удовлетворение, впрочем, в следующее мгновение в ее взгляде засветился неподдельный испуг.

— Ты что, заболела? — Подруга озабоченно приложила руку к моему лбу. — Вроде нет. А тогда почему несешь такой бред? Ты же хотела дорогу узнать, чтобы домой скорее попасть. Тебя же муж ждет! И сын!

— Муж и сын? — Произнесенные слова растаяли пустым звуком, не вызвав никакого отклика в душе, поэтому я вяло отмахнулась и попыталась высвободить руку из пальцев подруги. — Не хочу. Не знаю. Не помню. Пойдем дальше.

— Ну уж нет! — Осанна решительно двинулась в сторону городских ворот, потянув меня за собой. — Хочешь ты или не хочешь, но в город мы все-таки зайдем!

Я тащилась за подругой словно в полусне, мечтая только об одном: поскорее вернуться на широкую, манящую ленту дороги и идти дальше. Идти, несмотря на наступление ночи, не зная зачем и не ведая куда. Просто идти, потому что… потому что так хочется, потому что так нужно. Вот только кому нужно? Мне. Наверное. Не знаю. Не уверена. Но нужно.

Четверо стражников у ворот встретили нас более чем равнодушно: не подошли, не спросили ни документов, ни платы за проход. Скорее всего, еще издалека определили по нашему виду, что денег в карманах точно не водится, а в остальном мы им были просто неинтересны. Сторожить — это же невыносимо скучно: стой себе целые сутки на посту, под дождем и на солнцепеке, трави байки да кури самокрутки. Вот и вся радость. Если у прохожего нет монет, тогда и говорить с ним не о чем. А выгонять откровенно лень. Чего ради стараться? Особенно если брюхо у стражника через ремень вываливается, грозя опрокинуть обладателя этой ноши носом вниз, побегаешь тут, поскандалишь… Двинуться лишний раз и то неохота.

В отличие от пустых и разрушенных деревень, встреченных нами за все это время, город производил вполне спокойное и благоприятное впечатление: не было никаких следов разрушений и паники, стояли аккуратные дома, и спешили по своим делам многочисленные жители.

Глядя на почти забытую атмосферу уюта и покоя, я впервые за долгое время почувствовала некоторое облегчение на душе, словно задышала чистым воздухом. В глазах же Осанны, напротив, читалось беспокойство. Подруга явно нервничала, но упорно тянула меня за руку, хотя я уже давно перестала сопротивляться и спокойно шла рядом.

— Почему ты нервничаешь? — недоуменно спросила я Осанну. — По-моему, здесь все вполне благополучно. Ужас, разрушивший деревни, прошел стороной и не тронул город.

— Может быть, прошел, а может еще не дошел, — мрачно отозвалась подруга. — Только мне здесь все равно не нравится! Вокруг слишком хорошо и спокойно, а значит, подозрительно. Но мои умозаключения ни в коем случае не должны помешать нам спокойно и, главное, сытно поесть. А то от твоих ягод и травок мы скоро ноги протянем!

— А еще сможем вымыться и выспаться наконец нормально! — поддержала я Осанну.

Не знаю как ей, но лично для меня проблема гигиены стояла сейчас на самом первом месте.

Вскоре нам попалась на глаза вывеска трактира, и несколько мгновений спустя мы вошли в помещение, наполненное теплом жарко натопленного очага, запахом хмельного пива и ароматами разнообразной еды. У меня с порога закружилась голова, да так, что я с трудом дотащилась до ближайшего свободного столика.

— Нищим не подаем! — Возле нас моментально нарисовался трактирщик, на удивление тощий дядька с пышными усами, в засаленном фартуке.

— Ешьте больше, добрее станете, — мрачно посоветовала я.

— Нам жареного мяса и хорошего пива. Много! — буркнула подруга, выбрасывая из кармана на щербатый стол пару золотых. Потом привстала и схватила дядьку за расстегнутый ворот рубахи. — И быстро! А то я ждать не люблю!

Трактирщик сцапал монеты, не побрезговал попробовать на зуб, затем согласно кивнул и растворился, будто его и не было. А я пораженно уставилась на Осанну, словно видела впервые.

Подобный командный тон никак не вязался с ее внешностью и рассказами о том, что подруга никогда прежде не бывала в городе. К тому же взгляд, которым она наградила трактирщика, меня откровенно насторожил. Была в нем какая-то властность, даже пугающая холодность. Но, с другой стороны, не нагруби Осанна трактирщику, тот без колебаний выгнал бы нас. А еще любопытно, откуда у подруги золото? Вполне возможно, взяла в своей деревне, все равно там оно больше никому не нужно. Но все же было в ее поведении что-то странное, настораживающее и пугающее одновременно. Я бы даже сказала, чужое.