— Можешь не тратить на меня свой пыл, лариец. менять своих доморощенных тиранов на чужого бога я не собираюсь. Если вы сдадитесь, я клянусь сохранить ваши жизни. В ином случае мы перебьем вас всех до последнего. — холодно перебил епископа Айр.

— Госпожа мне доверила этих людей, дабы они могли способствовать освобождению вашего народа от гнета аристократии, герцог. Я понимаю что отказаться от власти непросто и вы уже века цепляетесь за нее словно скупцы. Но не слишком ли цена высока? Ваш сородич, благочестивый Лейнард, принял для себя Ее благо, поймите… — начал опять проповедовать мужчина, мерно звеня серебром посоха, но хриплый наполненный неистовой злобой крик Айра заглушил его речь, как клекот воронья, заглушает соловьиное пение.

— Он всего лишь предатель и кара придет за ним неизбежно. Епископ, довольно демагогии! Мои бойцы уже отдохнули и готовы вновь залить окрестности ларийской кровью. Если вам дороги жизни ваших людей, прикажите им сложить оружие и не испытывайте более мое милосердие своими речами. Нам не нужны чужие умники, чтобы поменять нашу страну. Своих девать некуда.

— Это ультиматум, герцог? — тихо и печально спросил Арнидас заглянув в зеленые глаза собеседника.

— Это ультиматум. — безжалостно обрубил Айр, — Вы залезли в пасть льва и предлагаете ему стать травоядным. Только понятия о чести и дипломатии не позволяют клыкам сомкнутся на вашем горле. Решайте сейчас же, я не позволю вам тянуть дальше время чтобы перестроить ряды!

Арнидас погрузился в размышления. В начале боя он надеялся смести надменных аристократов с помощью подавляющей огневой мощи и изложить им свои условия, как случалось раньше при осаде замков баронов на их пути. Но сейчас речь шла о битве на полное истребление, при попытке прорыва или отступления он потеряет множество людей. И любое решение грозило лишь умножить скорбь его Леди. Заметив что зеленоглазый дикарь теряет терпение и готов отдать вновь приказ к атаке, епископ вздрогнул и тихо сказал:

— Довольно крови. Мы сдаемся и уповаем на ваше слово и сострадание.

— Вы контрактер, Арнидас? — холодно спросил Айр, прищурив глаза.

— Разумеется нет, герцог. Совет епископов запретил эту срамную практику два десятка лет назад, души людей могут принадлежать лишь госпоже. — благочестиво тот воскликнул, а потом посмотрел на Айра с толикой сочувствия.

— Что не мешает Лейнарду использовать хранителя. Не находите это лицемерным? — имя ненавистного врага, Айр едва не прорычал.

— Ситуация юноши немного сложнее чем может показаться на первый взгляд, — покачал головой епископ, передав адъютанту приказ солдатам сложить оружие, — Я не вправе многое рассказать, но поверьте, то что с ним совершили, чудовищно по своей сути и его ненависть к вашей королеве, вполне оправдана, хоть и порицается госпожой…

— К черту всю эту неоднозначность! Какого предателя или ублюдка не ткни, у каждого найдется своя слезливая история. Сначала я его прикончу, а потом уже узнаю что там с ним было не так. — блеснув лунным серебром очей, горячо воскликнул Лотеринг и оглядел епископа. Сухой, поджарый мужчина не был грешником в глазах Уриила.

— Не посчитайте это за нахальство, я признаю поражение, но хочу дать совет… Есть такая вещь как приоритеты, юноша. Иногда с человеком стоит поговорить, прежде чем снести ему голову с плеч. Вот мы с вами, кажется, договорились. — грустно улыбнувшись, мягким тоном произнес Арнидас.

— Вы опасно близки к тому что я посчитаю ваш совет слишком дерзким. И вас это уже не должно волновать, епископ. Для вас эта война завершилась.

— Да… Пожалуй это так. — кивнул в подтверждение словам герцога Лотеринга мужчина и замолчал, не желая злить горячего юношу еще больше.

Рухнув на вершину холма, Лана обхватила себя за колени и едва не зарыдала. Последние крохи тех сил что у нее оставались, после уничтожения врат, ушли на создание тела, когда ее вышвырнуло назад в реальность. И сейчас все это тело ужасно болело, усевшись голой задницей на холодный камень, она огляделась. Вокруг возвышались угрюмые валуны храма, словно безмолвные наблюдатели ее падения. Сереброволосая вновь вернулась туда где все началось. К пустому и забытому алтарю, на котором когда-то покоилось сердце.

Оставшись без подпитки харгранских душ, слабая и озябшая, она могла лишь хрипло дышать. Вокруг цвела весна, талый снег остался лишь в глубине буреломов, а свежие почки выпустили нежно-зеленые листики. Там, в аду, она потеряла счет времени и сейчас ошеломленно смотрела по сторонам, пытаясь понять как долго была заточена.

Наконец держась за алтарь, она тяжело поднялась на ноги и пошатнулась, едва не растянувшись. Цепляясь двумя руками за камень, Лана бросила взгляд на колышущуюся грудь и усмехнулась нахлынувшиму чувству дежавю. Едва держась на непослушных ногах, она заставила себя заковылять к далекой деревне. Даже сейчас она чувствовала оттуда зов веры и любви. Это была та сказочная песнь, что позволила ей вернутся в мир живых, к ожидающим ее людям.

Ульма почувствовала ее издалека и сразу сорвалась бежать, выпрыгнув за ограду под удивленными взглядами ланградцев и пару дней назад разбивших напротив деревни лагерь, ларийцев. Ведьме было не до объяснений и опасений, подхватив себя потоком ветра, она неслась по прошлогодней листве, перескакивая через кусты и овраги. Сердце заколачивалось от тревоги, она чувствовала слабость Ланы. Сейчас ее мог любой обидеть. А потому, Ульма ее защитит.

Окутанная вихрем она промчалась по чаще распугивая птиц и зверей, а достигнув середины холма, Ульма увидела на его вершине медленно ступающую в ее сторону фигуру. Все пережитые страхи, угрызения совести и заботы остались позади, когда последняя харгранка достигла, охнувшей от удивления, возлюбленной и заключила ее в теплые объятья.

Лана счастливо засмеялась, а потом замерла от нахлынувшего чувства вины. Вспомнился Ланн, чью жизнь она похитила, присвоив себе. Стало страшно. На теле сами собой возникли мягкая, вязаная кофта, брюки и привычные сапоги, когда разомкнув объятья, ведьма небрежно взмахнула рукой. В изумрудных глазах стояли счастливые слезы. И Лана поняла что не сможет ей лгать. Они чувствовали друг друга так что слова были не нужны, даже сейчас Ульма замерла ощутив вспышку ее эмоций и в ее взгляде блеснул страх.

— Я вернулась… — нерешительно улыбнулась она ведьмочке, помахав просунутым, сквозь предусмотрительно оставленную в штанах дырку, хвостом.

— Добро пожаловать! — воскликнула Ульма, взяв ее за руки. Они замолчали и обе синхронно издали тяжелый вздох.

— Так ты все знаешь…

— Ульма, я должна признаться…

Обе опять замолчали, они держались за руки, не желая убирать переплетенных пальцев, сгорая со стыда и чувства вины. С этой тяжестью на душе нужно было что-то делать, так что Лана решилась и заговорила первой:

— Ты сможешь меня продолжить любить, если признаюсь что я чудовище, превратившее твою жизнь в ад на два столетия?

— Ты… Ты не он. Ты совсем другая! Ты добрая и нежная, ты та кто меня спасла! — едва не плача воскликнула ведьма.

— Лишь благодаря человечности Лана, чью жизнь я украла. Он уже ушел в колесо, до последнего желая вам счастья. Представляешь, он даже хотел чтобы я вам соврала… — грустно призналась сребровласая, вспоминая улыбку мелькнувшую на лице парня в видении. Одинокую и усталую, — Ты догадывалась об этом, Ульма?

— Я… Да, но я боялась себе в этом признаваться. Я ведь хотела его спасти, Лана, правда хотела! Но как всегда ошиблась… Я вечно ошибаюсь в самый важный момент. Он наверняка меня ненавидел, ведь это все моя вина. — закончила говорить Ульма уже совсем потухшим голосом.

— С моей стороны ты упреков не услышишь, они были бы очень лицемерны, ведь только благодаря твоей ошибке я существую. А Ланн, он беспокоился о твоем счастье. Не было в нем к тебе ненависти… По крайней мере тогда, когда он уходил. — накатила тоска, но Лана заставила с себя ее скинуть, словно ветхий, истлевший плащ и добавила с толикой надежды, — А вообще, мы обе грешницы, милая. Помнишь что я говорила об искуплении при нашей первой встрече? Давай поможем друг другу его обрести.